Звонок мертвецу. Убийство по-джентельменски - Джон Ле Карре

— Херес или мадера?

— Бокал хереса, пожалуйста.

— Вы правы. Мадера — напиток шлюх, — сказал Филдинг, наполняя бокалы из графина, — но она нравится мальчикам. Возможно, именно по этой причине. Они невероятно игривы. — Он передал Смайли бокал и добавил с драматической модуляцией в голосе: — Мы все сейчас несколько подавлены этим жутким событием. Здесь никогда прежде не происходило ничего подобного. Видели вечерние газеты?

— Боюсь, что нет. Но в «Гербе Солеев» прохода нет от репортеров.

— Да, город буквально наводнили журналисты. А из Гемпшира вызвали армейские подразделения с миноискателями. Только Богу известно, что они предполагают обнаружить с их помощью.

— Как воспринимают все ваши ученики?

— Они в полном восторге! Мои подопечные чувствуют себя на особом положении, потому, конечно, что в ту ночь Роуды ужинали здесь. Какой-то карлик из полиции даже хотел допросить одного из моих ребят.

— Неужели? — спросил Смайли, напуская на себя немного наивности. — Интересно, зачем это могло ему понадобиться?

— О, сие мне неведомо, — кратко ответил Филдинг и резко сменил тему. — Вы достаточно хорошо знали моего брата, насколько я слышал. Он мне, знаете ли, тоже о вас рассказывал.

— Верно, я был близко знаком с Адрианом. Мы, можно сказать, дружили с ним.

— И во время войны тоже?

— Да.

— Значит, вы все были из одной группы?

— Какой группы?

— Из той, куда входили Стид-Эспри, Джебеди и другие. — Да.

— Но вы не знаете обстоятельств гибели брата, не так ли?

— Нет, не знаю.

— Мы редко виделись с Адрианом в последние годы его жизни. Будучи бледной копией, я не мог себе позволить светиться на фоне настоящего человека, — заявил вдруг Филдинг, причем в его тоне чувствовалась определенная рисовка. Не знавшего, что на это сказать, Смайли вывел из затруднения негромкий стук в дверь, после которого в комнату робко вошел высокий рыжеволосый паренек.

— Все в сборе, если вы готовы, сэр.

— Черт! — выругался Филдинг, залпом осушив бокал. — Опять молитвы.

Он повернулся к Смайли.

— Познакомьтесь с Перкинсом — лучшим старостой школы. Музыкально одаренный мальчик, но с учебой возникают проблемы. Я прав, Тим? Оставайтесь здесь или пойдемте с нами. Церемония продлится не больше десяти минут.

— Думаю, даже меньше, сэр, — сказал Перкинс. — У нас сегодня краткая молитва Nune Dimittis[19].

— Возблагодарим же Бога за мелкие милости! — громогласно воскликнул Филдинг. Поправив нагрудник, он быстро провел Смайли через коридор и прихожую. Перкинс семенил позади. На ходу Филдинг продолжал монолог, не трудясь оборачиваться. — Я рад, что вы навестили меня именно сегодня. Как правило, я не принимаю гостей по пятницам, потому что их принимают все остальные, хотя никто сейчас толком не знает, допустимы ли развлечения в такой момент. Позже я жду к себе Феликса Д’Арси, но это едва ли можно считать развлечением. С Д’Арси все сводится к работе. Кстати, обычно мы переодеваемся к ужину, но это не имеет большого значения.

Смайли тем не менее ощутил неловкость. Они свернули за угол и попали в другой коридор.

— Мы теперь молимся чуть не каждый час. Директор возродил традицию: прима, терция, секста и так далее. Избыток благочестия во время семестра при полном воздержании в каникулы — вот такая смешная игра. Полезно только для того, чтобы лишний раз устроить перекличку.

Он провел гостя еще одним коридором, распахнул двойные двери, и они вошли прямиком в зал обшей столовой. Филдинг следил за тем, чтобы мантия изящным шлейфом стелилась за ним. Мальчики уже ждали его.

— Еще хереса? Как вам показалась наша молитва? Они хорошо поют, не правда ли? Есть пара хороших теноров. В прошлом семестре мы попытались устроить светское хоровое пение. Получилось недурно. Очень недурно. Д’Арси скоро придет. Гнусный тип. Выглядит как постаревший натурщик Сикерта[20]. Все эти брюки и воротнички! Вам повезло, однако, что его не сопровождает сестра. Она еще хуже!

— Какой предмет он преподает? — Разговор происходил после их возвращения в кабинет Филдинга.

