Женский хор - Мартин Винклер

Я посмотрела ему в глаза и выплюнула:

— Вы хотите сказать… — Мое горло сжалось. — Вы хотите сказать, что я сволочь…

— Когда вы пытались намеренно вонзить крюк мясника в шейку матки — да, тогда вы были сволочью. Но вы не были сволочью прежде и не являетесь ею сейчас.

Я встала, у меня заныл живот, я с трудом сдерживала слезы.

— Вас одолевают противоположные чувства. Это осложняет дело. Я понимаю, что вам больше нравится хирургия. Вы думаете, что там будет не так трудно. Но я считаю, что вы ошибаетесь.

— В том, что хочу выбрать хирургию?

— Ох, я уверен, что вы отлично справитесь со своей работой. Но если вы думаете, что там вам не придется страдать, вы ошибаетесь.

Мне не хотелось его слушать. Я повернулась к нему спиной и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Дойдя до входной двери, я заметила, что забыла в шкафу свою сумку.

Я стояла, как идиотка, и думала, что делать дальше. А потом решила — наплевать! И не перед такими я устояла. Зачем же пресмыкаться перед ним?

Я постучала в дверь и вошла.

Он сидел на стуле в той же позе. Увидев меня, он улыбнулся, но в этой улыбке не было иронии. Только усталость. Или это я устала?

Засунув руки в карманы, я снова села напротив него. Я сделала глубокий вдох и начала говорить:

— Почему вы не задали мне этот вопрос, когда я рассказывала вам, какой хирургией собираюсь заниматься?

Заинтригованный, он выпрямился:

— Какой вопрос?

— «Почему»? Почему именно этой хирургией?

Он улыбнулся:

— Когда задаешь вопросы, получаешь только ответы. Ты бы дала мне официальный ответ.

— Официальный?

Он вздохнул:

— Тот ответ, что ты придумывала на протяжении многих лет, размышляя над перспективой заняться восстановительной хирургией. Это был бы политкорректный ответ. Что-нибудь вроде: «Женщины — вечные жертвы мужчин. Мужчины-хирурги — это мясники, они ничего не знают о женском теле, а чтобы правильно его исправлять, нужно знать, что оно из себя представляет. Эта хирургия тонкая, как кружево», и т. п.

Я покраснела:

— Но… это правда!

— Возможно, это правда для тебя, но не для всех остальных. Я знал невероятно осторожных мужчин-хирургов и женщин, которые были настоящими мясниками. Тридцать лет назад твоя феминистическая речь имела бы право на существование, но сегодня она звучит как идеология. Это кредо, а не профессиональные поиски.

— Что вы об этом знаете?

— Допустим, я исхожу из личного опыта. Мне шестой десяток, и тридцать лет я потратил на то, чтобы понять, почему я практикую аборты, продвигаю методы контрацепции и интересуюсь женским здоровьем. Дело не в том, что у меня не было возможности заняться чем-то другим, а в том, что я хотел этим заниматься: я чувствовал, что мое место здесь. Однако на то, чтобы понять, что меня интересует, мне потребовалось время. Когда я был в твоем возрасте, все основания, причины, которые я для себя находил — солидарность с женщинами, борьба против патриархата и сексизма, желание справедливости и равенства между полами перед лицом врача, — были настолько популярны, что скрывали от меня главное.

— Разве это не веские основания?

— Конечно веские, и я их не отрицаю, как ты могла заметить. Но это также был… предлог.

Я вынула руки из карманов и потерла ладони:

— Как и предлог, с которым клиентки приходят на консультацию…

Он улыбнулся:

— Верно. Это пропуск. Предлог. Который ничего не говорит о нашей глубинной мотивации… — Он замолчал, долго на меня смотрел, затем продолжил: — Итак, я знаю, что у тебя есть причины, по которым ты хочешь получить эту специализацию, но, чтобы счесть тебя интересной, мне не нужно знать о них больше. И допрашивать тебя с пристрастием, чтобы однажды о них узнать, мне тоже не нужно.

Я расхохоталась:

— Вот именно! Вы просто тщательно меня изучите и догадаетесь сами.

— Напротив, я делаю все возможное, чтобы ни о чем не догадываться, ничего себе не представлять. Поверь мне, — сказал он, смеясь, — мне это дается с трудом, потому что воображение у меня очень яркое! Но я хочу исцелять… работать с кем-то, не зная его досконально. Не заставляя его раздеваться. Не заставляя раскрывать свои секреты, мириться с которыми ему и самому нелегко.

