Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - Зинаида Шишова

- Ну, спасибо тебе, ступай с миром, - так же важно произнес Збигнев.

Хотелось ему сунуть словоохотливому парнишке монету, но, пожалуй, это может вызвать подозрения.

"Не жилица на белом свете"! - с болью в сердце думал молодой бакалавр. - "Нет, пся крев, мы вызволим Митту и вылечим ее! Любовью своею я верну ее к жизни!"

Збигнев вдруг опомнился. Митта ведь чужая невеста!

"Надо первым делом спасти ее... А там видно будет... А может, эти Беатриче да Бианки заставили Каспера забыть о Митте?"

В то, что друг его Каспер может не вернуться, честный Збигюев не хотел даже и верить.

"Каноник Коперник да пан Конопка обязательно вызволят Каспера, а о девушках позаботимся мы с Францем. Надо сегодня же с ним повидаться!" решил юноша.

В следующее свое свидание с отцом Флорианом юноша застал больного в постели и, к своему удивлению, за чтением Региомонтана.

- Это очень крупный астроном, - сказал монах. - Что ты смотришь на меня с таким удивлением? Твердят же отцы церкви, что, приближаясь к своему жизненному концу, человек должен забыть обо всем земном и устремить свои помыслы к небу!.. Я так и поступаю. Но мне хочется дать тебе почитать кое-что по астрономии совсем другого рода. - И отец Флориан вручил изумленному Збигневу "Малый комментарий" Миколая Коперника.

- Боже мой! - воскликнул бакалавр. - Да этот трактат побывал у меня в руках! Его дал мне мой профессор Ланге, о безвременной кончине которого я вам уже рассказал. Ланге - человек, приверженный к учению схоластов и осуждает все новое, он издевался над Миколаем Коперником и дал мне его трактат для того, чтобы я удостоверился в его неправоте... Потом трактат у меня почти насильно отнял патер Арнольд. Он сказал, что рассуждения, какие допускает Коперник, могут пагубно повлиять на юную душу.

- Да? - сказал отец Флориан со своей тонкой улыбкой. - А ты не заключил из его слов, что патер Арнольд совершенно противоположного мнения, чем твой покойный профессор, о труде Коперника? Ты успел хотя бы поверхностно просмотреть этот трактат?

- Я прочел его от доски, как говорится, до доски, но по какой-то душевной робости не признался в этом патеру Арнольду.

- И что же? - задал вопрос отец Флориан.

- Трактат этот показался мне крайне сжатым, серьезным и ясным. Он написан точным языком математика. В нем нет никаких догматических нападок на возможных противников его теории, никакого излишнего философствования, никакой схоластики... Все продумано до мельчайших деталей. Сочинение Коперника взволновало меня и показалось мне действительно еретическим. Не столько оно само по себе, как те результаты и выводы, которые может сделать человек, поверивший в теорию Коперника...

Больной с интересом поднял глаза на юношу.

"Я полюбил его слепо и безотчетно, так, наверно, больные и старые люди всегда привязываются ко всему молодому и здоровому, - подумал он. - Но я недооценил его ум и способности логически мыслить".

- И я был благодарен моему наставнику патеру Арнольду за то, что, отняв у меня трактат, он лишил меня, таким образом, возможности размышлять над этим еретическим, как мне казалось, трудом, - продолжал Збигнев.

- А не задумывался ли ты, сын мой, над тем, почему же наша святая церковь и наш святой отец в Риме не осудили этого труда? Наоборот, и папа Юлий Второй и папа Лев Десятый весьма благосклонно относились к самому Копернику, святой престол даже собирался привлечь его к исправлению церковного календаря. Разве столь великое дело глава нашей церкви поручил бы заведомому врагу, каким считают Коперника твой профессор и патер Арнольд?

- Теперь я понял, что бедный Ланге был просто схоластом, приходившим в ужас от каждого нового воззрения как в искусстве, так и в науке... А патер Арнольд - теперь я уже знаю это наверно - лгун, клятвопреступник и убийца... Ему для чего-то нужно было умалить в моих глазах Коперника, и он это сделал!.. Сейчас я и не сомневаюсь в том, что каноник Миколай Коперник человек глубокой и искренней веры и что все его научные труды будут только способствовать прославлению нашей святой католической церкви! - Збигнев был очень красив, произнося эти полные веры и гордости слова, и отец Флориан на минуту задумался, стоит ли ему продолжать этот разговор...

"Стоит", - решил он про себя.

