Мартовские колокола - Борис Батыршин

Дрон оказался прав. Один из тоннелей через каких–то сорок шагов круто заворачивал и утыкался в монументальный тупик — пробку из сплошного бетона. Второй тянулся дальше, и тупик, к которому он приводил, оказался не столь капитальным — стенка из листового железа, из–за которой с регулярностью в несколько минут накатывала волна оглушительного грохота — за тонкой железной преградой пролегал тоннель метро. Лист, замыкающий тупик тщательно осмотрели — сварным швам было, самое малое, пара десятков лет, и ничего похожего на люки, петли, болты — вообще, что–то, позволяющее заподозрить, что тупик может превратиться в проход. Однако же, Геннадий решил подстраховаться и «подпереть» железный лист парой рядов кирпичной кладки. Мало ли кому придёт в голову простучать железную стенку? А так — вместо гулкой пустоты любопытный услышит глухой стук сплошной, толстой стены. Глядишь — и пойдёт искать другой объект для своего любопытства. Заодно — и звукоизоляция; Дрон рассчитывал укрыть кирпичную стену найденными в одном из тоннелей матами из стекловаты, так как собирался когда–нибудь устроить в длинном коридоре ещё и стрельбище.

На возведение «лже–стены» ушло около трех недель — работали неспешно, таская кирпичи по нескольку штук, здраво рассуждая, что если за столько лет тупик никому не понадобился, то уж пару недель как–нибудь простоит.

Больше в изолированных таким образом тоннелях не нашлось ничего ценного. Турбина воздухонагнетателя, железные гермо–двери — и очень много пыли. А еще — городской телефон в бытовке сразу за порталом, который, как выяснилось, был вполне рабочим.

Осмотрев подземный схрон, Геннадий сделанную работу одобрил. Слабое место осталось лишь одно — тот самый заброшенный подвал, из которого, собственно, и вёл под землю вентиляционный колодец. Но тут уж оставалось только надеяться — ни о каких попытках арендовать подвал речи быть не могло. Организация, занимавшая дом, проходила по ведомству министерства культуры и была эдаким рассадником консерватизма — нас не трогают, и слава богу. С одной стороны это было неплохо — можно было рассчитывать, что подвалом ещё лет двадцать никто не заинтересуется, — а с другой стороны, отсекало все остальные возможности по завладению ценным объектом.

В итоге, были выработаны простейшие меры безопасности, для чего у всех гермо–затворов, перегораживающих коридор, Дрон не только снял кремальеры со стороны вент–шахты, но и, матерясь, срезал болгаркой гранёные штыри, на которые эти кремальеры можно было установить. Теперь отпереть гермо–затворы можно было лишь со стороны портала; проход со стороны вент–шахты держался теперь закрытым, и открывался с обратной стороны строго по графику, и никак иначе. Сами гермо–затворы внушали уважение — ни ножовкой, ни монтировкой их было не вскрыть, так что и случайно забрёдших в подземелье диггеров можно было, пожалуй, не опасаться.

И тем не менее, Геннадий категорически запретил устраивать со стороны двадцать первого века что–нибудь, что могло быть связано с ними. Склад, база, просто комната отдыха — ничего. Даже порядок в бытовке наводить запретил. Соратники согласились — это было разумно. Любому, кто зашёл бы сюда, должна открыться картина запустения длящегося не один десяток лет — и никаких следов современной активности!

Так что всё, переправленное из будущего, пришлось складировать уже на той стороне. Благо, квартал в котором оказался вход в подземелье, был полон каких–то лабазов, первые этажи угрюмых домов (ничуть, надо сказать, не изменившихся внешне за последующие сто тридцать лет) были заполнены грязноватыми магазинчиками, торгующими всякой ерундой — от конской упряжи до лужёной посуды. Никаких правительственных кварталов и средоточия имперской власти, каким стал Кремль в позднейшие времена, здесь и не пахло — повсюду пузырилось и распространяло запахи гнили и дешёвой кухни море мелкой торговлишки, где решительно никому ни до кого не было дело.

В такой обстановке найти и снять подходящее помещение оказалось проще простого; оно нашлось прямо в том самом дворе, где располагался заветный подвал. Сам же подвал достался Бригаде как бы в нагрузку, за дополнительные три рубля в месяц — и с этого момента они могли творить там всё, что хотели. Хлипкая щелястая дверь немедленно была заменена на крепкую, дубовую; перед ней установили солидную кованую решётку. В комнатах наверху постоянно дежурили теперь два–три бригадовца, из числа набранных Дроном новобранцев — за два месяца удалось «завербовать» еще около десятка человек; неделю назад «Рекрутов» начали по одному–два перебрасывать через портал в прошлое.