— Предмет! Какие уж там предметы в этой школе! Никто из нас ничего не читал с тех пор, как окончил университет. — Он понизил голос и добавил злобно: — Причем это касается только тех, кто хотя бы вообще имеет университетское образование. Д’Арси преподает французский. Его выбрали главным куратором. Холостяк по призванию, слабак и баба по характеру.

Филдинг стоял посреди кабинета совершенно неподвижно, простирая правую руку в сторону Смайли.

— Если уж говорить о предмете, который он изучает, то это слабости других людей. И он сам себя назначил блюстителем протокола или чем-то вроде мажордома в Карне. Если вы позволите себе прокатиться в мантии на велосипеде, своевременно не пришлете ответ на приглашение, неправильно рассадите своих гостей за столом или назовете коллегу «мистер», Д’Арси окажется тут как тут, чтобы осудить вас и объявить выговор.

— Тогда в чем же заключается реальная роль главного куратора? — спросил Смайли, просто чтобы не молчать.

— Он исполняет роль третейского судьи между преподавателями классических дисциплин и естественниками. Сверяет расписание занятий, проверяет результаты экзаменов. Но главное, в чем заключается задача бедолаги, — это примирять искусства с науками. — Он горестно помотал головой. — Но для такого дела требуется гораздо более тонкая натура, чем Д’Арси. Хотя кому какое дело, кто получит лишний час для занятий в пятницу? Всем плевать. И уж точно — нашим бедным мальчикам.

Филдинг говорил долго, велеречиво, перескакивая с темы на тему, порой описывая руками в воздухе широкие круги, когда ему не хватало смелости метафоры. Он то презрительно и ядовито отзывался о коллегах, то заводил речь об учениках, демонстрируя если не понимание, то хотя бы симпатию к ним, а потом вещал об искусстве то с подлинным жаром, то с наигранной грустью последнего и одинокого апостола Прекрасного.

— Карн — это не школа. Это интеллектуальный лепрозорий. Симптомы начинают проявляться уже вскоре после переезда сюда из университета. Начинается процесс постепенного расслоения мозга. Каждый день чье-то сознание умирает, дух атрофируется и загнивает. Мы наблюдаем, как это происходит с другими, надеясь, что такая же участь минует нас самих.

Он сделал паузу и выразительно посмотрел на свои руки.

— Что касается меня, то цикл завершился. Перед вами мертвая душа, а Карн лишь остается ее внешне живой оболочкой, внутри которой я еще обитаю.

Видимо, весьма довольный сделанным признанием, Филдинг раскинул длинные руки, чтобы широкие рукава мантии напоминали крылья гигантской летучей мыши.

— Вампир из Карна, — провозгласил он и склонился в поклоне. — Alcoholique et poet[21]! — И завершил представление громким хохотом.

Смайли вынужден был признать, что Филдинг весьма занятная личность. Фигура, голос, безудержный фривольный темперамент. И в целом — стиль актера большого кино. Его одновременно и привлекали, и отталкивали прихотливые и противоречивые чередования принимаемых Филдингом поз, ролей, которые он разыгрывал. Смайли даже задумался, не предполагается ли и его собственное участие в спектакле, но Филдинг, по всей видимости, был настолько ослеплен огнями рампы, что уже не различал перед собой аудитории. И чем дольше Смайли наблюдал, тем менее понятным становился ему образ, рисовавшийся перед ним: изменчивый, но бесплодный, смелый, но уклончивый, колоритный, непреклонный, но в то же время обманчивый и извращенный. Смайли уже жалел, что у него нет досье на Филдинга с набором реальных фактов его жизни — сведений о материальном положении, амбициях молодости и последовавших разочарованиях.

Его вывела из раздумий мисс Трубоди, объявившая о приходе Феликса Д’Арси.

Никаких свечей. На ужин только холодные закуски, которые, впрочем, отменно приготовила мисс Трубоди. Никакого кларета. Рейнвейн, графин с которым передавали друг другу как десертное вино. И пришлось-таки ждать, причем ждать долго, того момента, когда Филдинг впервые упомянул о Стелле Роуд.

До этого они должным образом беседовали об искусствах и науках. Смайли бы это наскучило очень скоро, поскольку он не получал интересовавшей его информации, если бы Филдинг не подкалывал Д’Арси по любому поводу в явном стремлении выставить коллегу в самом дурном свете. Суждения Д’Арси о людях и проблемах в значительной степени диктовались соображениями приличий (подобающий и неподобающий были его излюбленными определениями) и действительно почти женской склонностью злословить по поводу коллег. Спустя какое-то время Филдинг спросил, кто заменит Роуда на время отсутствия, на что Д’Арси ответил:

— Никто, — а потом добавил с несколько слащавой интонацией: — Эта трагедия повергла все наше сообщество в немыслимый шок.