Взгляд Кармы был… мне бы хотелось, чтобы он был ироничным, и тогда я бы набросилась на него, но он был не таким. Он был… черт побери! Дружеским. Я его убью! Вот бы у меня было достаточно сил, чтобы схватить его и вырвать его чертову бородку!

— Но для того, чтобы исцелять людей, необходимо знать и понимать, что ими движет!

Он медленно покачал головой:

— Тебе не нужно знать о них все, и понимать их тоже не нужно. Разве тебе нужно знать, о чем думает грудной ребенок, чтобы вылечить его отит или бронхиолит? Разве тебе необходимо слышать голос афатика[37], чтобы попытаться сделать его жизнь менее мучительной? Чтобы кого-то исцелить, тебе нужно всего лишь дать ему понять, что ты его уважаешь. Если он почувствует необходимость рассказать о себе, он сам выберет, когда и где это сделать.

— Значит, вы считаете, что нужно ждать, пока люди решат заговорить?

— Целитель — не инквизитор…

— Но он и не Будда, черт возьми! Бывают ситуации, когда очень нужно вмешаться! Вы считаете, это нормально, что наша пациентка хочет ребенка? В ее-то возрасте?

— Я не считают это ни нормальным, ни ненормальным, я слушаю ее, вот и все. Она не попросила нас сделать ей ребенка, она попросила извлечь спираль. Пойми, что, если бы она могла извлечь ее самостоятельно или если бы она принимала таблетки, которые могла бы бросить в любой момент, она бы к нам не пришла. Немного смирения позволяет посмотреть на вещи со стороны…

— Но мы обязаны информировать их о рисках!

Он указал пальцем на воображаемого третьего собеседника:

— Видишь ли, как раз это я имел в виду, говоря, что университет тебя отформатировал. С каких это пор беременность считается риском? Какое извращенное сознание вбило это тебе в голову?

— В сорок восемь лет это рискованно!

— Да, если у женщины слабое здоровье, если она проживает в неблагоприятных условиях и не хочет ребенка! Но для нее? Она следит за собой, у нее есть деньги и ее парень любит ее так сильно, что хочет от нее ребенка! В чем тут риск?

— Он молодой балбес! Он может передумать в любой момент! Он может смыться, когда она будет на восьмом месяце!

— Поверь в то, что говорят женщины: когда мужик уходит, это никак не связано с его возрастом. И в любом возрасте его может задавить автобус. Жизнь — это риск. Но это ее жизнь, а не твоя.

— Но… но… но… — пробормотала я вне себя от бешенства. — Она! Она ненормальная! Она… идиотка! Она говорила об этом совершенно невозмутимо, ноль эмоций!

Он покачал головой:

— Понимаю… Значит, мы слушали двух разных людей, ты и я.

— Что?

— Если я правильно понял, ты увидела женщину холодную и лишенную эмоций. А я увидел совсем другого человека.

Женевьева

(Ария)

Я сумасшедшая. Меня пора связывать. Однажды я проснусь в комнате с обитыми стенами и увижу, что на меня натянули смирительную рубашку и привязали к кровати, и буду пускать слюни на подушку, потому что меня накачают успокоительными. Каждый день меня будут водить на электрошок, чтобы поставить в моей голове все на место, и это пойдет мне на пользу.

Я сумасшедшая, что влюбилась в него.

Влюбилась до умопомрачения.

А он… нет, он не безумен, он просто… молод. Очень молод. Слишком молод. Он не знает. Ничего не знает. То есть, конечно, кое-что знает… он же смог свести меня с ума. Он умеет… быть добрым со мной. Но что заставило меня упасть в его объятия? Я не должна была этого делать, никогда, никогда, никогда!

Почему я здесь? Зачем сюда пришла? Я бы не пришла, если бы Франсина не дала мне адрес.

Франсина, увидев меня в таком состоянии, сказала: «Так больше продолжаться не может. Надо что-то делать. Сходи к врачу». Идти к Галло было нельзя. Он принимал у меня роды, благодаря ему на свет появились мои дети, он ужинает с моим бывшим мужем с тех пор как вошел в совет управления клиники Сент-Анж. Ему этого никогда не понять.

Пойти к его коллегам я тоже не могла, они бы стали строить догадки, спросили бы, почему я не пошла к нему. Может, рассказали бы ему, ведь мы не знаем, о чем между собой говорят врачи, но они точно говорят о пациентах, наверняка обсуждают их личную жизнь, иначе и быть не может. Я не могла так рисковать, а тем более допустить, чтобы они заговорили об этом со своими женами, ведь с некоторыми из них я знакома и иногда встречаю их у друзей. Их взглядов я бы не выдержала.