- Патер Арнольд лгун, клятвопреступник и убийца, - произнес он с усилием. - Это верно! Единственное, в чем он прав, мой мальчик, - это в том, что если даже Миколай Коперник сам по себе человек глубокой и искренней веры, то научные труды его отнюдь не будут способствовать прославлению нашей святой католической церкви. Больше того: когда церковники наши поймут, насколько опасны для них его труды, они сожгут каноника на костре и пепел его развеют на все четыре стороны. Ни Диэго Гарсия, трактат которого ты собирался опровергать, ни мой друг Помпонацци не подрывают столь безжалостно самые основы нашей религии, как этот скромный вармийский каноник... Что же касается папы, то должен признаться, что и профессор Ланге, и патер Арнольд оказались гораздо дальновиднее его... Дальновиднее папы оказался и этот сумасшедший августинский монах, который два года назад прибил свои девяносто пять тезисов к дверям Виттенбергского храма! Ты понял меня? Я говорю об августинце Мартине Лютере.

О Мартине Лютере Збигнев, конечно, знал. Он даже под руководством своих наставников пытался как-то писать "Опровержение на 95 тезисов", но, запутавшись в тяжеловесных измышлениях августинца, так и не довел дело до конца.

...Щеки отца Флориана пылали, дыхание со свистом вырывалось из его груди.

- Простите меня, отец мой, я даже не осведомился о вашем здоровье! сказал Збигнев с раскаянием. - Вам, я вижу, снова стало хуже?

- Я чувствую себя лучше, чем за все время пребывания в изгнании, ответил больной. - И, может быть, лучше, чем за всю мою долгую и напрасно прожитую жизнь. Единственное, что меня может примирить с ней, - это возможность сейчас отвратить хоть одну человеческую душу от лицемерия наших духовных отцов и вывести на путь правды и познания... Боже мой, боже, чего бы не дал я за то, чтобы сначала начать жить! Пойти другой дорогой - дорогой Леонардо да Винчи, Пико де Мирандола, Миколая Коперника, Парацельса... Даже дорогой этого погибшего на костре барселонца... Перед смертью я хоть бы мог во весь голос выкрикнуть на площади все, что я думаю... Но теперь уже поздно... Патер Арнольд оказался гораздо более опытным медиком, чем я, и монстранц со святыми дарами он привез не зря. Я чувствую, что конец мой близок... Жизнь, оставшуюся мне, следует исчислять не неделями, не днями, а часами, может быть - минутами... Збигнев, Збигнев, что с тобой?!

Отец Флориан насильно поднял голову юноши и заглянул в его лицо, залитое слезами.

- Мужайся, мой мальчик... Тебе еще многое предстоит сделать, а для этого нужны силы и мужество... И, так как я лишен возможности с высоты сложенного из бревен костра говорить с народом, я избираю тебя и последним слушателем своим, и наследником, и душеприказчиком... Я прошу тебя присутствовать при последней моей исповеди... Это наше прощание, сын мой, только, прошу тебя, будь мужествен! Через несколько минут ко мне подымется патер Арнольд принять мое последнее покаяние... Так как у меня нет сил дважды говорить об одном и том же, да и времени осталось мало, прошу тебя присутствовать при этой исповеди!

- А это возможно? Допустит ли патер Арнольд? - спросил Збигнев.

- Вон стенной шкаф. В нем могут уместиться трое таких, как ты. Я слышу уже говор и шаги, это патер Арнольд со своим служкой. Мальчишку он, конечно, отошлет, а ты... Быстрее ступай в шкаф и закройся изнутри на задвижку. Ты услышишь многое, что пригодится тебе в жизни... Это будет последнее мое наставление тебе, высказанное, может быть, иносказательно, но ты, усердный ученик святых отцов, искушенный в силлогизмах и аллегориях, должен будешь меня понять... Быстрее! Быстрее!

Задвижка шкафа щелкнула слишком громко, но звука этого никто не услышал, так как в тот же момент со скрипом распахнулась дверь. Ее открыл служка, пропуская патера Арнольда со святыми дарами. Сам же он в келью не вошел. В первую минуту Збигневу показалось, что он задохнется в этом огромном, заваленном старой одеждой и рухлядью шкафу.

"Не дай господи пыль попадет в нос или в горло и я чихну или закашляюсь", - подумал юноша с опаской.

Но уже через несколько минут, прислушиваясь к происходящей в келье беседе, он забыл обо всех неудобствах.

Прочитав по-латыни молитву и пробормотав неразборчиво приветствие, патер Арнольд задал обычный в таких случаях вопрос:

- Давно ли ты, сын мой, исповедовался в своих грехах и очистил душу покаянием?

- С самого возведения на святой престол папы Льва Десятого я не имел возможности прибегнуть к исповеди и покаяться, - ответил отец Флориан, и Збигнева поразило, как громко и ясно звучит голос умирающего. Это было так разительно не похоже на невнятное бормотание патера Арнольда, что со стороны можно было вообразить, что патер Арнольд исповедуется в своих грехах, а отец Флориан дает ему отпущение.