Капитан мародеров. Небесный Сион - Ольга Крючкова

Ольга Крючкова

Капитан мародеров. Небесный Сион

© Крючкова О.Е., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

Александру Крючкову – неиссякаемому источнику моего вдохновения

Действующие лица

Шарль де Баатц де Кастельмар граф д’Аржиньи – владелец замка Аржиньи, влиятельный и богатый сеньор.

Консуэло, Исидора – возлюбленные графа д’Аржиньи.

Бернар – приёмный сын графа д’Аржиньи.

Рене Добрый – сюзерен Прованса, покровитель менестрелей, магистр Приората Сиона.

Жанна де Лаваль – вторая жена Рене Доброго.

Жюстен – секретарь Рене Доброго.

Валери Сконци – генерал ордена иезуатов[1].

Альбано – секретарь и доверенное лицо Сконци.

Гилермо, Белуччи – верные служители Ватикана, боевые псы иезуитов.

Жиль – слуга графа д’Аржиньи.

Отец Кристиан – настоятель монастыря, принадлежавшего ордену Валломброза[2].

Изабелла, Беатриса – монахини из святой обители босоногих кармелиток[3].

Констанция де Лаваль – настоятельница монастыря босоногих кармелиток, кузина Жанны де Лаваль.

Отец Анри – настоятель монастыря цистерианцев[4].

Отец Варфоломей – член ордена цистерианцев, опекун приюта для мальчиков.

Марко де Пуэстро – советник архиепископа Ледесмы, магистр ордена «Второе пришествие».

Игнацио Агирэс – он же Исим Эль-Кеф, доверенное лицо Марко де Пуэстро.

Мадлен Агирэс – мать Игнацио.

Мактар Эль-Кеф – египетский купец, отец Игнацио.

Харуф – александрийский антиквар.

Кемаль – эфиоп, охотник за старинными раритетами.

Луи де Ла Мон – эмиссар эфиопской прецептории Приората Сиона.

Франциск – член Приората Сиона, Хранитель первого круга.

Асмодей, Абигор[5] – демоны.

Trahit sua quemque voluptas. Suum cuique…[6]

Глава 1

Рене Добрый – граф де Гиз, герцог Анжуйский, Лотарингский, Провансальский, номинальный король Сицилии – пребывал в смятении. Он нервно расхаживал по одному из залов своей роскошной резиденции в Экс-ан-Провансе, где обосновался в последнее время. Выбор Рене Доброго пал на Прованс не случайно, ибо эта обширная область официально не подчинялась французской короне[7], и его высочество наслаждался относительной свободой. Почему относительной? Да потому, что Париж и Ватикан, осуществляя светскую и духовную власть, не желали упускать из своих рук столь лакомый кусок, как Прованс. И город был переполнен папскими легатами, которые проявляли особенную назойливость, свойственную духовным лицам, облечённым хоть какой-нибудь властью, не говоря уже о бесконечных посланниках короля Франции, кузена герцога Провансальского.

Рене Добрый тяжело вздохнул. Его печалили вовсе не легаты и многочисленные представители Парижа, к которым он давно привык и которые чувствовали себя в Экс-ан-Провансе настолько комфортно, что всячески затягивали своё пребывание в гостеприимном и богатом городе.

Правителя Прованса беспокоило другое обстоятельство…

Рене несколько раз прошёлся по залу и вышел на балкон. Его лица коснулось дуновение мистраля[8]. Герцог с удовольствием насладился прохладой ветерка.

Он придирчивым взором окинул свои владения – ещё несколько лет назад Экс-ан-Прованс считался ничем не примечательным городом. Но с появлением здесь резиденции герцога положение изменилось.

В город со всей Франции, а затем и Италии стекались художники, менестрели и зодчие. Возводились новые здания, их расписывали лучшие европейские мастера, менестрели слагали стихи и песни в честь своего покровителя и его жены, прекрасной Жанны, урождённой де Лаваль.

Рене Добрый поистине заслужил славу покровителя искусств и утончённого человека. Но этого герцогу было, увы, недостаточно…

Рене перевёл взор на церковь Сен-Жан-де-Мальт, принадлежавшую госпитальерам, колокольня которой возвышалась над городскими постройками, ибо составляла почти тридцать туазов[9]. Он осенил себя крестным знамением…

«Когда же корабль прибудет в Марсель?.. Неужели что-то случилось?.. Возможно, шторм?.. Корабль погиб… Не может быть… Египетские галеры тяжелы и устойчивы, они хорошо переносят морскую стихию… Жаль терять верных, проверенных людей, их и так осталось слишком мало… Нынче преданность идее и благородство, увы, не в почёте…» – размышлял герцог, любуясь готическими шпилями Сен-Жан-де-Мальт.

