Скала эдельвейсов - Марина Серова

Когда Олег дослушал до конца историю с капсулами, он весьма затейливо выматерился и ударил кулаком по крашеной стене больничного коридора.

– Придушу гадину, своими руками придушу! Сяду, но и она жить не будет!

Больших трудов стоило мне привести его в чувство и попросить обсудить вопрос удушения «гадины» с Ольгой. Ее он выслушает, ей он поверит и поступит так, как прикажет ему она. У меня просто не хватало аргументов в защиту жизни обвиняемой: наверное, я не обладала великодушием Ольги.

– Олег, я рассказала тебе об этом вовсе не для того, чтобы ты загремел в тюрьму, – успела сказать ему я перед тем, как он вошел в палату Ольги. – Просто меня смутило твое желание показать Ольгу психиатру на предмет суицидальных наклонностей. Теперь ты понимаешь, что она более адекватна, чем мы все вместе взятые?

– Понимаю, – остановился он, – и отдельно благодарен тебе за это дополнительное расследование. Оля тонко чувствует мысли и настроения людей, теперь я представляю, как оскорбило бы ее это обследование.

Окрыленная нехитрой похвалой, я решилась еще на одно предложение:

– Понимаю, что со стороны это выглядит несколько старомодно и сентиментально, но мне кажется, это очень поможет Ольге. Она еще не пробовала свой голос в полную силу, и, хотя спазм прошел, она до сих пор в душе не уверена, сможет ли петь по-прежнему. Проверить это можно только перед зрителями, а зал она соберет не скоро. Да и кто знает, вдруг при виде полного, не всегда дружелюбно настроенного зала она вспомнит все, что с ней произошло, и испугается?

– Я думал об этом. Как только она выйдет из клиники, мы сразу пойдем на студию, попробуем что-нибудь записать.

– Нет, ей необходимо проверить себя перед залом, перед слушателями.

– Может быть, может быть. Давай сделаем так: я арендую небольшое помещение, пригласим всех знакомых Ольги, всех, кто хорошо к ней относится и сможет поддержать ее.

– И сколько ты будешь собирать этих знакомых? Все можно сделать гораздо проще. Пусть она уже перед выпиской устроит небольшой концерт в отделении. Здесь ее любят, у нее много друзей, публика неприхотливая, если что-то пойдет не так, никто не будет кривиться и требовать назад деньги. Олег, она очень скучает по сцене, а этот концерт станет небольшой благодарностью медперсоналу: ты подумай, многие звезды, повернутые на благотворительности, дают небольшие концерты в детских домах и клиниках. А Ольге явно захочется сделать для них что-нибудь приятное, не деньгами же и конфетами расплачиваться ей с людьми, которые помогли ей выжить. Платить деньгами – участь близких.

– Как я сам не догадался?! – загорелся Олег этой идеей.

Он быстро распрощался со мной, совершенно неожиданно чмокнув в щеку, и побежал воплощать в жизнь мою идею. Кажется, он даже забыл про то, что еще несколько минут назад главной его целью было «придушить гадину».

Глава 20

Вопреки моему стремлению, жизнь семейства Шлейко еще какое-то время горячо обсуждалась в городе. После возвращения Лики отец ее какое-то время пребывал в эйфории: дочь найдена, скоро и все остальные проблемы исчезнут. Но радость быстро растаяла от непрекращающегося нытья Лики. На уборке хлопка она быстро растеряла весь свой лоск, и теперь даже мамаша, которая раньше всегда была на стороне дочери, постоянно делала ей замечания и фыркала, глядя на то, как отчаянно ковыряет ее Ликочка в носу или пытается поймать вошек, которые, наверное, основательно подзарядились у хозяйки иммунитетом и никак не хотели погибать от действия всевозможных препаратов.

Когда до отца, наконец, дошло, что он потерял все из-за потакания именно капризам дочери, он объявил в доме военное положение. Так как, кроме него, никто и никогда не принес в дом ни копейки, отныне все должны были слушаться только его, и никого более. Семья пыталась протестовать, и тогда он заблокировал все те минимальные средства, которые остались на карточках его женщин, посадил их буквально на хлеб и воду, сам же стал питаться дешевыми фаст-фудами, тем более что он никогда и не был разборчив в пище и предпочитал кухню простую и сытную.

