Мартовские колокола - Борис Батыршин

— Что ж, позвольте еще раз поздравить вас… Яков Моисеевич. — повторил Гиляровский. Со времени памятной беседы в клубе у Корфа он обращался к молодому человеку исключительно по имени–отчеству, причём делал это совершенно искренне — профессиональные качества Яши, пусть еще и находящиеся на этапе становления, вызывали у репортёра искреннее восхищение.

— А я, признаться, собирался поделиться одной задумкой. — продолжал репортёр. — Собрался, видите ли, повторить прогулку по Неглинной. Случилось мне несколько лет назад написать очерк о спуске в нашу, московскую преисподнюю — так поверите ли, раскачал городские власти! В этом году закончили только подземные работы по расчистке подземного русле речки: укрепили своды, вычистили пробки из всякой грязи и ила. Вот, намереваюсь спуститься и самолично посмотреть на результаты этих усилий.

— Что ж, Владимир Алексеевич, вам и карты в руки — кому ж еще писать о таких вещах, как не вам? — любезно ответил Яша. Разум его, тем временем, лихорадочно работал: с чего это репортёр именно теперь решил упомянуть о вылазке в подземелье? Да, конечно, все было верно — работы по расчистке подземного тоннеля, в который еще с начала века была заключена речка; и действительно, именно статья Гиляровского стала одной из причин того, что московские власти взялись за расчистку донельзя загаженного и закупоренного грязью и илом подземного тоннеля. Но — почему репортёр заговорил об этом, достаточно рядовом событии именно сейчас?

Агенты Яши глаз не спускали с Дрона с Виктором — когда те появлялись в городе. Но, если раньше это было довольно–таки несложно — кто–нибудь из Сёмкиных молодчиков непрерывно торчал возле дома на Гороховской, и, стоило лишь подозрительным лицам появиться в поле зрения — немедленно садились им на хвост, то теперь ситуация в корне изменилась. «Подследственные» стали появляться на Гороховской всё реже и реже и, как правило, использовали этот портал для того, чтобы уходить в будущее. И Яша прекрасно знал, каким образом они проникают сюда — конечно, через подземный портал, путешествие которого когда–то едва не стоило Яше жизни.

Но установить слежку за «бригадовцами» под землёй Яша категорически не мог. И дело было даже не в том, что Сёмкина братия отказалась бы лезть в вонючую подземную клоаку — согласились бы, как миленькие, стоило бы поманить хорошей платой. Просто одно дело — слежка за довольно таки беспечными гостями на улицах чужого им города, и совсем другое — преследование вооружённых (на этот счёт сомнений у Яши не было) злоумышленников под землёй. Он и сам, скорее всего, не рискнул бы — и уж тем более, не стал бы поручать такое здание кому то ещё.

Тем более, и Корф и Ромка и доктор наперебой предостерегали Яшу от таких попыток. Зная уровень технического оснащения гостей, Яша склонен был прислушаться к этим предостережениям — кто знает, какие пакостные сюрпризы способны устроить под землёй незваные гости?

Оставалось установить наблюдение за всеми возможными выходами на поверхность в районе Варварки, Ильинки и Хрустального переулка. Задача это даже при первом рассмотрении оказалась невыполнима — таких лазов, только из числа известных Яше и его агентам, было не менее десятка; к тому же, кто мог дать гарантию, что Дрон с Виктором станут пользоваться именно ближайшими? Яша помнил о хитром светящемся в особых лучах составе, которым Ваня ставил пометки на стенах во время их с Николкой подземного путешествия; наивно думать, что «бригадовцы» не запасутся чем–то подобным. К тому же — Иван и Ромка рассказывали ему об особых «приборах ночного видения» и даже показывали ему такое приспособление, способное превратить кромешную тьму в зеленоватый полумрак.

Нет, под землёй с пришельцами нечего было и тягаться. Другое дело — если заполучить кого–то из тех, кто знает московскую клоаку как свои пять пальцев. Яша принялся искать подходящего человека среди водопроводчиков и подённых рабочих, обслуживающих подземные тоннели. Народ это был непростой — неграмотные, беспаспортные, сплошь горькие пьяницы, они буквально заживо похоронили себя под землей, мало общаясь с кем–нибудь кроме таких же как и они, отверженных. Были в их среде свои авторитеты, старшины — именно к таким людям и пытался найти сейчас подход Яша.

