Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш

– Сынок, его надо пережить, – учил Старый. – Потому мы с тобой, чтоб твой дух поддерживать. А первое путешествие у нас таким же было. Скажи, Валериан?

– Так точно! – откликнулся второй проводник.

– Первый раз у всех тяжкий, – продолжал Старый. – Потому что это твой путь. А вот если тебе потом случится быть проводником у выздоравливающего, то ты и не заметишь эту дорогу. Зато заметишь такие красоты, которые сейчас тебе не открываются. Но и то это первых два дня. Завтра ты увидишь, как изменится твое состояние. Ты почувствуешь себя сильным, способным одолеть не только этот путь. И настроение завтра будет совсем другое. Вот увидишь! Это просто объясняется: в мозге восстанавливается центр удовольствия и начинают вырабатываться гормоны радости.

Димка чувствовал резкую боль в горле и груди от прерывистого частого дыхания, и эту физическую боль он воспринимал как искупление своей вины. Ему хотелось, чтоб было еще больнее, и он пер вперед, как танк, напролом. И неудачно поставленная на камень нога поскальзывалась на мокрых листьях, и горячая косточка стукалась о камень. И от этой боли хотелось плакать. И хотелось сделать себе еще больнее, чтоб, как ремнем родительским пониже спины, за все содеянное.

Дальше все было так, как говорил Старый. Ровно в полдень третьего дня у Димки открылось второе дыхание. Он взял такой темп, что Старому пришлось веселее шагать, чтоб выздоравливающий не отдавил ему пятки.

У Димки уже не сбивалось дыхание, и его тянуло поговорить.

– Старый, ты много живешь на свете. Скажи, ты-то сегодня знаешь, что такое наркотики и почему они так засасывают?

– Вопрос этот все задают, – ответил Старый. – Ответ у меня один. Наркомания – это та же онкология, только опухоль раковая не на органе каком-то, а прямо в душе вырастает, от опустошения ее. Кто-то из поэтов сказал: «Душа обязана трудиться…» Вот. Труд для души – особый, нелегкий. И тот, кто не готов к нему, или не желает, или не знает как, тот доводит душу до опустошения. А пустота быстро заполняется мусором, из которого и вырастает опухоль.

Следующего дня Димка почти не помнил. Если бы не его попутчики, которые шагали словно роботы, то он прибавил бы ходу и давно бы уже был на месте!

– А какое оно – это место, эта гора Спасения и Жизни? – спросил он Старого.

– Каменная! – улыбнулся проводник. – Знаешь, что такое «бараний лоб»?

– Догадываюсь. Барана видел!

– Ну, к тому барану эти «бараньи лбы» отношения не имеют, хотя и похожи. Такие же… твердые! – Старый тянул с ответом, хоть Димка уже и сам догадался, что тупая животина тут не при делах. – «Бараний лоб» – это каменный выступ. Думаю, это выход какой-то породы. Или после того, как тут ледник прополз, из распоротой земли ее каменные внутренности повылезали!

На «бараний лоб», за которым скрывалась гора Спасения и Жизни, Димка пошел один. Таковы были условия. Перед последним рывком он был похож на коня, нетерпеливо бьющего копытом.

– Ну, я рву?! – не то спросил разрешения, не то сообщил о своем решении Димка.

– Рви! – разрешил с улыбкой Старый.

И он рванул!

Крутой подъем – почти вертикальную стенку – он преодолел бегом, благо ему не надо было больше дожидаться неспешно шагающих проводников! А когда ступил на плоскую вершину и осмотрелся, дух захватило и пустой сосуд стал наполняться. Еще немного – и радость хлестанула горлом! Он орал от счастья, понимая, почему лучше гор могут быть только горы. Тут хоть горы неказисты: «бараньи лбы» – не горы, но эйфория как от покорения настоящих вершин. Справа, в каменных изрезах шхер, шевелилось озеро, над которым нависали тяжелые тучи. В разрывах серой ваты голубело прозрачное осеннее небо, вызолоченное кое-где спрятавшимся в шубу облаков солнцем. Остров с серыми каменными берегами, с желтыми рябинами, красными кленами и зелеными лиственницами крепко стоял посреди озера, словно баржа на приколе. И вдали цепью тянулись желто-красно-зеленые острова на каменных высоких основаниях. А слева до горизонта – лес. А под ногами – мягкая подстилка из опавших листьев. Не зашорканная ботинками и сапогами, девственно-чистая, только нынешней ночью обновленная ветром. Ей вряд ли суждено долежать до снега – сопреет лист в ожидании покрова.

Деметрий оторвал глаза от этой картинной красоты и увидел вдали деревянный крест.

