Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первая получка едва покрывала его расходы, материальная нужда продолжала держать его в своих тисках. Он нашёл недорогое жильё у пожилой одинокой женщины и перебрался туда. Друзья предлагали ему остаться у них, но природная порядочность и самолюбие не позволяли ему быть приживальщиком. По воскресеньям иногда встречался с Фёдором и Сергеем, но чаще в одиночку бродил по городу, размышляя о новых возможностях, которые открывала его пытливому уму наука.
Рукопись
1
Вначале он ещё надеялся, что ЦК возьмёт на себя ответственность и оправдает его действия, приведшие к казни Гапона в Озерках. Но партия словно забыла о нём, будто возложив на него самого задачу выбираться из этого положения. Рутенберг осознал, что душевную травму, связанную с делом Гапона, может излечить только публикация. Он стал вести переписку с издательствами. В декабре 1907 года одно из них, находящееся в Женеве, откликнулось и в ответном письме выразило заинтересованность и готовность её напечатать. Он ответил согласием. Но это стало известно ЦК, и Рутенберг получил от Савинкова письмо, в котором тот отговаривал его от публикации, напоминал об ответственности, какую он брал на себя, и предлагал, если он не отменит своего решения, послать материал ему, чтобы избежать неприятной для них полемики. Рутенберг ответил, что его ответственность ему ясна, но рукопись всё-таки напечатает. Он послал Савинкову экземпляр рукописи с просьбой, чтобы ЦК внёс изменения, которые считает нужным сделать, но не затрагивающие существа изложения. «Если до 20 февраля, — писал он, — не получу редакцию тех изменений, которые Центральный Комитет найдёт нужным сделать в переданной тебе рукописи, она будет окончательно проредактирована и сдана в печать». В феврале он вновь получил письмо от Савинкова, в котором тот, как не член ЦК, отказывался быть посредником и советовал обратиться непосредственно к руководству партии. Рутенберг в ответном письме напомнил ему всю историю этого дела, сослался на Чернова, который однозначно указывал, что ЦК в своём приговоре имел в виду именно Гапона, а не Рачковского. Он посетовал при этом, что Савинков пытается отойти в сторону и не вмешиваться, когда товарищи из ЦК подвергают его друга глубокому оскорблению.
В это время из Парижа пришло письмо от члена ЦК Марка Натансона, который тоже пытался убедить Рутенберга отказаться от публикации и не разглашать революционные тайны перед непосвящённым читателем. Натансон являлся решительным противником убийства Гапона, настаивал на необходимости открытого суда, но так и не был поддержан коллегами. Он убеждал Рутенберга в том, что рукопись произведёт на широкую публику невыгодное для автора впечатление в пользу Гапона, как жертвы, жестоко поплатившейся за свою вину. Он уверял, что тот напрасно выворачивает наизнанку свою психику, полагая, что будет понят обществом.
Наконец, 19 марта он получает два письма, от Лазарева и Савинкова. Егор Егорович Лазарев был его хорошим знакомым. В годы революции он находился в России, был экспертом фракции эсеров во Второй Думе, а после её разгона, вернулся в Швейцарию. Лазарев, узнав о намерении Рутенберга напечатать рукопись, дружески посоветовал ему официально снестись с ЦК партии. И Савинков, и Лазарев писали также и о просьбе Ракитина, члена Боевой организации эсеров, не публиковать рукопись из-за опасения, что она откроет имена людей, которые участвовали в деле Гапона, и полиция их арестует. В тот же день Рутенберг ответил Ракитину, что никаких имён он называть не будет, что ЦК партии, очевидно, делает всё необходимое, чтобы он и его соратники находились в безопасности. Он объяснил ему, что, если бы царское правительство знало роли и имена участников, оно бы их давно уже арестовало или потребовало выдачи, как требовало выдачи его самого.
2
Рутенберг понял, что придётся самому ехать в Женеву и там договариваться с ЦК об изменениях, которые нужно внести в текст рукописи. Поездка для него была материально весьма обременительной, её приходилось оплачивать за счёт собственных незначительных сбережений. По договору с техническим отделом порта его заработок не обеспечивал доход в нерабочие дни. Поэтому он не мог позволить себе вести долгие переговоры.
Тёплым мартовским вечером Рутенберг поднялся на поезд и уже утром вышел на перрон женевского вокзала. Егор Егорович встречал его на выходе.
— Здравствуй, Василий Фёдорович, — поприветствовал Лазарев.
— Здравствуй, — сказал Рутенберг. — Я взял отпуск только на две недели. Не будем терять время.
— Уполномоченным ЦК по твоему вопросу является Шишко. Он просил сразу по прибытии явиться к нему.
— Очень хорошо. Тогда прямо сейчас и поедем, — обрадовался Рутенберг.
На привокзальной площади они сели в экипаж и двинулись по дышащей весенним воздухом Женеве. Квартира, где жил Леонид Эммануилович, находилась на втором этаже дома на тихой улице города. Он сидел в кресле, с помощью жены одетый в серый костюм, полагая, что как член ЦК и её представитель в этом щепетильном деле не может предстать в обычной домашней одежде.
Рутенберг читал его статьи о крестьянстве и земельном вопросе — основе аграрной политики партии, его рассказы из русской истории, очерки по экономике и истории страны. Сегодня он видел его впервые, болезненного, худого, но полного какой-то силы духа и энергии, льющейся через толстые стёкла очков. Рутенберг знал, что Шишко четыре года отсидел в одиночной камере, а потом на «процессе 193-х» был осуждён на девять лет каторги, после которой находился на поселении в Сибири. Откуда он бежал