Узнав о том, в какие игры на самом деле предстоит теперь играть, новички с упоением окунулись в жизнь «зазеркалья»; так что Дрону прибавилось теперь забот в виде попыток держать буйных подчинённых в ежовых рукавицах. Несколько раз доходило даже и до мордобоя; а однажды Дрон, в ответ на заявление особо строптивого рекрута «не нравится — не надо, я без вас проживу», — заявил бунтовщику, что из Бригады он выйдет теперь только с пулей с башке — причём, что по ту, что по эту сторону портала. Ему поверили, а может, просто слишком увлекательными казались открывающиеся перспективы; во всяком случае, дисциплину в рядах удавалось поддерживать на должном уровне.

Новобранцев не баловали походами туда–сюда через портал. Каждый из них, перед тем, как отправиться «на ту сторону», получал некие туманные предупреждение и давал согласие на «сдужбу» вдали от дома в течение полугода. Истинный смысл затеи открывался им лишь на той стороне — и с этого момента новички безвылазно жили в Москве 1886–го года. Дорну с Виктором удалось организовать на «базе» довольно толковую систему дежурств; каждый из новобранцев, кроме необходимых одежды и документов (и, разумеется, оружия — все бригадовцы ходили с законнейше приобретёнными револьверами) получал небольшое количество карманных денег — руководители Бригады Прямого Действия поощряли личный состав к тому, чтобы вживаться в обстановку и привыкать к повседневной жизни девятнадцатого века.

И тем не менее, к работе под землёй новых бойцов Бригады не подпускали. Вот и приходилось Виктору, Дрону, а иногда и Олегу — когда он выбирался из своей библиотеки, — самим возиться с кирпичом и раствором, заделывая наглухо опасный тупик.

Тяжёлое снаряжение и оборудование, закупленное в двадцать первом веке на «кокаиновые» бабки, тоже приходилось таскать им. Новички только чистили и собирали–разбирали новенькие «сайги», а так же «винчестеры» и разномастные револьверы, приобретённые уже на этой стороне; да удаляли следы ржавчины с закупленных у чёрных археологов стволов времён Великой Отечественной. Арсенал рос день ото дня; Дрон с Виктором ухитрились перетащить на ту сторону даже парочку лёгких скутеров — но, больше из спортивного интереса — всё равно никто пока не рискнул вытащить эту технику на булыжные мостовые города.

Виктор потерял сон — стоило сомкнуть глаза, как ему начинали сниться скандалы, которые устраивают их новички в Охотных рядах или на толкучке Старой площади; драки с полицией или местными хитровскими портяночниками, которые непременно затеют их буйные подчинённые. Пару раз эти кошмары едва не стали реальностью — и лишь обильные отступные помогли избежать серьёзных неприятностей…

— Недурственно, юноша, очень даже недурственно!

Репортёр расхаживал по конторе, рассматривая новенькую с иголочки, обстановку. Дубовые конторки; шкафы для картотек, приобретённые в мастерской, снабжавшей мебелью казённые департаменты; Здоровенная, во всю стену карта Москвы; гимназическая коричневая доска, пока ещё нетронуто–чистая; здоровенный, крашеный нейтрально–бурой краской сейф непривычного облика.

Яша сидел в начальственном кресле за столом — своим, собственным столом! — и наблюдал за тем, как Гиляровский расхаживает по комнате. Ремонт был закончен всего два дня назад, и по этому случаю фасад лавочки вместо привычной уже вывески «Ройзман и брат. Торговля часами и полезными механизмами. Вена, Берлин, Амстердам», украшала скромная, шириной в две ладони, медная табличка «Яков Гершкович и компаньоны. Консультации по вопросам коммерции. Доставка корреспонденции выбывшим адресатам. Помощь в розыске пропавшего багажа».

Компаньонами ново–образованной конторы числились Семёнов и Меллер — Олег Иванович уговорил своего компаньона войти в новое дело на правах соучредителя. Кроме того, Меллер выступил Яшиным поручителем; по законам Российской Империи управлять имуществом и заключать договора можно было с 17 лет в попечителем, а самостоятельно — лишь с 21–го года.

Корф же оказал Яше иную помощь, по казённой линии: как ни крути, а заявленная область деятельности свежеобразованной фирмы была достаточно необычна для Москвы (да и для всей Российской империи), так что вопросы от власть предержащих были бы неизбежны. Однако, барон обратился к своему однокашнику по Пажескому корпусу, занимающему ныне немаленький пост в Жандармском полицейском управлении Николаевской железной дороги; согласно выданному этой, несомненно, авторитетной организацией документу, «винницкому мещанину Якову Моисеевичу Гершензону, лютеранского вероисповедания, имеющему место жительства в городе Москва, разрешалось заниматься розыском багажа, утраченного по разнообразным причинам пассажирами Николаевской Императорской железной дороги, а так же заниматься доставкой корреспонденции лицам, выбывшим без указания места жительства.