Может, Гиляровский сумел как–то про это прознать? Яша помнил его статью в «Московских ведомостях» — она год назад наделала в городе немало шума, — если судить по ней, кто у журналиста–то такие связи как раз имелись. Возможно, ему донесли, что Яша ищет выходы на обитателей подземной Москвы — и вот теперь он пришёл сюда. В контору на Варварке, чтобы невзначай навести справки о новой затее своих подопечных? Возможно, ох как возможно… да, кстати, а статья–то вовремя припомнилась!

— Если вы, Владимир Алексеевич, надумаете повторить ваш спуск в Аид, — сказал молодой человек. — То я был бы крайне признателен вам и, поверьте, не остался бы в долгу, если бы вы сочли возможным взять меня с собой. Припоминаю ту вашу статью в «Ведомостях» — помнится, после неё я сначала проглотил сочинение господина Гюго, где рассказывается о «чреве Парижа»[51], а потом всё бредил тайнами московских подземелий. А тут — случай прикоснуться к ним, да еще с таким проводником как вы!

Гиляровский удивлённо поднял брови:

— Признаться, не ожидал, Яков Моисеевич. Да и зачем вам это? Я‑то, понятно, мне очерк писать о переустройстве Неглинки, а вы там что позабыли? Оно конечно, там и подрасчистили, и своды новые соорудили, но всё равно — клоака, вонища, грязь неимоверная…

— Ничего, Владимир Алексеевич. — усмехнулся Яша. — Поверьте, пытаться смутить человека, выросшего в винницком местечке грязью — всё равно что пугать ежа… афедроном. Так я могу рассчитывать на эту вашу любезность?

«…Террор есть, таким образом, столкновение правительства с интеллигенцией, у которой отнимается возможность мирного культурного воздействия на общественную жизнь. Правительство игнорирует потребности общественной мысли, но они вполне законны, и интеллигенцию как реальную общественную силу, имеющую свое основание во всей истории своего народа, не может задавить никакой правительственный гнет. Реакция может усиливаться, а с нею и угнетенность большей части общества, но тем сильнее будет проявляться разлад правительства с лучшею и наиболее энергичною частью общества, все неизбежнее будут становиться террористические акты, а правительство будет оказываться в этой борьбе все более и более изолированным….»

Геннадий отвел взгляд от молодого человека, стоящего у стола. Соседи оратора не отрывали от него восхищенных взоров: Невысокий молодой человек с бородкой на манер шкиперской — оставляющей открытой щеки, верхнюю губу и подбородок. Смотрит на оратора сверху вниз — много ли надо человеку в 21 год? Пахом Андреюшкин, сын кубанской крестьянки и богатого грека. Только что выступал, горячился, сбивался:

«Исчислять достоинства и преимущества красного террора не буду, ибо не кончу до скончания века, так как он мой конек, а отсюда вероятно выходить и моя ненависть к социал–демократам…Каждая жертва полезна; если вредит, то не делу, а личности; между тем как личность ничтожна с торжеством великого дела.»

«Красный террор, — усмехнулся про себя Геннадий. Да знал бы этот щенок, что такое на самом деле красный террор!»

Второй, по правую руку от докладчика. Коренастый, солидный — во всяком случае, солидней предыдущего. Уроженец Томска, сын нижнего чина томской инвалидной команды. Василий Осипанов — это он:

«… Я рассчитывал стрелять из пистолета с отравленными мелкими пулями (или дробью) или из револьвера. Для этого я считал необходимым иметь помощников, которые бы следили за выездами государем и дали мне возможность выбрать удобный для произведения покушения момент. С целью разыскать таких помощников, я стал заводить знакомства…. наконец, уже в исходе осени я узнал, что два человека имеют намерение предпринять что–нибудь в террористическом роде…»

Да, подумал Геннадий, этот был готов стрелять. Но организация решила полагаться на бомбы с гремучим студнем — и первого марта Осипанов вышел — выйдет! — на улицу с бомбой в руке. В руке его, как и полагается студенту, будет книга — Вася Оспианов специально перевёлся в Петербургский университет из Казани, чтобы совершить покушение на царя. Так что книга будет наполнена гремучим студнем.

А оратор — высокий, кудрявый юноша, один из тех, кого они с Янисом Радзиевичем заприметили возле Волкова кладбища, продолжал:

«…Успех такой борьбы несомненен. Правительство вынуждено будет искать поддержки у общества и уступит его наиболее ясно выраженным требованиям. Такими требованиями мы считаем: свободу мысли, свободу слова и участие народного представительства в управлении страной. Убежденные, что террор всецело вытекает из отсутствия даже такого минимума свободы, мы можем с полной уверенностью утверждать, что он прекратится, если правительство гарантирует выполнение следующих условий…»