Железные франки - Иария Шенбрунн-Амор

– Пожалуйста, не толкуйте ни о каком отъезде, – вежливо, но твердо завершила аудиенцию Констанция. – Если вы и впрямь человек мира, то оставайтесь в Антиохии. Только тут вы действительно незаменимы, и я продолжу защищать вас и щедро вознаграждать вашу верность. Передайте, пожалуйста, мой подарок маленькой Фатиме. Дама Филомена?

Высокая, сутулая дама сунула в руки лекаря тугой кошель, пробормотав с таким видом, словно колики вернулись:

– Двух сотен безантов должно хватить, по меньшей мере, на год безграничной преданности.

Ибрагим склонился до земли.

– Пишите своему другу-эмиру поскорее, уважаемый ибн Хафез. – Пусть Раймонд убедится, что супруга способна печься о благе Антиохии с такой же легкостью, как о запасах пива на время поста! – И, пожалуйста, мессир, перестаньте заставлять моих людей ополаскивать руки перед едой. Добрые христиане ропщут, что мы подражаем мерзким иудейским обычаям.

События благоприятствовали почину Констанции: Занги продолжал захватывать Сирию и осадил принадлежащий Дамаску Баал-Бек. Коварный тюрок на Священной книге поклялся мусульманскому гарнизону города собственным гаремом, что «и одного человека не убьет, когда войдет в крепость». Но, видно, приелись собственные жены возлюбленному чаду дьявола, потому что после капитуляции Кровавый повелел сжечь правителя крепости и распять всех остальных ее защитников, оставив в живых только обещанного одного. Услышав об этой расправе и обнаружив войско ненасытного сельджука под стенами собственной столицы, старый и опытный правитель Дамаска, мамлюк Муин ад-Дин Унур, избрал из двух бед меньшую и в корне пересмотрел свои отношения с латинянами.

В августе Ника и Итамар отправились в старый Акко.

Франкские стены давно были погребены в основаниях оттоманских фортификаций: на месте Проклятой башни, захваченной Ричардом Львиное Сердце, высился Бурдж-аль-Коммандор, гранитные колонны караван-сарая попирали останки доминиканского монастыря, на первом этаже сторожевой башни крестоносцев Бурдж-эль-Султан расположился ночной клуб, над франкской цистерной красовалось турецкое рококо мечети Ахмед-эль-Джаззар, а глубоко под цитаделью Джаззар-паши залегли крипт и залы тамплиеров. С развалин крепости, взорванной мамлюками вместе с ее последними защитниками, сигали в море арабские подростки.

– Здесь Фульк Анжуйский принимал эмира Дамаска, – повествовала всезнающая Ника. – Это был пик франко-сарацинской приязни. Наконец-то у мира между латинянами и мусульманами появился шанс. Это можно сравнить только с визитом в Иерусалим Анвара Садата через восемь с половиной веков.

На берегу, где Ричард Львиное Сердце обезглавил две тысячи семьсот сарацинских пленников, мальчишки палками забивали осьминога. С каждым ударом от моллюска отлетали клочки щупалец. Ника вцепилась в руку Итамара, он обнял ее за плечи и повел дальше:

– Оставь, бедняга уже дохлый.

– Пообещай, что никогда не умрешь.

– Никогда, никогда?

– Ну, ты знаешь, что я имею в виду, – ее напугал осьминог, а может, этот овеществленный городом бег времени, – никогда, пока я тебя… и пока ты меня…

– Смерти вообще нет, – провозгласил Итамар уверенным тоном гастролирующего лектора-популяризатора. – Британские ученые как раз недавно открыли, что это только иллюзия. Тем более для такой неуловимой штуки, как… у тебя ко мне и у меня к тебе.

Юбка липла к ногам, пот тек по спине, жара лишала сил, и подъем по наклонному пушечному валу на бастионы заставлял преодолевать силу тяжести враждебной планеты. Поперек желтых каменных стен, меж бирюзовых ставней плескались гонфалоны простыней и вымпелы штанов. В таверне крохотной, мелкой рыбачьей гавани, когда-то бывшей самым большим и оживленным портом Утремера, Ника и Итамар пили холодное светлое пиво. Наверное, похожее пиво пили здесь еврейские рыбаки из Александрии восемь веков назад.

В ресторане Абу-Кристо они заняли столик на краю террасы, прямо над морем с развалинами древнего волнореза. Кефаль на гриле, фалафель, хумус, тхина, салат табуле. От белого холодного вина и сигареты у Ники кружилась голова, ей хотелось дурачиться и смеяться, ерошить его волосы, прижать к губам его ладонь, сделать что-то отчаянное или хотя бы взлететь в слепящее небо, как шарик, наполненный гелием счастья.

В косых лучах заходящего солнца морская гладь превратилась в светло-золотое пиво, только руины франкской Мушиной башни не сдавались, не плавились, возвышались над водой уже который век.

Ника не знала тогда, что этот день в Акко был апогеем их короткой любви, тем мигом, когда сцепленные качели их судеб замерли в своей верхней точке, перед тем как неотвратимо рухнуть вниз. Наоборот, ей казалось – это только начало, они всегда будут любить друг друга, а раз так – какое ошибочное заключение! – непременно будут счастливы.

Акко, помнящий франков и сарацин, навеки запомнит и живых, смеющихся, влюбленных Нику и Итамара, не познавших еще боль потери. Франкам, изгнанным из Святой земли, тоже мучительнее всего было лишиться счастья обладания – целых пятьдесят лет их женщины носили траур по возлюбленной, утраченной земле Воплощения.

Через арабский сук, через генуэзский и венецианский кварталы Акко вывел Нику и Итамара к гулкой и сумрачной прохладе рыцарских залов, выстроенных после того, как Ричард отбил город у Саладина.

Ника села на землю, прислонившись к древней стене рефектория, Итамар положил голову ей на колени, и она видела свое отражение в его солнечных очках. Туристы разбрелись. Как девятьсот лет назад, шелестели пальмовые листья, оглушительно трещали сверчки, деловито сновали муравьи, токовали голуби, и время ссыпалось непрестанным шорохом в выбоины между вечными камнями.

Под аркой, ведущей в темную глубь рыцарских залов, Нике померещилась невысокая женская фигура в ниспадающем до земли платье, с золотыми волосами, покрытыми повязкой. Глаза женщины были цвета лунного камня и взирали прямо на нее. Однако взгляд человека не способен проникать на восемь столетий вперед. Только назад, в прошлое, можно смотреть как угодно далеко, и поэтому Ника была уверена, что узнала свое видение.

Не было в Утремере места удобнее для встреч знати всех франкских государств, чем Акко, называемый также Акрой и Сен-Жан д’Акром, расположенный на побережье между Хайфой и Тиром. Единственный порт латинского Востока, безопасный в любую погоду, город привык к ассамблеям, внушительным собраниям, приемам послов, прибытиям огромных дамасских караванов и европейских флотилий. Но впервые за царствование Фулька гостем латинского короля станет мусульманский правитель – атабек Дамаска Муин ад-Дин Унур, прозванный франками Мехенеддином.