Каждый день как последний - Ольга Володарская

И она удалилась, оставив Лиду наедине с умирающей теткой.

О да, теперь она не сомневалась, что той осталось немного. Сестра матери всегда выглядела изможденной и больной, но не такой опустошенной. Может, она работала на топливе, именуемом «злость», и теперь оно израсходовалось. Ее «бак» опустел. В нем ничего не осталось, даже злости…

— Пить… — прохрипела тетка, разлепив потрескавшиеся губы.

Лида взяла бутылку и налила воды в стакан. Руки почему-то подрагивали.

Она напоила умирающую, та с облегчением выдохнула:

— Хорошо… — И улыбнулась. Да так довольно, как никогда. — Лидка, ты это? — спросила потом.

— Я.

— И чего приперлась?

— Нелли позвала.

— Хорошая она.

— Очень. Надеюсь, ты не кинешь ее с завещанием? — Она подозревала, что тетка может.

— Нет, квартира ее. — И, ткнув морщинистым пальцем в Лиду, припечатала: — А не твоя!

— Да не нужна мне она, — устало отмахнулась та.

— А что нужно?

— От тебя? — фыркнула Лида.

— Да вообще… От жизни.

— Тебе правда интересно?

— Да. Я тебя никогда не понимала. Да и не пыталась, признаю. Но другие сами открываются. А ты нет. Знаешь, я тут фильм смотрела по телевизору. С большим таким мужиком! Челюсть у него еще выдвинута… Негер какой-то.

— Чернокожий?

— Да нет. Фамилия такая. Негер. А зовут как-то на букву «Ш». Шарль. Или Шульц.

— Шварценеггер? — выдала бредовое предположение Лида.

— Точно. Шварц Негер. И вот он там, чтоб мысли его не читали, бошку чем-то обматывал. — Лида вспомнила фильм. Назывался он «Вспомнить все». Недавно его пересняли с новыми актерами. — У тебя башка будто постоянно обмотана, понимаешь? Вот и спрашиваю. Чего ты хочешь?

— Любви, наверное, — задумчиво протянула Лида. — Не видела я ее ни от кого… Все, что угодно, только не любовь…

Неожиданно она почувствовала прикосновение. Это тетка сжала ее кисть.

— Я тебя понимаю, — проговорила она. Затем жестом показала, что опять желает попить. Когда утолила жажду, продолжила: — Думаешь, я всегда была такой?.. Кикиморой? Нет, цветочком нежным была. Одуванчиком пушистым…

И такие глаза у тетки сделались, когда она говорила об этом, что Лида ей поверила.

— Я из деревни уехала в пятнадцать. Поступила в училище при заводе. Отучилась, диплом получила. На работу меня взяли, дали комнату в общежитии, бараке в старом рабочем поселке. Ничего особенного, но мне там нравилось. На танцы мы ходили с девочками, хохотали до упаду с парнями. Но я ничего не позволяла себе. Никаких вольностей. В отличие от матери твоей скромной была. А наших заводских такие недотроги не интересовали. К тому же я красотой не блистала. Ни лицом, ни фигурой не вышла. Поэтому, кроме хохотунчиков, ничего и не было у меня с ребятами. А хотелось любви. И вот однажды знакомлюсь на улице с одним. Не чета нашим, спокойный, интеллигентный, обходительный. Не то что мата, грубого слова не слышала от него. И красавец. Вот прямо красавец! Рост, лицо, руки изящные, с ногтями аккуратными. Ухаживать за мной начал. Но мы не целовались даже. За ручку только он меня брал иногда. И все. И я считала, что хорошо это. Значит, намерения у него серьезные.

— И долго вы встречались?

— Да. Полтора года. Меня и мать его знала. Сначала недовольна была мной. Считала, не пара я ее умнице-сыну. А потом приняла.

— Так что же вас разлучило?

— Извращенцем он оказался. Педофилом.

— Да ты что?

— Вот так вот… Детки его возбуждали маленькие. Пять, семь, девять лет. Любого возраста. Он подглядывал за ними на пруду. Касался, если проходил мимо. За конфетку просил трусики снять…

— Тварь какая.

— Да… Но эту тварь вскоре перестали удовлетворять невинные шалости. Он напал на девочку, чтобы изнасиловать.

— Не получилось? — с надеждой спросила Лида.

— Нет, ему помешали. Дети, которые стали свидетелями того, как он уводит ее, позвали взрослых. Те стащили его с ребенка. Потом избили сильно и привязали к стулу. Это все в заброшенном доме происходило. Там кое-что из мебели нашлось и веревки.

— Зачем привязали? — не поняла она.

— До приезда милиции. Чтоб не сбежал… — Тетка говорила все тише и тише, и Лиде пришлось склониться к ней, чтобы слышать.

— Но он сбежал?

— Нет, он умер.

— От побоев?

— Нет. Кое-кто перерезал ему глотку, когда все вышли на улицу, чтоб там ждать милиционеров.

— И кто же это сделал?

— Не догадываешься?

Лида отстранилась, с испугом посмотрела на тетку.

— Ты? — Это было скорее утверждение, чем вопрос.

И та кивнула.

— Я не могла простить его… — прошелестела тетка, прикрыв морщинистые веки.

— Но где ты взяла нож?

— Крики застали меня на кухне. Я шинковала капусту. Выбежала на улицу, держа нож в руке. Дом, куда этот урод, женишок мой, девочку затащил, неподалеку стоял. В нем тоже общага когда-то была. Я сначала не поняла ничего, а потом мальчишка соседский все мне объяснил. И про то, как дядя ко всем детям приставал, и про девочку… — Тетка закашлялась. Сухость в горле мешала ей говорить, и Лида вновь ее напоила. — Когда все высыпали на улицу, я пролезла в дом через разбитое окно. Встала напротив этого чудовища и посмотрела ему в глаза. И знаешь, что в них вспыхнуло при виде меня? Не боль или раскаяние, а надежда. Он решил, что я пришла, чтобы освободить его. Тогда я резанула ножом ему по горлу. После я выбралась на улицу, прошла в дом. Помыв и убрав нож, залила капусту готовым рассолом и вышла во двор встречать с соседями милицию.

— Что было дальше?

— Расследование. Но мы держались одной сплоченной группой. Друг за друга горой стояли. Все до единого говорили, что ни один из нас из поля зрения не выпадал. Доказать обратное у следователей не вышло. Как и то, что мы совершили групповое убийство. Оно так и осталось нераскрытым.

— Соседи покрывали тебя?

— Нет. Никто из них не видел в моих руках ножа, кроме того мальчика, что мне все рассказал. Но он молчал об этом на допросах. Не знаю уж, намеренно или чтобы защитить меня…

— А что за мальчик?

— Хороший такой пацан… С бабушкой жил. Не помню имени.

— А сколько вас было человек?

— Кроме меня и мальчика, еще один ребенок, но старше гораздо. Шпана местная. Плюс отец пострадавшей девочки. Еще две женщины соседские, у них у самих малые детки были, так что они как фурии на педофила налетели. А с ними один мужик. Но тому лишь бы кулаками помахать.

— В итоге вас было… — Лида начала загибать пыльцы. — Семь человек, так?

— Так.

— Как и нас…

— Кого вас? — не поняла тетка.

— Тех, кто должен ответить за ранее пролитую кровь, — пробормотала Лида и выхватила телефон.

Глава 3

Пошел дождь. Забарабанил по подоконнику. Да так яростно, что Наташа вздрогнула.

Она сидела на диване, завернувшись в плед, и смотрела на рыбок в аквариуме. Она завела их сразу после развода, чтобы успокаивать нервы. От многих слышала, что в качестве релаксанта аквариум особенно хорош. Смотришь, говорили Наташе, как неспешно плавают эти рыбки, и так спокойно становится.

Но ей он не помог. Только лишняя забота появилась: воду менять, рыб кормить, чистить стекло аквариума. Она бы отдала питомцев вместе с емкостью, в которой они обитали, кому-нибудь, да дочка к ним привязалась. Всем рыбкам имена дала. А когда кто-то из них умирал, так сильно плакала, что Наташе приходилось покупать взамен другую. Поэтому в аквариуме всегда плавало не меньше десятка рыб.

Сейчас за их передвижениями Наташа и следила. И, как ни странно, это ее умиротворяло. Она так расслабилась, что чуть не задремала, но по подоконнику забарабанил дождь, и сердце заколотилось сильно-сильно…

Наташа отбросила одеяло, встала. Подойдя к окну, выглянула на улицу. Зарядил! Теперь до утра.

И снова тра-та-та. Только на сей раз барабанили в дверь. Наташа не понимала, зачем стучать, если есть звонок.

Она сунула ноги в тапки — в прихожей ковров не было, а отопление еще не включили — и пошла открывать. Но тот, кто явился с визитом, оказался очень нетерпелив. Он колотил в дверь уже не костяшкой пальца, а кулаком.

— Да что ж это такое? — возмутилась Наташа, бросаясь к двери. Сразу открывать она не собиралась. Мало ли кто там, на лестничной клетке. Но, посмотрев в глазок, поспешно отперла.

На пороге стояла Даша, правая рука Дельфии. Ее короткие волосы были мокрыми. Лицо тоже. Одежда влажной. Когда успела так промокнуть, ведь сильный дождь пошел только что?

Или она давно бродит по улицам под моросью?

— Ты вся мокрая, Даша! — Наталья втащила ее в прихожую за руку. — Ты бы хоть капюшон накинула! — Она начала стаскивать с нее мокрый плащ. — Раздевайся немедленно!

— Ее больше нет, ты знаешь? — прохрипела Даша. Голос у нее почти пропал.