Райские новости - Дэвид Лодж

— Говорят, что добродетель уже сама по себе награ­да, — с улыбкой ответил Бернард.

— К черту это, — отозвалась Урсула и хрипло фырк­нула над собственным выбором слов. — А как же ад? Эта затея тоже провалилась?

— Очень вероятно, и я бы сказал — к лучшему.

— И вместе с ним, видимо, и чистилище?

— Довольно занятно, но современные теологи, да­же некатолики, гораздо больше симпатизируют идее чистилища, хотя о нем существует очень мало биб­лейских свидетельств. Некоторые проводят аналогию между чистилищем и идеей реинкарнации в восточ­ных религиях, которые сейчас довольно модны, осо­бенно буддизм. Ну, знаешь, искупление своей жизнью грехов предыдущей жизни, пока не достигнешь нир­ваны.

— А что это?

— М-м-м... ну, грубо говоря, это означает уничтоже­ние личного я, соединение с вечным духом Вселенной. Прыжок с Колеса бытия в ничто.

— Мне почему-то это не нравится, — сказала Урсу­ла.

— Ты действительно хочешь жить вечно? — риск­нул под дразнить ее Бернард. Эти богословские беседы, которые стали непременной принадлежностью его визитов в Макаи-мэнор, казались ему хождением по тонкому льду, учитывая состояние Урсулы; но именно она всегда их начинала и, похоже, получала странное удовлетворение, прибегая к его профессиональным знаниям и прощупывая его скептицизм.

— Конечно, — откликнулась она. — А разве другие не хотят? Ты не хочешь?

— Нет, — ответил он. — Я был бы очень рад изба­виться от этого себя.

— В лучшем месте ты бы так не думал.

— А, место, — подхватил Бернард. — В том-то вся и сложность, верно? Думать о небесах как о месте. О са­де. Городе. Счастливых Охотничьих Угодьях[87]. Солид­ных таких местах.

— Я всегда представляла себе рай в виде огромного собора, где на алтаре восседает Бог-Отец и все ему по­клоняются. Так нам объясняли на уроках закона божь­его в школе. Скучноватое создается впечатление — словно бесконечная торжественная месса. Конечно, монахини говорили, что нам не будет скучно, когда мы туда попадем. Эта перспектива, похоже, их очень вдох­новляла, или они притворялись.

— Один современный теолог выдвинул идею, что загробная жизнь есть вид сна, в котором мы осуществ­ляем все свои желания. Если у тебя желания мелкие, ты попадешь в мелкий рай. Более утонченные желания — и ты попадаешь в более утонченный рай.

— Замечательная идея. Откуда он ее взял? — спро­сила Урсула.

— Не знаю. По-моему, придумал, — ответил Бер­нард. — Просто удивительно, сколько современных богословов, отвергнувших ортодоксальную эсхатоло­гическую схему, без зазрения совести придумывают новые, столь же фантастичные.

— Да уж, ну и словечки ты знаешь, Бернард, — язык сломаешь. Как там? Эсха... ?

- Эсхатологический. Относящийся к Четырем По­следним Вещам.

— Смерти, Судному дню, Аду и Раю.

— Ты хорошо учила катехизис.

— Обычно монахини пороли нас, если мы этого не делали, — сказала Урсула. — Но по-моему, в идее того парня что-то есть.

— А тебе не кажется, что она несколько элитарна? Рай с пивом и кеглями для простонародья, тогда как более образованные слушают — какой бы пример привести — игру Моцарта и берут уроки рисования у Леонардо да Винчи. Это слишком уж напоминает здешний мир, где одни могут остановиться в «Моане», а другие — в «Вайкики серфрайдере».

— Что такое «Вайкики серфрайдер»?

— А, это гостиница, где мы с папой должны были жить, она входит в стоимость нашего тура. Один из этих огромных безликих домов-коробок в нескольких кварталах от пляжа.

— Значит, ты там был?

— Э... да, был, — сказал Бернард, слегка смутив­шись. — Я ходил узнать, нельзя ли получить какую-ни­будь компенсацию за комнату.

— Удалось?

-Нет.

— Меня это ничуть не удивляет... Если бы ты смог получить рай по своему желанию, какой бы он был?

— Не знаю, — сказал Бернард. — Думаю, я бы не от­казался от возможности еще раз прожить свою жизнь. Не приняв в пятнадцать лет решения стать священни­ком и посмотрев, что из этого выйдет.

— Ты бы сделал кучу других ошибок.

— Совершенно верно, Урсула. Но мне могло бы и повезти. Никто не знает. Все взаимосвязано. Я помню, как несколько лет назад смотрел по телевизору фут­больный матч — Англия против какой-то другой стра­ны. По всей видимости, это был очень важный матч — на кубок, что ли. Телевизор включил мой молодой по­мощник Томас, так что я смотрел, желая сделать ему приятное. Англичане проиграли из-за пенальти во вто­ром тайме. После финального свистка бедняга Томас рвал на себе волосы. «Если бы только мы не пропусти­ли этот пенальти, — сказал он, — была бы ничья и мы вышли бы в финал». Я заметил ему, что его суждение основано на ложной посылке, а именно, что можно изъять из игры пенальти, не изменив при этом игру. На самом-то деле, если бы пенальти не назначили, игра продолжалась бы без перерыва и с того момента и до конца все передвижения мяча отличались бы от тех, что мы видели. Англия могла выиграть или проиграть с любым количеством голов. Я указал Томасу на это, но он был безутешен. «Надо исходить из общего хода иг­ры, — сказал он. — По общему ходу игры мы заслужи­ли ничью».

