Ринг за колючей проволокой - Георгий Свиридов

— Прочь, скелет! — зарычал Трумпф и коротко взмахнул рукой. Тускло сверкнуло лезвие ножа.

Но Андрей опередил бандита. Перенеся вес тела на левую ногу, боксер послал вперед правый кулак. Удар попал точно в подбородок. Трумпф, лязгнув зубами, свалился под ноги своим дружкам.

— Бей красных! — взвыли уголовники и кинулись на боксера.

Но их встретили ударами увесистых палок. Схватка была короткой, ожесточенной. В разгар столкновения в лица бандитов ударила сильная струя воды. Вода была холодной, отрезвляющей. Это и решило исход сражения. Несмотря на численное превосходство, уголовники не выдержали. Мокрые, с разбитыми носами, синяками и кровоподтеками, они отступили назад, в барак, и шумно захлопнули за собой дверь. Закрылись.

— Сидите, швабры, и не вылазьте! — Костя выругался.

Зеленых караулили до самого рассвета. Но те больше и не пытались высовываться из блока. Крепкие удары и водяная струя, видимо, охладили их пыл.

Не смогли уголовники выбраться и из других бараков. Все их попытки вырваться были остановлены сильными руками. «Варфоломеевская ночь» не удалась, «праздник крови и мести» не состоялся. Уголовники лишний раз убедились, что заправилами внутри лагеря, какими они были еще год назад, теперь уже им не бывать, что политические — это такая сила, с которой просто так им не справиться. Концлагерь стал не таким, каким он был недавно.

Утром в праздник Октября весь Бухенвальд знал о ночном столкновении. Уголовники ходили хмурые, главари, заправилы отсиживались в бараках. Капо, надсмотрщики и другие прислужники эсэсовцев присмирели. Авторитет зеленых, годами державшийся на силе и жестокости, таял. Даже многие лидеры немецких социал-демократов, перепуганные и забитые люди, боявшиеся не только выступить против фашизма, но и говорить на эту тему, немного оживились.

— О! Руссиш! Гут, гут!

А ведь всего за несколько месяцев до этого они на встрече с представителями русского подполья печально разводили руками и уныло бубнили:

— Бороться? В концлагере? Бессмыслица, авантюризм…

Жизнь доказывала правильность курса, взятого коммунистами и комсомольцами. Их поддерживали антифашисты всех стран, на их стороне было большинство мучеников Бухенвальда. Бороться не только нужно, но и возможно!

А вечером, перед поверкой, когда тысячи узников выстроились на аппель-плаце, из колонны в колонну с быстротою молнии пронеслась радостная весть: «Советские войска заняли Киев!»

Столица советской Украины освобождена!

Узники, особенно советские военнопленные, вызывающе смотрели в лица своим палачам.

Эсэсовские офицеры, командиры блоков ходили мрачные, злые. У солдат был растерянный, хмурый вид. Наступление Советской Армии, видимо, заставило эсэсовцев подумать о будущем.

Мощные громкоговорители передавали специальный выпуск последних известий из Берлина. Гнусавый диктор долго и монотонно бубнил о какой-то «эластичной обороне», о пресловутой тактике «выравнивания линии фронта», о мифическом «восточном вале» и т. д. Но за всеми высокопарными словами, подтасованными цифрами явственно проступала растерянность, которая охватила правителей третьего рейха. Советские войска неудержимой лавиной приближались к границам Германии.

И впервые тысячи советских военнопленных после вечернего аппеля не разошлись поодиночке, а, четко отбивая шаг деревянными колодками, строго соблюдая равнение, колонна за колонной, направились к своим блокам. Они пели старинные украинские песни: «Распрягайте, хлопцы, коней», «Вечер близенько», «Реве та стогне Днипр широкий». Пели русские и татары, украинцы и узбеки, белорусы и грузины. И простые, чудесные песни Украины звучали над Бухенвальдом, как бы говоря о том, что нет в мире силы, способной покорить народы свободной страны и разрушить их братский союз.

С восхищением смотрели другие узники на измученных неволей, но не сломленных советских людей.

Глава двадцать третья

Меч возмездия повис над плешивой головой Кушнир-Кушнарева. Тысячи его жертв: коммунисты и комиссары, советские офицеры и партийные работники, расстрелянные эсэсовцами по его доносам в «хитром домике», — взывали к отмщению.

А лагерфюрер Макс Шуберт, отмечая усердие провокатора, дружески похлопывал его по плечу:

— У вас есть возможности получить офицерский чин.

— Рад стараться, герр майор! — подобострастно отвечал Кушнир-Кушнарев.

— Старший надсмотрщик на вокзале Аусшвиц убил тридцать тысяч. И что же? Я сам читал в приказе: он получил высочайшее помилование и попал в личную охрану самого фюрера!

— Буду стараться, герр майор!

Подпольный интернациональный антифашистский центр Бухенвальда принял решение: уничтожить провокатора.

Гибель негодяя не должна была вызывать подозрений. После тщательного и всестороннего обсуждения подпольщики решили, что Кушнир-Кушнарев должен «заболеть» и умереть в больнице. Однако и этот вариант был небезопасен. Если и удастся утаить подлинную причину смерти бывшего царского генерала от эсэсовцев, то этого нельзя было скрыть от опытного глаза главного врача Адольфа Говена. Как же быть?

И вот подпольный центр принимает решение найти ключи к сердцу Говена. По заданию центра немецкие, чешские, французские и австрийские антифашисты, работавшие в канцелярии концлагеря, в больнице, Гигиеническом институте, уборщики, врачи, писари, разносчики обедов, повара следили за каждым шагом главного врача, запоминали каждое сказанное им слово. Полученные таким образом данные стекались к Рихарду, возглавлявшему отдел безопасности немецкой подпольной антифашистской организации. Однако тщательно проверенные сведения о майоре Говене ничего не давали подпольщикам. Говен, сын фрейбургского помещика, имеет твердый характер, железную волю, отличается стойкими взглядами. Он — фанатичный фашист, преданный до мозга костей Гитлеру. К своим сослуживцам, эсэсовцам относится высокомерно, презирая их «мышиную возню» с уничтожением людей. По своему складу ума он мыслит крупными масштабами и мечтает о грандиозных планах обезлюживания Европы и превращения ее в жизненное пространство для арийцев. У него нет никаких увлечений: не курит, не пьет. Из всех женщин он, кажется, боготворит одну — Эльзу Кох, но та к нему равнодушна.

Антифашистский центр вынужден был признать, что Говен орешек более крепкий, чем предполагалось. У майора нет уязвимого места. И все же Рихард нашел «ахиллесову пяту». Он обратил внимание на фразу, которую Говен сказал в финансовом отделе при получении денег — эта фраза фигурировала в одном из сообщений разведывательной сети. Взвешивая в руке плотную пачку марок, майор Говен шутливо произнес: