Возрождение - Стивен Кинг

— Вот это хорошо. Это мне нравится. И ты мне нравишься, Джейми. Почти с самого начала, когда ты был тощий как жердь и еще не оклемался от всей той дряни, которой себя накачивал. Ты был похож на Билли Айдола, которого протащили через канаву. И я не имею ничего против межрасовых интрижек. Или разницы в возрасте. Знаешь, что мне подарил отец, когда я доросла до водительских прав?

Я покачал головой.

— «Плимут» 1960 года без половины решетки радиатора, с лысой резиной, ржавыми порожками и мотором, который жрал бензин как не в себя. Он назвал его «гроза полей». И сказал, что каждый водитель-новичок должен начинать с такой развалюхи, прежде чем перейти к машине, которая могла бы пройти техосмотр. Понимаешь, к чему это я?

Я прекрасно ее понял. Бри не была монашкой — до меня у нее случались сексуальные приключения. Но со мной у нее впервые возникли долгие отношения. В Нью-Йорке она перейдет на класс повыше — найдет мужчину если не своей расы, то точно ближе к ней по возрасту.

— Я просто хотела покончить с этой темой, прежде чем перейти к тому, ради чего пришла. — Она еще сильнее наклонилась вперед, угрожая опрокинуть могучей грудью свою чашку с кофе и стакан с водой. — Она мало мне рассказывала об исследованиях, которые для тебя проводила, но я знаю, что они ее пугали. Я попыталась задать вопрос Хью, но он чуть не откусил мне голову.

«Муравьи», подумал я. Вся паства казалась ему муравьями.

— Речь идет о том священнике. Это я знаю.

Я молчал.

— Язык прикусил?

— Можно и так сказать.

Она кивнула и откинулась назад.

— Это пожалуйста. Как хочешь. Только отныне не втягивай в это Брианну. Хорошо? Хотя бы потому, что я никогда не просила тебя держать свой пожилой член подальше от трусов моей дочери.

— Она больше этим не занимается. Мы с ней договорились.

Джорджия деловито кивнула.

— Хью говорит, что ты берешь отпуск.

— Да.

— Поедешь к священнику?

Я молчал. Молчание означало «да», и она это знала.

— Будь осторожен. — Она протянула руку через стол и переплела пальцы с моими, как любила делать ее дочь. — Не знаю, что вы с Бри разведали, но это ее здорово потрясло.

В начале октября я прилетел в аэропорт Стюарт в Ньюбурге. Листья уже начали желтеть и краснеть, и дорога до Латчмора была очень красивой. Я добрался до места уже под вечер и поселился в местном «Мотеле номер шесть». В нем не было даже модемного интернета, не говоря про WiFi, так что мой ноутбук не имел доступа к миру вне стен мотельного номера. Но мне не нужен был интернет, чтобы найти «Латчес». Бри сделала это за меня. Поместье находилось в четырех милях к востоку от Латчмора, на Двадцать седьмом шоссе. Когда-то оно принадлежало семье потомственных богачей Ван дер Занден. В начале двадцатого века семейные богатства, видимо, закончились, потому что «Латчес» продали и превратили в дорогой санаторий для дам с лишним весом и джентльменов — любителей выпить. Он продержался там почти до начала двадцать первого века. С тех пор поместье было выставлено для продажи или аренды.

Я думал, что не смогу уснуть, но вырубился почти мгновенно, посреди размышлений, что сказать Джейкобсу, когда его увижу. Если увижу. Проснувшись рано и обнаружив за окном еще одно ясное осеннее утро, я решил, что лучше всего будет действовать по наитию. Если я не стану прокладывать рельсы, рассуждал я (возможно, ошибочно), то меня с них никто и не столкнет.

В девять утра я сел в свою прокатную машину, проехал четыре мили, ничего там не обнаружил. Примерно еще через милю я остановился у прилавка с последним урожаем сезона. На мой взгляд деревенского парня, картошка была так себе, зато тыквы — просто бомба. За прилавком хозяйничали двое подростков. Судя по сходству — брат и сестра. На их лицах была написана невыносимая скука. Я спросил, как добраться в «Латчес».

— Вы его проехали, — ответила девочка, старшая из двоих.

— Да про это-то я догадался. Только не понимаю, как. У меня вроде бы были точные координаты, да и поместье — не иголка.

— Там раньше была табличка, — сказал мальчик, — но дядька, который снимает дом, ее убрал. Папа говорит, что он, наверно, любит жить сам по себе. А мама говорит, что он воображала.

— Вилли, заткнись. Мистер, вы будете что-нибудь покупать? Папа не разрешает нам закрываться, пока не продадим товара на тридцать долларов.

— Я куплю тыкву, если вы мне толково объясните дорогу.

Она испустила театральный вздох.

— Одна тыква! Полтора бакса. Вот счастье-то.

