Тополиный пух - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Главное, — заметил Турецкий, — чтобы мои розыскные действия не вызвали неудовольствия у миссис Кэтрин.
— Я думаю, — громово захохотал Реддвей, — твоя великолепная миссис сама постарается не выказать своего неудовольствия! Либо я вообще ни черта не пони, маю в женщинах! Но если ты хочешь моего совета, я пожалуй, готов дать его тебе. Бесплатно, как вы любите говорить.
— Он касается взаимоотношений с женщиной, Пит? Тогда вряд ли он мне понадобится, хотя я глубоко ценю твой опыт.
— Ха! Что он знает о моем опыте?! — продолжал веселиться Реддвей. — Нет, я по другой теме. — Он снова стал серьезным. — Ты, помнится, когда-то мне говорил об одном умном человеке, твоем соотечественнике, с которым ты знаком и который не раз выручал тебя в непростых ситуациях. Кажется, он часто приезжает из Штатов сюда. Тот, что работает в Федеральном бюро расследований. Я не помню его фамилии.
«Все-то он помнит, — усмехнулся про себя Турецкий, — но, если не хочет называть вслух, значит, имеет на то свои соображения».
— Да, и что?
— Если тебе надо, мы могли бы узнать, есть ли он в настоящий момент в Германии. Тебе тогда неплохо было бы с ним встретиться и решить некоторые свои проблемы, потому что я подозреваю, что они гораздо ближе и понятнее ему, чем мне. Но если ты не считаешь для себя возможным?..
— Пит, старина, в таких вещах я всегда полагаюсь на тебя. Я тоже думаю, что это был бы идеальный вариант, но я не мог даже и намекнуть тебе о такой услуге.
— Алекс, я ценю твою… как? Щепетильность, да?
— Тебя не надо учить, ты прекрасно владеешь русским языком, — улыбнулся Турецкий.
— Это, кажется, называется подхалим?
— Подхалимаж, Пит. То есть процесс, в котором охотно участвует любой подхалим.
— Я запишу, — серьезно предупредил Реддвей. — Тогда, если ты устал, можешь отправляться отдыхать в свой номер, я скажу, тебя проводят. А завтра утром мы вернемся к твоей теме.
— А ты будешь работать? — с легкой иронией предположил Турецкий.
Он же прекрасно понимал, что Питер только и ждет того момента, когда он отправится отдыхать, чтобы в полной мере насладиться привезенными дарами, от которых у Пита прямо-таки раздувались ноздри… Это ж надо обладать таким гигантским терпением! Но не стоило продолжать невольную пытку, пусть он наконец откупорит дареный штоф, плотоядно нарежет сала, достанет из банки большой соленый гриб либо вытащит опутанный духмяным укропом огурец и раздерет могучими своими лапами восхитительного леща, обнаружив в нем потрясающую икру! Вот уж будет воистину пир, который и не снился великому Рабле, знававшему, однако, настоящий толк в утолении аппетита!
— Тогда я пошел? — с готовностью поднялся Александр Борисович.
— И ты правда не голоден, Алекс? А то мне было бы очень неудобно…
— Я благодаря твоим дружеским стараниям в полном порядке и, в свою очередь, обещаю тебе несколько новых открытий, которые ты непременно сделаешь для себя сегодня. Наслаждайся!
— Алекс! — крикнул вдогонку Питер. — Утром, как обычно!
Это значит — ранний подъем по сигналу, пробежка, спорткомплекс с тренажерами и обязательной 50-метровой плавательной дорожкой, причем десять раз из конца в конец, не меньше, и — плотный завтрак. Чтоб лучше «варила голова»! Это — из любимых изречений Питера Реддвея, давным-давно, еще на заре его знакомства с Александром Борисовичем, одним из первых внесенное им в его драгоценную записную книжку образных русских выражений, иначе говоря, идиом.
3
Засыпая на хрустящих крахмальной белизной простынях, Турецкий подумал, что для него было бы, конечно, большой удачей, если бы Майкл Майер, или попросту Миша, как того называли близкие знакомые и немногие друзья, действительно оказался сейчас в Германии. Но опять-таки если в настоящий момент не ведется расследования какого-нибудь очередного громкого преступления «русской мафии», которая основательно укрепила свои позиции и в Западной Европе, и в Штатах, то чего делать-то в Германии сотруднику ФБР?
