Василий Шульгин: судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Так, за полгода до начала мировой войны в России был объявлен «новый курс». А 30 января 1914 года премьер-министр и министр финансов Коковцов как руководитель, не подходящий для этого курса, был уволен в отставку. Главным инициатором этой отставки называли Кривошеина.

Александр Васильевич Кривошеин, внук крепостного, был женат на внучке «ситцевого миллионера» Тимофея Саввича Морозова. С 1902 года он — начальник Переселенческого управления МВД, с конца 1905-го по конец 1906 года — товарищ главноуправляющего землеустройством и земледелием, затем товарищ министра финансов, заведующий государственными Дворянским и Крестьянским земельными банками. С мая 1908-го по октябрь 1915 года возглавлял Главное управление землеустройства и земледелия.

В прощальном письме Коковцову Николай II писал, что «…быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны требуют принятия ряда решительных и серьезнейших мер», а в рескрипте новому министру финансов П. Л. Барку заявлялось о «новом курсе», переориентации государственного бюджета на получение доходов от освоения природных ресурсов, развития производительных сил. Предполагалось увеличить финансирование в «народное хозяйство» и сократить продажу водки населению.

В 1913 году поступления в бюджет от продажи «питий» составляли более четверти всех государственных доходов. Чтобы компенсировать выпадение после введения «сухого закона» таких средств, требовалось найти новые источники пополнения бюджета. Планировалось организовать «особое кредитное учреждение» (вспомним отвергнутую Коковцовым идею Столыпина и Кривошеина о контроле над Крестьянским банком), ускорить строительство элеваторов, упорядочить хлебную торговлю, осуществить программу земельных улучшений, построить 31,5 тысячи верст новых железных дорог, продолжить строительство портов и начать возведение крупных гидроэлектростанций, в частности на Днепре и на Волхове (которые были построены уже в советское время).

Одной из острых идей «нового курса» было расширение государственного участия в экономике, чтобы «бороться с синдикатами», ускорить промышленный рост и влиять на снижение цен частных предприятий.

Власти отчетливо понимали проблему слабой транспортной и вообще инфраструктурной связности российских пространств, что накануне Первой мировой войны резало глаза. Вопрос в историческом плане стоял примерно так, как в 1931 году его сформулировал Сталин: успеть либо нас «сомнут».

Согласно программе вооружений русская армия к 1917 году должна была быть готова к европейской войне.

Вмешательство государства в экономику сильно встревожило финансово-промышленные круги, считавшие, что только чудом можно совершить прыжок на новый уровень. «Российские промышленники ответили на „новый курс“ тем, что прямо заявили о невозможности дальнейшего индустриального развития „без широкого привлечения иностранного капитала“, что сильно затруднено „антипромышленной ориентировкой правительственной политики“»[132].

При этом обе стороны понимали, что речь идет не столько об экономических вопросах, сколько в целом о политике, о том, кто будет ее определять.

Настроения отечественного капитала выражались следующим замечанием П. П. Рябушинского в его газете «Утро России»: «В той схватке купца Калашникова и опричника Кирибеевича, которая начинается, конечно, одолеет Калашников. Может быть, и на этот раз его потом пошлют на плаху. Но идеи буржуазии, идеи культурной свободы — эти идеи не погибнут!»

Его мысль понятна: «купец» — это отечественная буржуазия, «опричник» — монархическое управление государством. В словах Рябушинского очевидна угроза. Он сравнивал правительство с «ханской ставкой», где «подавлялась свобода личности».

Уменьшение зернового экспорта и, наоборот, увеличение машиностроительного импорта, в котором значительное место принадлежало сельскохозяйственным машинам и орудиям, вызвало острую полемику и упреки в адрес правительства со стороны российских промышленников, требующих мер таможенной защиты.

С лета 1912 года усилилось административное давление на предпринимателей-евреев. (Силен был этот сектор российского бизнеса!) Речь шла об учреждении новых акционерных компаний с правом приобретения крупных внегородских земельных участков. 9 апреля 1913 года заместитель главноуправляющего землеустройством и земледелием А. А. Риттих указал, на «…возрастание образуемых „преимущественно для эксплуатации лесных богатств акционерных обществ, которые при сравнительно некрупных основных капиталах получают, согласно уставам, право приобретать обширные внегородские недвижимые имущества, достигающие нескольких тысяч, а иногда и десятков тысяч десятин“».

В чем таилась угроза? Риттих сформулировал ее так: будет создана новая экономическая сила, «…влияние которой как на существующее землевладение, так и на сельскохозяйственный труд и промысел вообще весьма гадательно, судя же по опыту некоторых западных стран (напр., Румынии), — прямо вредно».

Действительно, в привычную экономическую жизнь вторгался новый сильный участник, готовый вести дело исключительно ради получения высокой прибыли и не намеренный учитывать интересы местных жителей. Для подавляющего же числа крестьян, которые лишь в минимальной степени задумывались о рынке, подобное вторжение сулило появление новых помещиков, но уже не связанных никакой традицией и поэтому безжалостных.

Однако не все было так просто. Критическое отношение к иностранному капиталу и обвинения в «скупке России» были вообще присущи широким кругам, занимающимся сельским хозяйством. Обсуждение вопроса о покупке земель и об участии в правлении акционерных обществ лиц иудейского вероисповедания носило очень острый характер. С одной стороны стояли традиционалисты, а с другой — торгово-промышленная элита. Все понимали, что нельзя отпугивать «иностранный и инородческий капитал», что многие частные банки, инвестирующие в промышленность, принадлежат евреям, но…

Кроме того, вызрела еще и общероссийская политическая конкуренция, так как отечественный промышленно-торговый класс искал в европейских партнерах защитников своих интересов в соперничестве с аграриями, опирающимися на «ханскую ставку» и на «национальные традиции».

Реальное же соотношение утечки валюты и получаемой выгоды отразилось в материалах Совета съездов (журнал «Промышленность и торговля». 1908. № 17): «Казна, земство, железные дороги, рабочие получают в общей сложности суммы, ради которых можно примириться с уходом дивиденда за границу, явлением по существу временным». То есть признавалось продуктивным присутствие заграничного капитала.