Шаляпин - Моисей Янковский

Надо думать, что Иола Игнатьевна немало потрудилась над тем, чтобы ее Федор с честью справился с итальянским языком.

На премьеру «Мефистофеля» в Милан приехал автор оперы, композитор Арриго Бойто, известный еще и тем, что являлся литератором, создавшим немало прекрасных либретто для произведений Верди. Он был совсем юным музыкантом, когда ему довелось стать очевидцем провала своего «Мефистофеля» на подмостках той же La Scala. Теперь он приехал сюда с душевным стеснением. Нравственная травма, полученная им здесь более тридцати лет назад, наложила глубокий след. Сейчас это был не по годам старый человек, угрюмый, малословный. Очевидно, он остался доволен новым Мефистофелем, и самый спектакль казался ему запоздалым вознаграждением за то, что он очень болезненно пережил в 1868 году. Но все же ужасное воспоминание о былом провале сделало его навсегда замкнутым и недоверчивым. На премьеру он не решился прийти. Он оставался один в гостинице, куда после каждой картины ему сообщали: «Большой успех! Огромный успех! Овации!» И тем не менее он не мог заставить себя заглянуть в театр. Премьера прошла без него.

Она состоялась 16 марта 1901 года. На следующее утро Шаляпин проснулся мировой знаменитостью. Мало того, что русский артист одержал шумную победу в Милане. Она оказалась победой двойной, так как одновременно произошла и реабилитация оперы Бойто.

Самое удивительное в одержанной победе то, что Шаляпин заново осмыслил природу сложнейшего сценического образа. Бывало ли такое в опере прежде когда-нибудь? Кажется, никогда. Он сыграл не просто Мефистофеля, а Люцифера. Гения тьмы и отрицания. Поражало его древнее, отливающее бронзой тело, едва прикрытое плащом, складки которого казались, по словам одного современника, «клубком пыли, свернувшейся в человеческую фигуру за стрельчатой нишей готического собора». Откуда у него взялось такое проникновение в дух сочинения Гете и Бойто? Ведь мы знаем всю жизнь его до Мефистофеля в Милане. Разве могли одни только беседы с Коровиным и Головиным, одни только указания Рахманинова и Тосканини подтолкнуть его на такое видение своего героя, столь решительно не схожего с Мефистофелем из оперы Гуно? Нет, многое рождено собственной интуицией гениального артиста…

Он вернулся в Москву. И сразу же ему довелось выступить как бы в премьере. Большой театр после десятилетнего перерыва показал «Бориса Годунова» с Шаляпиным в заглавной партии. Ему пришлось войти в спектакль, заново поставленный и во многом повторявший постановку Московской Частной оперы, но с иным составом исполнителей. И снова, как и прежде, эта работа заслужила триумфальный прием у публики. Н. Д. Кашкин писал тогда:

«Нам дорого в сценических приемах артиста их тесное слияние с музыкой, дающее такую естественность исполнению, какой другим путем достигнуть невозможно. Г. Шаляпин никогда не ломает музыкальную фразу ради сцены и сохраняет за музыкой первенствующее значение, какое в опере ей и подобает, но все его движения и мимика так тесно согласованы с музыкой, что может показаться, будто она естественно вытекает из данного сценического положения. Это есть верх искусства, доступного оперному исполнителю, и г. Шаляпин владеет им вполне. Можно, кажется, подержать пари, что в целой опере у него не подметишь рутинного, формального приема, если что-либо подобное не вытекает из самого смысла данного места в музыке и тексте; этим он отличается ото всех, даже наиболее талантливых певцов, каких мы знаем в Европе».

Нужно ясно представить себе личность почтеннейшего московского критика Николая Дмитриевича Кашкина, чтобы понять, что подобная оценка может быть объяснена лишь одним: действительно, критик убежден, что такого таланта, как Шаляпин, он, Кашкин, никогда в жизни не встречал. А он многое повидал за долгую жизнь и многих высокодаровитых певцов, русских и зарубежных, слышал на своем веку. Как раз Кашкину была присуща сдержанность и осторожность в оценках. И если теперь, то есть каждый раз, когда ему доводится встречаться с творчеством Шаляпина, он изменяет привычной сдержанной манере, значит, эти встречи он считает заслуживающими оценки особого рода.

Сезон подходил к концу. Полный напряжения и творческой мощи сезон.

Лето было посвящено гастролям. Шаляпин выступал в Одессе в труппе Бородая, затем гастролировал в Нижнем Новгороде. Это был его второй приезд после спектаклей летней мамонтовской антрепризы. В 1897 году он здесь выступал с концертами. Теперь участвовал в оперных спектаклях. Может быть, не стоило бы специально останавливаться на нижегородских гастролях, но в то лето состоялось огромное в жизни артиста событие — начало его дружбы с Горьким.