Миша Майер… Сколько ж ему лет? Да, теперь уже за пятьдесят… Невысокий, сухощавый, светловолосый и кареглазый, с жесткими чертами лица. Турецкий не мог припомнить, чтобы он хоть раз увидел на лице Майера малейшее отражение тех чувств, которые могли его волновать — да хотя бы добродушную улыбку. Всегда спокойный и хорошо тренированный физически — тут надо отдать ему должное, — он выглядел благодаря своей постоянной серьезности старше своего возраста.
Как рассказывал почти уже десять лет назад Александру Борисовичу его хороший знакомый, проживающий нынче в Германии, во Франкфурте-на-Майне (он из тех еще, из российских эмигрантов первой волны), Мишин отец оказался в плену, — это произошло еще в мае сорок второго, после катастрофического поражения советских войск, окруженных под Харьковом. Будучи полевым врачом, он лечил немцев — а что ему оставалось делать? Но когда советские войска взяли Берлин, он не вернулся домой, хорошо зная, чем ему это грозит, и эмигрировал в Америку. Там и женился, и там же, кажется, в пятьдесят третьем году, родился Миша. Вот, собственно, и вся биография, потому что остальное было никому не известно, за исключением лишь одного вполне реального факта: Майкл считался способным агентом ФБР Соединенных Штатов, и круг его интересов сосредоточивался в первую очередь на расследовании преступлений в сфере финансовых структур и банковской деятельности. Из этого вполне логично проистекали выводы, что и русская эмиграция в Америке, как и упомянутая российская преступность, давно перехлестнувшая границы Западного полушария, знакомы ему не понаслышке.
А еще Александра Борисовича очень устраивало трезвое, прагматическое отношение таких людей, как тот же Реддвей или Майер, к своей работе. Помнится, еще в самом начале их знакомства Питер рассказывал не о приемах работы фэбээровцев или цэрэушников, а просто об обычных полицейских, с которыми Турецкий был знаком исключительно по кинофильмам или романам американских писателей. Да, у них всегда во главе угла — Его величество Закон, да, демократия, да, свобода личности! Это все обязательные условия их деятельности, и тот же полицейский, прежде чем швырнуть тебя в клетку автомобиля, обязательно прочитает тебе наизусть твои права о том, что ты имеешь право не отвечать на вопросы, ибо твои показания могут быть использованы против тебя, а затем так отделать дубинкой, что и тюрьма покажется раем. Или попробуй оказать ему при задержании просто физическое сопротивление, не говоря уже о вооруженном! Никаких сантиментов! Нет, и Питер, и Миша совершенно спокойно относились к тому, что в России квалифицировали бы как превышение должностных полномочий, скажем, при задержании, аресте или допросе.
Турецкий, не раз на собственной шкуре испытавший, чем грозит ему «превышение» даже в тех ситуациях, когда иного выхода просто не оставалось, был, разумеется, на их стороне — то есть на позициях своих американских друзей. Хотя вслух вряд ли бы в этом признался, и так неприятностей хватало.
Поэтому, размышляя сейчас о возможной встрече с Мишей, Александр Борисович надеялся, что та операция, которую он задумал провести в Бостоне, если, разумеется, сам сумеет все правильно и, главное, убедительно донести до Майера, особых трудностей представить не должна. Надо ведь совсем немного! Самое конкретное и простое, в сущности, доказательство — это наличие пишущей машинки с соответствующим шрифтом и прочими компонентами, необходимыми для проведения криминалистической экспертизы. Скажут «да, это — она» — и вопрос решен. А владелец машинки, Лев Липский, никому не нужен в России, и уже теперь можно заявить практически наверняка, что его экстрадиции в Москву никто не потребует. Если сам захочет ответить на вопросы московского следователя, значит, ответит, не пожелает — опять же его право, его проблемы. В принципе большой «политики», которая могла бы нанести какой-либо вред отношениям России и Соединенных Штатов, в этом деле тоже не просматривается, так что, получается, и говорить практически не о чем.
Но кажущаяся простота дела вовсе не указывала на то, что Липский по своей воле, охотно предоставит свою пишущую машинку для проведения экспертизы. Или, на худой конец, сознается, что является автором газетной публикации. Зачем ему тогда было придумывать себе псевдоним? Чего вообще огород городить?
Значит, машинку надо изъять незаметно, а потом так же вернуть ее на место. Но для этого необходимо проникнуть в чужое жилище. А как это сделать, если хозяин находится дома? Как его вывести и ненадолго отправить в такое место, где бы он никому не мешал? И вот тут уже в буквальном смысле мог бы оказать неоценимую помощь либо сам Миша Майер, либо кто-то из его коллег, но только по его личной просьбе. Согласится? Это тоже большой вопрос. Но попробовать надо…