ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки - Владимир Муравьев

— Сделаю, ей-же-ей сделаю! Пеклом адским поклянусь, сатаной и дьяволом! Ну, чтоб мне до веку ни одной души не сгубить — вот что! — прыгнул казак к дивчине и чмок ее в щеку.

Как чмокнул — по всему лесу эхо отдалось, деревья листвой зашумели, ветками застучали, горлинки заворковали, а Шарпылу приподняло и об землю шлепнуло. Лежит, смотреть опасается, а слушать — слушает.

— Ой, Трутик, ну разве так можно! Ты ж меня обпек! — воскликнула дивчина.

— Прости, Одарочка! Как увижу тебя, сам не знаю, что делаю. А чтобы я тебя не обжег ненароком, пошли в воду договаривать.

Не утерпел Шарпыло и поднял голову. Видит, месяц в пруду отражается, а вроде бы никакого пруда здесь раньше не было.

Грустно как-то на душе стало, а чуб на голове почему-то зашевелился. Дальше глядь — вытянет ногу казак, а сапог с нее сам слезает, подняла дивчина ручки — пошла через них корсетка, а там и сорочка.

В серебряном сиянии месяца блеснули черные косы дивчины и обвили ее точеный стан. Смотрит Шарпыло, глаз оторвать не может от этакой небывалой красоты; только вдруг примечает неладное — хвостик. Так себе, маленький, хорошенький даже, а все же, черт побери, хвостик! Глянул на казака, а у того не хвостик — хвостище коровье. «Вот оно что, — догадался, — угораздило, значит, чертяку в ведьму влюбиться… Ну их, — думает, — убираться надо отсюда, от греха подальше».

Куда там — с места не может сдвинуться, будто к земле прирос.

Делать нечего, лежит и смотрит, ждет терпеливо, что оно дальше будет.

Вошли черт с ведьмой в воду и опять заговорили. Спрашивает черт:

— Скажи теперь, моя голубонька, чего же твоя душа желает?

— Не скажу, — отвечает ведьма, — пока не поклянешься как положено и руки не подашь.

— Пусть меня черти в клочья разорвут, если не сделаю всего, что попросишь! И вот тебе моя рука.

— А руки-то нам кто разобьет?

— Есть кому разбить, — говорит черт. — Эй, Гнат Иванович, пан Шарпыло, сделай милость, разбей нас!

Шарпыло лежит, дух притаил.

— Да ну тебя, — крикнул черт, — ты же не раз похвалялся, что не боишься черта, а теперь испугался!

— Чего ж тут бояться, — отвечает Шарпыло, — видывал, и не раз, вашего брата.

— Почему же ты не идешь?

— Стану я черт знает для кого в воду лезть. Выходите на сухое!

— У тебя что, глаза повылазили? Какая здесь вода — лед сплошной!

— Чего же это оно вдруг замерзло? — удивился запорожец.

— Это она, — скривился черт, — так меня любит, что вода стынет.

Ступил Шарпыло на лед — и впрямь крепок. Только разбил руки ведьме с чертом, он к ней:

— Ну, говори же, чего хочешь?

Вздохнула ведьма:

— Душа моя хочет спасения.

Замотал черт носом, глаза вытаращил, словно перцу нюхнул:

— Нельзя этого, и не проси, никак нельзя! На то я и черт, чтобы души губить!

— А я бы за это как тебя полюбила, — сладким голосом сказала ведьма и так глянула на черта карими своими глазами, что лед затрещал, покололся, а Шарпыло едва успел прыгнуть на берег.

Задумался черт, долго стоял понурившись. Видать, однако, крепко его ведьма приворожила.

— Будь, — говорит, — что будет, чую свою погибель, да не могу тебе отказать.

— Как же ты ей душу спасать будешь? — спросил Шарпыло.

— Не твое это дело! — огрызнулся черт.

— Как это — не мое? Я вас разбивал, я и следить должен, чтобы ты, аспидов сын, дивчину не обманул.

— Живет тут неподалеку, — нехотя проговорил черт, — один святой пустынник. Попросить его — хоть какого грешника спасет. Так вот, поживем с Одаркой десять лет, отведу ее к этому пустыннику.

— Э, нет, — не унимался Шарпыло. — Пока солнце взойдет, роса очи выест: за десять лет ведьма сдохнуть может или пустынника господь приберет. Да и как тебе на слово верить? Ты мне того пустынника покажи.

— Гнат Иванович верно говорит, — поддакнула ведьма.

Черт зарычал:

— И откуда ты на мою голову свалился? А ну-ка проваливай подобру-поздорову!

— Тронь только его попробуй, — заступилась ведьма, — и не видать тебе меня, как своих рогов!

Долго спорили, едва не побранились, однако Шарпылу и самый старший черт не переспорил бы. Так и порешили- идти к пустыннику.

Села ведьма на метлу, помахала рукой Шарпыле, взвилась высоко в небо и, поравнявшись со звездами, пропала из виду.