Жена и дочь быстро поняли, что они находятся не в том положении, чтобы ставить условия, поэтому решили капитулировать. Шлейко озвучил им свои условия: либо Лика идет в монастырь и больше никогда не является пред родительские очи, либо немедленно получает профессию и работает. Как-то так вышло, что после окончания школы Лика ни дня не училась и не работала. Знакомым она рассказывала, что готовит себя к карьере певицы или актрисы, и даже время от времени ездила в Москву на сдачу экзаменов в самые престижные театральные вузы и музыкальные училища страны.

Потом она возвращалась домой, объявляла о том, что до проходного балла недобрала самую малость и опять «готовилась» к поступлению, продолжая жить в свое удовольствие на деньги родителя.

Теперь данное положение вещей отца не устраивало, единственным вузом, где у него еще оставались связи, был педагогический. Он договорился с репетиторами, взял с дочери обещание, что она будет исправно посещать занятия, и на время успокоился. Но и Лика тоже не хотела сдаваться: она брала деньги на оплату урока, а сама, точно десятиклассница, просиживала это время в кафе.

Когда правда открылась, отец взял ее за шиворот, как шкодливого котенка, и поставил перед выбором: или она немедленно подает документы в кулинарное училище, благо принимали туда без экзаменов, либо идет в монастырь послушницей.

– Там хоть кормить будут, – решила Лика и согласилась на кулинарное училище.

Монастырь с его тяжким трудом и скудностью жизни и питания ее не устраивал абсолютно, а из училища еще были шансы спастись. Конечно, выбор образовательного учреждения был продиктован скорее желанием наказать дочь, чем дать ей профессию, поэтому Шлейко скоро возобновил Ликины занятия с репетиторами, правда, теперь педагоги посещали его дочь на дому, и расплачивался с ними сам глава семьи. Из-за нехватки средств пришлось уволить домработницу, и теперь хозяйство пришлось вести Лике и ее мамаше, уже успевшей забыть, как сложно, оказывается, мыть окна и чистить унитаз. Лика, как полупрофессионал, взяла на себя всю готовку, научилась все-таки варить плов с курдючным салом и делала это почти вкусно и изнуряюще ежедневно. Папаша ее ел плов с удовольствием, он давно мечтал, чтобы диетическое питание в их доме вытеснила сытная и простая пища, его же жена так и не привыкла к подобному образу питания, и втайне от семьи покупала себе более привычные продукты.

Несмотря на то что воспоминания о жизни на хлопковой плантации у Лики остались не самые приятные, почему-то надолго к ней прицепилась неприятная физиологическая особенность: стоило ей увидеть представителя узбекской национальности, как у девушки начиналась неудержимая икота. Прекращалась она лишь через полчаса после исчезновения из поля ее зрения предмета раздражения, поэтому, несмотря на безобидность людей данной национальности, Лика теперь их боялась пуще огня. Говорят, что икота, заикание, спазм голосовых связок имеют одинаковую природу. И это чудное явление было небольшим, но оригинальным подарком Лике от того, кто наблюдает за нами свыше.

Олег щедро расплатился со мной за работу, хотя и я довольно высоко оценила свой труд, он добавил определенный процент сверху. Что ж, надеюсь, он будет счастлив с Ольгой, хотя спокойной и размеренной его жизнь рядом с этой женщиной не назовешь, это уж точно.

В этом году Ольга уже не успела на конкурс, болезнь и реабилитация заняли слишком много времени, и на ее место взяли другую, неизвестную ей девушку. Но Ольга Ильинична побожилась своим честным именем, что на следующий год ее подопечная обязательно будет петь в Сочи, поэтому подготовку Ольга начала уже сейчас. Для конкурса требовались две авторские песни: лирическая и ритмичная. Лирическая была уже готова: на музыку, которую сочинила Ольга, положили слова нового стихотворения ее друга детства, поэта-любителя. Песня была очень грустная и нежная, немного напоминала романсы XIX века, на этот раз даже моего прихотливого деда устроили рифмовки с именем «Полина», повторяющимся в припеве.

Я не стала высказывать претензии Володе: было бы глупо упрекать человека в том, что он захотел посвятить мне песню, тем более что больше на глаза он мне не показывался.