Зажав теплый камень в руке, он покачал его, запоминая форму и вес, а потом замахнулся посильнее и кинул камень к основанию креста, земля под которым была усыпана голышами из речки, что протекает возле скита…

Глава 8

– За тобой, не закрывая дверь, я живу уже который год, и с тех пор отсчет моих нечаянных потерь, остановленный, кого-то ждет… – Лада промурлыкала куплет любимой песни и немного смешно сфальшивила. И хоть не столько пропела, сколько проговорила, она почувствовала, как в горле запершило. – Опя-я-я-ять мете-е-е-ель, и мается былое в темноте… Опя-я-я-ять мете-е-е-ель, две вечности сошлись в один короткий день. Короткий день…

За окном угасал короткий зимний день – последний в уходящем году. А зарядивший с обеда снегопад к вечеру превратился в метель. Ветер поднимал снег с земли, и полоскал в воздухе невесомую белую шаль, и стегал ею направо-налево, а то вдруг начинал стелить ее под ноги редким прохожим и резко выдергивать выстел из-под ног.

В черном небе колыхался длинный снежный занавес, будто сломался старый оконный карниз от тяжести штор, и они съехали на пластмассовых белых кольцах, не встретив препятствия, в пустоту, и, поддерживаемые потоком ветра, болтались между небом и землей.

– Паша, ты видел когда-нибудь зимнюю грозу? – спросила Лада Гронского, который, обнимая ее, прикорнул на плече и только что не мурлыкал, как кот.

Лада улыбнулась. Впервые в ее жизни был мужчина такого роста. Не ниже ее, нет. Но подбородок его уютно устраивался у нее на плече.

– Зимнюю грозу? – переспросил он прямо в ухо. – Видел. Знаешь, это очень редкое явление. Но как-то давно, – я еще был маленьким! – вот так же, тридцать первого декабря была метель. Очень сильная. И было намного темнее, так как тогда не было такой иллюминации! И в этой метельной темени…

Лада слушала его рассказ и понимала, какие они родные и близкие. Во всем. Он не улетел от нее в Новую Зеландию, узнав ее страшную тайну. И совсем не важно, что у него самого была такая же тайна! Как раз наоборот: ему бы бежать от нее и от ее проблем, пережив свою трагедию, а он остался и стал другом. И хоть говорят, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, они именно дружили. И стали нуждаться в общении так, что без него ей было как без воздуха. А когда поняли, что между ними уже совсем не дружба, сначала устыдились: вот, дескать, сломали крепкую дружбу банальным влечением одного пола к другому. А потом оказалось, что на этой почве любовь совсем другая. В ней не надо завоевывать доверие. А доверие в любви – это едва ли не самое главное. Самое-самое…

И про грозу зимнюю он знает! Кого бы Лада ни спрашивала, об этом явлении никто никогда не слышал. Но не приснилась же она ей в том далеком году! Хотя в школе на уроках природоведения им говорили, что такого не бывает. Но это было в эпоху «до-интернетную»! А теперь обо всем можно спросить у Яндекса! И если Википедия знает только о военной операции «Зимняя гроза» под Сталинградом в 42-м, то другие источники уверенно утверждают: зимняя гроза бывает, правда, редко – раз в пять – десять лет. Но точно такая же, как летом, – с молниями и громом. И такой вот шальной метелью. Правда, долго не длится, почудит, удивит тех, кто выглянул в окно, оторвавшись от своих дел, грохнет пару раз и сверкнет, что большинство может принять за праздничный салют, и затихнет.

Из-за угла дома показались два светлячка от фар, а потом и машина, переваливаясь с боку на бок, словно утка, въехала во двор. Лада всмотрелась в очертания. Нет, не Димка. Правда, его белый «мерседес» она видела только раз – работы у сына было много, к матери заезжал редко. Но «мерседес» – это почти пароход! А тут что-то маленькое.

– А он не сказал, в котором часу приедет? – Гронский потерся подбородком в плечо Лады и близоруко прищурился, пытаясь разглядеть в снежной круговерти, какой модели «конь железный» парковался под окнами.

– Ой! – вдруг вскрикнула Лада и засмеялась. – Смотри! Лошадка! Белая! Мне, случаем, не снится?!

– Вижу! И одновременно нам с тобой одна и та же лошадь сниться не может!

Лошадь аккуратно ступала по скользкой дороге, а на спине у нее качались два седока.

– Паша, это Димка! Я тебе точно говорю: один из них – Димка!

Звонок мобильного оторвал их от окна. Лада взяла телефон и кивнула Гронскому:

– Димка! А в трубку радостно отозвалась: – Алё, Дима, привет! Ты где?!

– Ма, посмотрите в окно!

– Смотрим!

– Лошадку видите?!

– Видим!

– Привет, мам! – Димка помахал. Лада не ошиблась, сердцем почувствовала: сын! – Меня тут… подвезли!