Еще в сентябре 1900 года Горький бывал в Художественном театре. Тогда же совершилось его первое короткое знакомство с Шаляпиным. Он писал, вернувшись в Нижний Новгород, Антону Павловичу Чехову: «Шаляпин — простой парень, большущий, неуклюжий, с грубым умным лицом. В каждом суждении его чувствуется артист. Но я провел с ним полчаса, не больше».

Теперь Шаляпин приехал в Нижний на гастроли, приуроченные к завершению летнего сезона труппы антрепренера А. А. Эйхенвальда. Исследователь тех страниц биографии артиста, которые связаны с Нижним Новгородом, В. Коллар, автор книги «187 дней из жизни Шаляпина», писал о труппе, игравшей в Большом ярмарочном театре: «Как обычно, состав ее был не из сильных. Небольшой оркестр, малочисленный хор, несколько пар танцоров, неопытные статисты и группа ничем не примечательных солистов не могли составить хорошего слаженного ансамбля, особенно если учесть весьма ограниченное количество репетиций». Но приезд Шаляпина вызвал большой интерес; несмотря на возвышенные цены, билеты были быстро раскуплены.

Шаляпин выступил в «Фаусте», «Русалке», «Князе Игоре», в концертном отделении после оперы «Трубадур», в «Жизни за царя» и в «Борисе Годунове».

После предпоследней картины «Жизни за царя» — гибели Сусанина в артистическую вошел Горький. На сей раз это был не получасовой разговор, а встреча, положившая начало теснейшей дружбе на многие годы — на три десятилетия.

Горький пришел не один, а с женой Е. П. Пешковой. Состоялась дружеская беседа, тем более взволновавшая писателя и певца, что, как выяснилось, их пути могли скреститься в юности не один раз — и в Казани, и в Самаре, и в Тифлисе, потому что они бывали там в одно и то же время.

Кончился спектакль, новые друзья из Канавина вместе отправились в город. На следующий день снова встретились. Горький находился в Нижнем не по доброй воле — он был выслан сюда. Для него встреча с Шаляпиным значила особенно много, они вдвоем как бы пересматривали свою былую жизнь, поражаясь тому, как много сходного выпало на долю каждого из них.

В те дни Горький писал своему другу К. П. Пятницкому: «Шаляпин — это нечто огромное, изумительное и — русское. Безоружный, малограмотный сапожник и токарь, он сквозь терния всяких унижений взошел на вершину горы, весь окурен славой и — остался простецким, душевным парнем».

Когда кончились гастроли театра, Шаляпин по просьбе Горького задержался в Нижнем. Вместе стали готовить концерт в пользу Народного дома, который строился в ту пору. Все эти дни они и друзья Горького — литераторы С. Г. Петров-Скиталец, Е. Н. Чириков, Леонид Андреев — не разлучались. О многом толковали, Федор пел, сколько душа просила. Концерт прошел успешно, на него специальным пароходом прибыли рабочие из Сормова. Сбор оказался большой, в пользу Народного дома собрали 2500 рублей.

Горький был по-настоящему влюблен в Федора, он видел в нем самородка, фигуру отчетливо русскую, нигде в других краях не повторимую.

Он писал в то время литератору В. А. Поссе, своему приятелю:

«Лично Шаляпин — простой, милый парень, умница. Все время он сидел у меня, мы много говорили, и я убедился еще раз, что не нужно многому учиться для того, чтобы много понимать. Фрак — прыщ на коже демократа, не более. Если человек проходил по жизни своими ногами, если он своими глазами видел миллионы людей, на которых строится жизнь, если тяжелая лапа жизни хорошо поцарапала ему шкуру — он не испортится, не прокиснет от того, что несколько тысяч мещан улыбнутся ему одобрительно и поднесут венок славы. Он сух — все мокрое, все мягкое выдавлено из него, он сух — и, чуть его души коснется искра идеи — он вспыхивает огнем желания расплатиться с теми, которые вышвыривали его из вагона среди пустыни, — как это было с Шаляпиным в С[редней Азии]. Он прожил много, — не меньше меня, он видывал виды не хуже, чем я. Огромная, славная фигура. И — свой человек…»

В ноябре того же года Горький был выслан из Нижнего Новгорода в Крым. Ему даже не разрешили по дороге остановиться в Москве и прямо препроводили в Подольск, где он должен был пересесть на поезд, направлявшийся на юг. Узнав об этом, в Подольск прибыли из Москвы его друзья — писатели И. А. Бунин, Н. Д. Телешов, Леонид Андреев, К. П. Пятницкий. Туда же приехал и Шаляпин. На вокзале, в ресторане, происходило прощание с Горьким. Тут Шаляпин познакомился с Телешовым и с той поры стал частым гостем литературных сред в его доме, где собирались многие писатели. Дружба Шаляпина с телешовским кружком продолжалась долгие годы.