— Как насчет одной тыквы за пять долларов?

Вилли и его сестра переглянулись, и она улыбнулась.

— Пойдет.

Я ехал обратно той же дорогой, и моя весьма дорогая тыква лежала на заднем сиденье, как оранжевая луна. Девочка сказала, чтобы я искал большой валун с надписью краской «Металлика» рулит». Увидев его, я сбросил скорость до десяти миль в час. Через триста пятьдесят ярдов показалось ответвление дороги, которое я в первый раз пропустил. Оно было заасфальтировано, но въезд на него зарос травой и был завален палой листвой. Мне показалось, что это маскировка. Когда я спросил детей за прилавком, чем занимается новый жилец, они только пожали плечами.

— Папа говорит, что он, наверно, сколотил состояние на бирже, — сказала девочка. — Денег у него небось полно, раз он может жить в таком месте. Мама говорит, там комнат штук пятьдесят.

— А зачем вы к нему едете? — спросил мальчик.

Сестра пихнула его локтем в бок.

— Вилли, невежливо о таком спрашивать!

Я ответил:

— Если он тот, на кого я думаю, то мы были знакомы много лет назад. И благодаря вам я привезу ему подарок.

Я взвесил на руке тыкву.

— Из нее выйдет много пирогов, это точно, — сказал мальчик.

«Или фонарь на Хэлоуин, — подумал я, сворачивая на аллею, ведущую к «Латчес». Ветки хлестали по бортам машины. — С яркой электрической лампочкой вместо свечки. Позади дырок для глаз».

Дорога — а после пересечения с шоссе она становилась именно дорогой, широкой и хорошо заасфальтированной, — поднималась наверх серпантином. Дважды мне пришлось остановиться, чтобы пропустить оленей. Они смотрели на машину без всякого страха. Наверное, в этих лесах давным-давно никто не охотился.

Через четыре мили я уперся в закрытые кованые ворота, обрамленные табличками: слева – «Частная собственность», справа – «Проход запрещен». На столбе из бутового камня виднелась коробка селектора с видеокамерой, направленной на потенциальных посетителей. Я нажал кнопку. Сердце у меня колотилось, и я весь вспотел.

— Эй! Есть там кто-нибудь?

Сначала — тишина. И наконец:

— Чем могу вам помочь?

Звук был намного чище, чем у большинства селекторных систем — просто отличный. Но, с учетом интересов Джейкобса, это меня не удивило. Голос принадлежал не ему, но показался мне знакомым.

— Я приехал к Дэниелу Чарльзу.

— Мистер Чарльз не принимает посетителей без предварительной договоренности, — сообщил селектор.

Я обдумал это и снова нажал кнопку «Говорите».

— А как насчет Дэна Джейкобса? Под этим именем он выступал в Талсе с ярмарочным аттракционом «Молниеносные портреты».

Голос из динамика произнес:

— Я не понимаю, о чем речь. Уверен, что и мистер Чарльз не понял бы.

До меня внезапно дошло, чей это был тягучий тенорок.

— Скажите ему, что это Джейми Мортон, мистер Стампер. И напомните, что я присутствовал при его первом чуде.

Последовала долгая пауза. Я уже решил было, что беседа окончена, и я остался посреди реки без весел. Оставалось разве что протаранить ворота моей скромной прокатной машиной, и я был почти уверен, что в этой схватке ворота победили бы.

Когда я собрался разворачиваться, Эл Стампер спросил:

— Что это было за чудо?

— Мой брат Конрад потерял голос. Преподобный Джейкобс его вернул.

— Взгляните в камеру.

Я взглянул. Через несколько секунд из селектора раздался другой голос.

— Заезжай, Джейми, — сказал Чарльз Джейкобс. — Как я рад тебя видеть!

Заурчал электрический мотор, и ворота отъехали в сторону по скрытым колеям. «Как Иисус, пересекающий Мирное озеро», — подумал я, садясь в машину и заводя мотор. Ярдов через пятьдесят дорога снова круто заворачивала, и еще не добравшись до поворота, я увидел, что ворота закрываются. Неудивительно, что моей первой ассоциацией были обитатели Рая, изгнанные за то, что съели запретное яблоко. В конце концов, я вырос на Библии.

Когда-то «Латчес» был обширным викторианским поместьем, но со временем превратился в мешанину архитектурных экспериментов. Четырехэтажный дом щеголял множеством фронтонов, а в западном торце – закругленной и застекленной пристройкой, из которой открывался вид на лощины и пруды Гудзонской долины. Через пылающий красками ландшафт тянулось ниточкой Двадцать седьмое шоссе. Главное здание было облицовано белыми деревянными панелями, как и несколько больших служебных построек. Мне стало интересно, в какой из них находилась лаборатория Джейкобса (в ее наличии я не сомневался). За постройками начинался еще более крутой, лесистый подъем.