Герцог, услышав приближающиеся шаги, обернулся. Перед ним стояла его супруга Жанна в окружении двух камеристок.

– Ах, ваше высочество, – произнесла герцогиня приятным певучим голосом. – Клод сочинил новое произведение… Не изволите ли послушать?

Рене кивнул, ибо ни в чём не мог отказать молодой супруге, ибо был старше её почти на двадцать лет.

…Герцог и герцогиня вошли в музыкальный зал, где по обыкновению менестрели декламировали свои произведения. Клод поклонился своим покровителям, его длинные пальцы коснулись струн мандолины, и помещение наполнил сильный сочный голос:

Наша любовь подобна ветви боярышника,Что дрожит на кустеНочью, под дождём и при морозе…Пока на следующий день солнце не разольётсяПо зелёным листьям и веткам…[10]

Жюстен, один из секретарей Рене Доброго, пользовался особенным благоволением своего господина, ибо имел множество достоинств: молодость, красоту, покладистость характера, исполнительность, отменную память, прекрасный почерк и самое главное – способность к стихосложению.

Герцог особенно привечал людей, умевших с лёгкостью сочинять кансоны[11] и тотчас декламировать их восторженным слушателям. Жюстен преуспел в этом мастерстве. Хоть он и не был менестрелем, которые столь почитались в Экс-ан-Провансе, а исполнял обязанности секретаря, изящество его рифмы заставляло мужчин восторгаться, а женщин трепетать.

Он часто присоединялся к стихотворным турнирам, периодически проходившим в одном из залов резиденции герцога. Золотой лиры, миниатюрной статуэтки, учреждённой самим сюзереном как высшая награда состязания между менестрелями, он, увы, не получал. Но каждый раз с лихвой вознаграждался женским вниманием, особенно прекрасной Жанны.

Герцогиня как ценительница всего красивого и утончённого не могла обойти вниманием молодого секретаря своего супруга. Жанна, а она едва перешагнула свой двадцатилетний рубёж, была на диво хороша, свежа и желанна. И не отказывала себе в плотских удовольствиях.

Жюстен, успевший достаточно хорошо изучить женскую натуру, несмотря на свою молодость, не без удовольствия улавливал предназначавшиеся ему пламенные взоры герцогини. Секретарь боялся прогневать своего сюзерена и потому ограничивался лишь ответными взорами, полными обожания, приводившими Жанну порой в трепет. Иногда Жюстен позволял себе сочинить новый кансон, где клялся герцогине в вечной преданности, и, украсив свиток, испещрённый витиеватым изящным письмом, цветной ленточкой, передавал его в руки одной из камеристок, сопровождая свои действия томным видом и вздохами безнадёжно влюблённого мужчины. Но на большее не претендовал…

Подобная игра между герцогиней и секретарём продолжалась довольно долго, Жанна даже назначала свидание предмету своей страсти, и он, трепеща от страха и желания, являлся в назначенный час в тайное место, о котором ему сообщала одна из молоденьких камеристок.

Жюстен старался быть сдержанным, но ни в коем случае не оскорбить Жанну своей вынужденной холодностью, ибо благоволение герцога для секретаря было важнее любовного вожделения его супруги.

К радости Жюстена, в Экс-ан-Провансе появился новый менестрель, по имени Клод Савойский, которому приписывали сочинительство некоторых популярных баллад, воспевающих куртуазную любовь. Жанна тотчас отправила ему приглашение; менестрель не заставил прекрасную даму ждать, очаровав её своим голосом и игрой на мандолине.

Жюстен облегчённо вздохнул…

Теперь он стоял в Марсельском порту, где причаливали корабли со всего света. Особенно выделялись тяжеловесные испанские каравеллы. Вот уже три дня по распоряжению герцога секретарь ожидал прибытия некоего корабля.

Поначалу Жюстена весьма удивило то обстоятельство, что герцог отправил в Марсель именно его. И то, что герцог, не называя имён ожидаемых гостей, лишь заметил: они прибудут на египетской галере, носовую часть которой украшает протея[12] в виде сокола. Жюстену вменялось в обязанность встретить прибывших, предоставить им осёдланных лошадей и проводить в Экс-ан-Прованс, не задавая лишних вопросов.