Бернард хмыкнул, предавшись воспоминаниям, за­тем вдруг понял, что Урсула заснула. Она частенько не­надолго засыпала посреди беседы, что он приписывал скорее усталости, чем скуке.

Урсула моргнула и открыла глаза.

— Что ты говорил, Бернард?

— Я говорил, что иногда события в жизни идут очень даже вразрез с общим ходом игры. Как мое пре­бывание на Гавайях.

Она тяжко вздохнула.

— Как жаль, что ты не приехал раньше, когда я бы­ла здорова! И до того, как испоганили это место. Когда, я приехала сюда в шестидесятых, ты не представляешь какая здесь была красота. В Вайкики практически не было высотных гостиниц, и я могла напрямую идти на пляж от своего дома. Теперь вдоль берега стоит стена гостиниц и остался один узенький проход, в который ты протискиваешься, чтобы попасть к морю. Я каждый божий день ходила плавать, у нас сложилась небольшая пожилая компания, встречавшаяся на одном и том же месте. Обычно мы пользовались душевыми кабин­ками рядом с бассейном «Шеридена», служители знали нас и закрывали на это глаза. Но однажды какой-то мужчина прогнал нас, грубо так, и это послужило на­чалом конца. Вайкики перестал быть деревней. Пре­вратился в город. Множество людей на пляже, на ули­цах. Мусор. Преступность. Даже климат как будто стал уже не тот, что прежде. Летом теперь слишком жарко для хорошего самочувствия. Говорят, из-за всего этого строительства. Это так печально.

— А тебе не кажется, — спросил Бернард, — что Га­вайи — одно из тех мест, которые всегда в прошлом были лучше? Думаю, люди, жившие здесь до появления аэробусов, до твоего приезда сюда, Урсула, вспомина­ют те дни как золотой век, и так же те, кто жил здесь, когда добраться сюда можно было только на пароходе, и так далее, до тех гавайцев, которые жили здесь до то­го, как их открыл капитан Кук.

— Да, может быть, — согласилась Урсула. — Но это не означает, что оно на самом деле не портится.

— Нет, — улыбнулся Бернард. — Ты совершенно права, не означает.

— По-моему, тебе здесь нравится, а? Я хочу сказать, если не считать несчастья с Джеком и всего остально­го. Ты сейчас выглядишь совсем по-другому, чем вна­чале.

— Правда?

— Да, повеселее, не такой запуганный.

Бернард покраснел.

— На меня благотворно подействовало то, что я смог уладить твои дела.

— Ты просто творишь чудеса, — сказала Урсула, сжимая здоровой рукой его ладонь. — Как Джек? Когда я смогу его увидеть?

— Врач доволен тем, как идет выздоровление. Ско­ро он уже начнет вставать.

— Как же мы встретимся? Как только Джек будет в силах, он захочет вернуться домой. Может, я могу на­нять санитарную машину и взять да и навестить его в Святом Иосифе?

— Я и сам об этом думал. И попросил Энид это уст­роить.

К каждому обитателю Макаи-мэнор прикреплялся социальный работник, и Урсуле досталась тихая и рас­торопная молодая женщина Энид да Сильва. Она сно­ва продемонстрировала свою расторопность, пере­хватив Бернарда, когда он выходил из вестибюля, и сказав, что она договорилась свозить Урсулу в больни­цу Св. Иосифа в следующую среду днем. Он поблагода­рил ее и попросил сообщить об этом Урсуле.

Он возвращался в Вайкики по живописной дороге, тянувшейся вдоль побережья. Внизу, около Алмазной головы, как бабочки в океане, трепетали на солнце яр­кие разноцветные треугольники парусов. Поскольку до следующей встречи времени у него было предостаточно, Бернард остановился на стоянке у края горы и стал наблюдать за маневрами виндсерфингистов. Воз­можно, из-за воскресного дня их было множество, и они являли собой захватывающее зрелище. Напряжен­но балансируя, согнув колени и немного наклонив­шись вперед, они крепко сжимали овальные стальные кольца, к которым крепились наполняющиеся ветром паруса, и мчались к берегу под нависающими гребнями волн, а затем, чтобы не оказаться на берегу, они с невероятным проворством разворачивали доску и, как лососи, прыгали сквозь пену накатывающей волны. Некоторые даже каким-то чудом делали кувырок, не расставаясь со своими досками. Потом с помощью па­русов они возвращались в открытое море, чтобы пой­мать очередную волну. Они словно открыли секрет вечного двигателя. Бернарду они казались богами. Их мастерство, сила и дерзость, необходимые, чтобы де­монстрировать такое искусство, были для него непостижимы. Он подумал, нет ли среди них доктора Джерсона, отвлекавшегося от мрачной реальности ракового отделения с помощью пенных брызг, пощипывания соли, слепящего солнца и океана. Совсем не трудно догадаться, каким будет рай виндсерфингистов. Если та научился этому, подумал Бернард, то захочешь делать это все время, вечно.