…А казак с чертом пошли рядышком, как друзья-товарищи. Насыплет Шарпыло черту табачку из своего кисета, а тот его своим угощает. Только успеет Шарпыло набить свою люльку, черт ему огонька подносит. Подумал Шарпыло: «Не худо бы чарку горилочки хлопнуть», а черт уже кварту из торбы тянет, и колбасу, и утку жареную, и хлеба буханку, и сало.

«А черт, даром что черт, — неплохой парень», — подумал казак.

А черт ему:

— Помоги мне, поговори с Одаркой, она тебя слушает. А я тебе за это, какую скажешь, службу сослужу!

— Да мне что? Коня доброго, а так мне больше ничего не надо.

Вскочил черт на ноги:

— Я тебе конь! Обернусь конем, пять лет тебя возить буду, а с Одаркой там заживу.

— Ну что ж, вроде бы договор подходящий, только тебе того — не тяжко будет меня возить?

— Да нет, не тяжко, а спокойней. По крайней мере, знать буду, что Одарку сбивать не станешь. Зайдем к пустыннику, справим свадьбу — и айда на Сечь!

Как стемнело, пошли лесом. Только чудно Шарпыле: ни месяца, ни звезд, тьма кромешная, а все ясно видно. Куда ни глянь — нечистая сила. Из-за куста леший морду вытянул, борода у него, как трава, зеленая. Упыри в немецких кафтанах с ветки на ветку перескакивают, красными кушаками подпоясаны. Все черту кланяются. Как пошли мимо болота, повыпрыгивало чертенят навстречу — сколько их там, не сосчитать.

Зеленые, рожки еще не выросли, а хвостики уже есть. «Здравствуйте, дяденька!» — кричат, а как Шарпылу приметили, тотчас угомонились. Видят, что запорожец, — испугались.

— Не бойтесь, детки, — говорит черт, — это, чтоб вы знали, мой сват, Гнат Иванович.

Захотел Шарпыло чертенят подразнить, показал им кукиш, а они засмеялись, хвостиками завиляли, заплясали и все разом пищат:

— Спасибо, дядя Гнат, за подарочек!

А черт и говорит:

— Ты их и пряниками не корми, только дай кукиша.

Когда рассветать стало, подошли казак с чертом к долине, а в ней большая слобода стоит.

— Видишь ту хату в вишневом садочке, — сказал черт, — там Одарка живет… Переднюешь у нее, а я, как солнце зайдет, приду. Я б и теперь с тобой пошел, да, боюсь, петухи закукарекают, чтоб им посдыхать!

Ведьма встретила Шарпылу на пороге с хлебом-солью, поклонилась ему мало не до земли.

— Спасибо вам, — говорит. — От меня, бедной сироты, бог и люди отворотились, а вы меня не гнушаетесь.

Неуютно в хате. Окна большие, а как-то темно. В углу без икон пустота.

Ведьма то взглянет на запорожца, то глаза потупит, то улыбнется, то опять загрустит. Подошла поближе и говорит ему шепотом на ухо:

— Ничего мне, Гнат Иванович, что замыслили, не рассказывайте, а то чертов Трутик все будет знать.

— Не бойся, моя милая, не бойся, красавица, — утешил ее Шарпыло. — Не услышит, хоть бы я вот что с тобой сделал! — взял да и перекрестил ведьму.

Как перекрестил, так и ударило ее об пол, посинела, пена на губах выступила, клубком всю ее скорчило.

— Тьфу, господи! — испугался Шарпыло. — И дернул же меня черт ее крестить! Того и гляди, окочурится.

Однако и тут запорожская смекалка выручила: пальцы кукишем переложил и ведьме под нос. Кое-как очухалась и простонала:

— Ой, горюшко, до чего больно было, как бы кто вилами сердце насквозь проткнул! Вы уж меня, ради господа бога, не крестите, а то нечистый меня задавит.

— Не буду, не буду, черт же тебя знал, что ты такая нежная.

Поставила гостю бутылочку терновки, закуску, а сама у печки захлопотала.

Завтракает Шарпыло, а сам с ведьмы глаз не сводит. «Славная бы, — думает, — из нее была молодица-хозяюшка, когда б не этот каторжный анафемский хвостик, чтоб ему отсохнуть!»

Хорошо угостила Одарка Шарпылу, упоила и терновкой, и запеканкой, а там отвела на сеновал отдохнуть. Ночь не спавши мигом захрапел казак.

Проснулся Шарпыло, когда уже стало смеркаться. Войдя в хату, застал там черта. Так, аспидов сын, и увивается около ведьмы. Досадно стало казаку. Поздоровавшись, сразу спросил:

— А далеко ли к пустыннику идти?

— Да нет, — ответил черт. — Близехонько, за город Изюм, в Святые горы.

— Ничего себе близехонько! Туда и за пятеро суток не дойти! — возмутился Шарпыло.

— Это — по-вашему, по-запорожскому, а по-нашему — близко. Выйдем пораньше, до солнца, а к вечеру там будем.

— Слушай, черт, — сердито сказал Шарпыло, — ты запорожцев не трожь. Верно тебе говорю: был бы мой конь живой, то не будь я Гнат Шарпыло, когда б не доскакал за одни сутки до Святых гор. Так-то вот!