Умершие в мире живых. Европейские исследования - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На формирование негативного отношения к кремации во многом влияют реалии, с которыми приходится сталкиваться родственникам умерших: они связаны с техническим несовершенством и особенностями функционирования крематориев. В частности, тот факт, что «пропускная способность» печей не превышает два-три тела в день, приводит к тому, что покойных приходится ставить в очередь на сожжение, период ожидания которого подчас растягивается на длительный срок (Palermo 2019). Усугубляет ситуацию, что в течение всего этого времени гробы находятся в часовнях, лишенных каких-либо систем охлаждения или вентиляции (Ditta 2016), в условиях жаркого местного климата[7]. Как подчеркнула в личной беседе сицилийский антрополог Кармен Билотта, исследовательница «мортальных проблем» в народной культуре Сицилии, эта «ситуация, способная свести с ума кого угодно, выглядит особенно кощунственно в регионе, где чтут традицию и где смерть всегда была окружена высоким пиететом» (ПМ5 Фаис-Леутской О.Д.). Следует также учесть, что в случае выхода из строя крематориев в Сицилии (а происходит это часто) пропагандируемая «экономичность» кремации оборачивается противоположностью – родственники усопшего исключительно за свой счет вынуждены везти его на «континент», чаще всего в Неаполь (Emergenza al cimitero 2018; Chifari 2019), что не способствует улучшению отношения к этой практике.
Таким образом, решающим доводом против кремации, тем более в том виде, в каком ее предлагают семье усопшего в Сицилии, – сопряженную с ожиданием, необходимостью «бросать покойного на произвол судьбы», по словам респондентов, в первую очередь из «народа», – является тот факт, что кремация как практика не соответствует традиционным канонам. В ней видят фактор разрушения традиции: по мнению опрошенных, она превращает похороны в фарс и отдает глумлением, так как ломает привычный похоронный ритуал, лишает его завершенности, смещает акценты в традиции похорон, ведь окончательное прощание с усопшим происходит теперь не в момент предания тела земле и даже не перед сожжением, а в морге, перед вывозом гроба в часовню, где покойному предстоит остаться на неопределенный срок, брошенному в одиночестве, без «своих», что, несомненно, бесчестит и его, и семью (ПМ2 Фаис-Леутской О.Д.).
Сицилия
Культ предков и поминальные практики
Переходя теперь к анализу культа предков и поминальных практик в Сицилии, отметим, что речь идет о регионе, в мировидении, психологии, быту населения которого «культура смерти, причем в ее традиционной ипостаси, и сегодня занимает особое, обширное, плотно населенное пространство, играющее активную, а главное – востребованную роль в жизни живых; поле, ни по площади, ни по значимости несравнимое с “территориями смерти” в более северных итальянских и европейских регионах» (Billitteri 2003b: 148–149). Таким образом, мы говорим о своего рода гетеротопическом пространстве внутри сицилийской культуры, если заимствовать термин, введенный в оборот М. Фуко (Фуко 2006). Но прежде чем мы остановимся на конкретных примерах распространенности культуры смерти в Сицилии, уместно отметить как особенности истории и экономики острова, позволяющие пролить свет на причины столь глубокой укорененности ее в ментальности населения, так и некоторые аспекты конфессиональной специфики региона, объясняющие широчайшее бытование народных, «нелитургических» элементов даже в освященных церковной традицией поминальных практиках.
Сицилия представляет собой древнейший и важнейший аграрный регион Mare Nostrum, в исторической ретроспективе – «житницу» Древних Греции и Рима, и сегодня – одну из наиболее «хлебных» областей Европы (Tutti i numeri 2018; Leo 2019). Перекресток западной и восточной культур, своеобразная «молния», соединяющая и отделяющая Запад от Востока на «ткани Средиземноморья» (Bufalino 1996: 18), этот остров аккумулировал обширное поликультурное наследие – результат напластований финикийской, древнегреческой, римской, остготской, византийской, еврейской, арабо-берберской, норманнской, швабской, каталанской, испанской и многих других культур, в сплаве которых роль аграрных древнегреческих культов и верований была особенно значима. Регион ранней урбанизации и государственности, она более, чем какой-либо еще ареал Средиземноморья, оказалась своего рода плавильным тиглем, в котором, по выражению писателя и исследователя Э. Витторини, смешались «цивилизационные составляющие, включающие, помимо культурных, и национальные, и религиозные компоненты» (Vittorini 1940: 13). Так, «античный политеистический субстрат переплавился с раннехристианским, иудейским, мусульманским, позднехристианским и собственно сицилийским, народным». Пройдя «через фильтры Инквизиции», образовавшееся «деориентализированное варево», именуемое «одними традиционной культурой Сицилии, другими – сицилийской народной религиозностью», живо и сегодня (Buttitta 2002a: 21–22).
Комментируя факт витальности народной культуры, антропологи апеллируют к тому обстоятельству, что Сицилия являет собой яркий пример региона так называемого народного христианства, или народного католичества.
Расшифровывая это понятие, вспомним, что уступки и компромиссы, на которые католичество было вынуждено пойти в своих «многовековых усилиях по евангелизации деревенского и городского простонародья», например, Средиземноморья или Латинской Америки, привели к абсорбции и ассимиляции церковью локального культурного наследия, языческих верований, символов и практик, обеспечивших взаимосвязь, сращивание «христианства и народной, крестьянской культуры» (Буттитта 2019: 151). Этот же синтез обусловил консервацию традиционности, выживание «архаических языческих и полуязыческих культов и обрядовых практик», а в конечном итоге – оформление особых синкретических верований (Niola 2009: 101), получивших название народного христианства (народного католичества). Сам этот термин официально распространен как в религиозной (католической) традиции и среде – им оперируют понтифики, например Иоанн Павел II и папа Франциск, священники в Италии (Basilio Randazzo 1985: 170–174) и в Латинской Америке (Gutiérrez 1972; Scatena 2008), – так и в светском научном дискурсе. Главная отличительная черта этого направления (а народное католичество рассматривается церковью именно как «внутрикатолическое» направление – ср.: Sabatelli, Zuppa 2004: 136) – синкретизм, сплавляющий воедино элементы христианского канона, апокрифов и фольклорной традиции. Оно объединяет почерпнутые в каждом из этих источников космогонические, космологические, эсхатологические представления, свод моральных правил, важнейшими составляющими которого являются понятия добра и зла, греха и чуда, определяющие гармонию и равновесие мира, взаимоотношения Создателя со своими творениями, нормы человеческого общежития. Эти понятия и представления тесно связаны с народными календарем, демонологией и медициной, а также с культом предков, они могут основываться на нехристианских убеждениях и включать в себя соединение образов католических святых и нехристианских божеств (De Rosa 1981; Tagliaferri 2014; Marzano 2009). При этом приверженцы этих верований, как правило, считают себя «добрыми католиками», даже поклоняясь древним нехристианским божествам из языческого пантеона (Sobrero, Squillacciotti 1978: 90).
Тема народного католичества и его конкретных эмпирических проявлений затрагивалась на II Ватиканском соборе (1962–1965): принятая Собором конституция Sacrosanctum Concilium, или Конституция о Божественной Литургии, разрешила богослужение на национальных языках и допустила учет местных культурных обычаев и обрядов и их инкорпорацию в литургическую практику – разумеется, в пределах, оговоренных канонической доктриной, – после их тщательного анализа. Но фактически, по словам религиоведа
