Райский уголок - Нина Стиббе

ровно одним календарным месяцем раньше, когда бакалейщик привез нам ультиматум о неоплаченных счетах, а тут умер Элвис, и Хозяин сказал, что он не уверен, что хочет оставаться в мире, где нет больше Элвиса. И одна из барменш из «Пиглет Инн» сидела на лавочке около бара и рыдала, приговаривая, что ее «ханка ханка жгучая любовь»[44] скончался на толчке[45] и она будет сидеть тут и вспоминать его, а если кто хочет выпить, пускай сам себе наливает.

Хозяин и все пожилые люди были абсолютно раздавлены смертью Элвиса, но сестры – нет. Они печалились, но не были опустошены.

С Марком Боланом все обстояло иначе. Ну да, он выпустил меньше альбомов и не подарил рок-н-ролл целому поколению, но он был наш, мы к нему привыкли, и у него было свое телешоу, выразительные глаза и нежные женственные черты. И невозможно представить его пожирающим двойной бургер и не желающим заниматься сексом. Его представляешь отказывающимся от бургера и занимающимся двойным сексом. Вот в чем разница. Я-то его не боготворила. Но вот все остальные, включая мою сестру, – да. И они рыдали и выли. Мелоди села в лондонский автобус – хотя и вступила в панк-фазу – и поехала положить цветы у рокового дерева, и там их были тысячи (людей и цветов).

Майк Ю явился с ящиком капусты и моркови, которые как раз заканчивались, для жаркого к ужину. И поскольку практически все были ослеплены горем из-за смерти Марка, а Миранда и вовсе пребывала на грани истерики, Майку пришлось заниматься ужином самостоятельно.

Миранда рыдала на плече у Майка Ю на глазах у всех в кухне, пока он нарезал морковку.

Салли-Энн тоже огорчилась, но не подавала виду.

– Тебе как будто все равно, Салли-Энн, – сказала Миранда.

Салли-Энн сдержанно ответила, что ей грустно, но она не может плакать, потому что внутри у нее все умерло. Мысль о том, что внутри Салли-Энн все умерло, показалась мне куда более печальной, чем смерть Марка.

Моя печаль по поводу мертвенности внутри Салли-Энн, должно быть, отразилась на моем лице, потому что Майк сказал, обращаясь ко мне поверх плеча Миранды:

– Мне ужасно жаль, что это парень Ти Рекс умер, Лиззи, я знаю, он тебе нравился.

А я почему-то, не подумав, брякнула:

– Да нет, на самом деле я его не очень любила.

И все обалдели. Неправильно, конечно, было говорить такое о парне 29 лет от роду, который только что умер, и я постаралась сгладить впечатление, добавив, что это вообще кошмар, когда кто-то умирает, особенно молодой человек, и все такое. Но худшее уже случилось, и я предстала бездушной – бездушнее, чем Салли-Энн, у которой, по крайней мере, было оправдание, что она мертва внутри.

Смерть Марии Каллас, о которой мы услышали в тот же день чуть позже, тоже стала, конечно, горем. Хозяин приплелся в кухню весь в слезах и врубил свой «панасоник» на полную громкость. И после множества перемоток оперной музыки туда-сюда он включил самую отвратительную какофонию на свете (последнее выступление Марии Каллас в опере).

– Музыка – это образ лучшего мира, – сказал он. – О, La Divina Мария!

Майк Ю сунулся в кухню проверить, как там жаркое, и спросил, что такое с Хозяином.

– Умерла его любимая певица, – пояснила я.

– Я думал, его любимый певец Элвис, – удивился Майк.

– Элвис был для секса с его бывшей. – Миранде пришлось кричать, чтобы ее расслышали.

– А это кто тогда? – спросил Майк.

– Это Мария Каллас – она умерла, – сказала я и заплакала.

Я вытирала слезы, бежавшие по щекам, и от этого плакала еще горше. Я не понимала, отчего именно, может, из-за Марии Каллас и тревожной музыки, или, может, из-за того, как Хозяин вытирает слезы огромным белым носовым платком, или, может, от того, что Майк стоял рядом в клубах пара и в полосатых варежках-прихватках.

Майк дружески похлопал меня по плечу, и мне стало легче.

Билеты на попурри из Пёрселла, прибывшие на следующий день, показались мистеру Симмонсу гораздо более привлекательными, чем Шопен с декламацией. Мисс Бойд они тоже заинтересовали, и я сказала, что пойду с ними. Концерт проходил в современном Театре Хеймаркета, но поскольку парковочных мест там недоставало, мы поехали на автобусе, а на обратную дорогу заказали такси, с небольшой задержкой на перекус в «Швейцарском коттедже» напротив – где неожиданно должна была появиться мисс Питт и побеседовать со своим отчимом. Я позвонила ей сообщить о наших планах. Разговаривая с ней по телефону, я чувствовала себя отвратительно. Она была очень любезна и дружелюбна и общалась со мной как с соучастницей.

– А потом я приеду, – говорила она, – и мы с папой, возможно, выпьем где-нибудь по чашке чая, а потом я сама привезу его обратно в «Райский уголок».

– Только если вы не намерены похитить его, – предупредила я.

Мисс Питт рассмеялась:

– Нет-нет, не беспокойся, я не стану похищать собственного отца.

– Отчима, – уточнила я.

Концерт оказался неожиданно эмоциональным, отчасти потому, что был немного похож на похороны, где все песни грустные, медленные и очень трогательные. Главная певица – в черных перьях и черной вуали – не только великолепно пела, но была вдобавок блестящей актрисой и как будто пела о своей неминуемой кончине. Впечатление произвело также изложение биографии самого композитора и его жизненного пути, включая королевские и церковные эпизоды. Концерт закончился такими словами, которые произнес молодой человек из хора:

И вот в 1695 году, на вершине своей славы, в возрасте тридцати пяти лет, Генри подхватил жесточайшую простуду, когда поздней ночью вернулся из театра, а жена не пустила его домой. Его тело похоронено рядом с органом в Вестминстерском аббатстве, и музыка, которую он написал для похорон королевы Марии, звучала на его собственных похоронах.

Прозвучало прямо душераздирающе (представьте, каково было его жене, которая не пустила его домой). Мистер Симмонс и мисс Бойд рыдали. Я уже сожалела о своем вероломстве и трепетала, воображая, что должно произойти после концерта. Я так сожалела обо всей затее, что готова была предложить мистеру Симмонсу спрятаться в мужском туалете, пока я не обеспечу безопасный проход, как вдруг увидела впереди свою Бабушку Бенсон во главе стайки роскошных пожилых дам и потащила своих спутников поскорее к выходу.

– Давайте выпьем где-нибудь по чашечке чаю, – беззаботно предложила я.

– Как угодно, – согласился мистер Симмонс. – Но у меня с собой фляжка, так что могу и обойтись.

И вот, когда мы готовились перейти через дорогу, у тротуара в нескольких ярдах впереди от нас резко затормозил приметный светло-синий «доломит» мисс Питт. Из автомобиля выскочили два громилы, подхватили мистера