Мой грешный муж - Миа Винси

— Возможно. Но мы женаты, — добавила она, как бы подбадривая себя. — Значит, это все пристойно.

— Пристойно!

Он забрался на кровать, опустился на колени рядом с ее бедрами и взял розу из ее дрожащих рук. Она снова потянулась к нему, нашла его колено и провела пальцами по бедру. Ее обжигающее прикосновение пронзило его насквозь, но он не обратил на это внимания. Он впился в нее взглядом и поднес розу к ее губам.

— Я лишу тебя всей твоей пристойности, — мрачно пообещал он. — Я лишу тебя твоей доброты и вежливости. Я лишу тебя всего, пока в тебе не останется ничего, кроме грубой, дикой, ноющей потребности.

КАССАНДРА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧУВСТВОВАЛА себя развратной, но она никогда не думала, что разврат может быть таким приятным, что предвкушение может заставить ее трепетать. Как порочно восхитительно было лежать перед ним обнаженной, словно жертва, заключенная в темный, тайный мир обещаний. И каким неистовым было желание прижать его к себе и насладиться его весом и силой. Она с трудом себя узнавала, и была рада, что он взял все в свои руки.

Она не понимала его игры, но, к ее собственному удивлению, ей нравилось играть в нее, и она наслаждалась его поддразниваниями. Она сделает все, что он скажет, если он заставит ее чувствовать себя вот так.

Мягкие, благоухающие лепестки щекотали ее губы, очерчивая их форму, и она вдыхала аромат розы и, кроме того, его запах.

— Лепестки не совсем такого цвета, как твои губы. — Его голос тлел, как раскаленные угли. — Но, ах, твои щеки… Твой румянец здесь, когда ты краснеешь из-за меня.

Легкое прикосновение пробежало по ее щеке, лениво описало круги, затем скользнуло вниз и задело подбородок. Она запрокинула голову в безмолвном приказе. Он повиновался, и роза задрожала на чувствительной коже ее шеи.

— Света как раз достаточно, чтобы я мог видеть, как учащенно бьется пульс у тебя на горле, — пробормотал он.

Да, пульс участился, и ее кровь тоже, бешено мчась по телу, как река во время шторма. Она пыталась дышать, пыталась перестать дышать. Она впилась пальцами в его бедро. Ее мир сузился до ощущений: его твердые мышцы под ее пальцами, матрас, согревающий спину, шелк его халата, щекочущий ее, и это ощущение нарастало, мучая ее ленивыми зигзагами на груди. Трепеща между ее грудей, кружа сначала по одной, потом по другой. Она выгнула спину, выполняя очередное требование; послушные лепестки задели ее сосок, о, это было так приятно, но недостаточно, о небеса, ей никогда не будет достаточно. С ее губ сорвался жалобный звук, и он ответил грубым, придушенным стоном. Он провел розой по ложбинке между ее грудей, чтобы продолжить свои мучения с другой стороны. Как получилось, что он прикасался к ней только в одном месте, а она чувствовала это повсюду?

— Твои соски темнее, чем бутоны роз, — прошептал он. — И готов поспорить, что на вкус они слаще.

Она поймала себя на том, что двигает бедрами, и заставила себя остановиться. Одной рукой она все еще прижималась к его твердому, как сталь, бедру, и она осознала, что другая ее рука лежит на ее собственном бедре, обводя контуры ее кожи, и попыталась заставить себя прекратить и это тоже.

— Держу пари, что твоя кожа здесь такая же нежная, как эти лепестки роз.

Розовые лепестки ласкали нижнюю часть ее груди.

— Какая жалость, что ты не позволяешь мне прикоснуться к тебе.

Она пыталась сказать ему, что он может прикоснуться к ней, она никогда не говорила, что он не может, он был тем, кто установил это глупое правило, так что, конечно, он мог, и он должен, пожалуйста, он должен, но он не хотел ее слушать, он вел свою игру, а у нее не хватало дыхания говорить, и она жаждала гораздо большего.

Роза скользнула по ее ребрам, очерчивая изгиб живота. Она хотела вернуть ее на грудь и между ног, но нет, только не розу, она была слишком нежной, слишком восхитительной, ее было слишком много, ей нужно было больше.

— Если бы ты позволила мне прикоснуться к тебе, я бы коснулся и этого места. И вот здесь, внизу.

Роза скользнула по изгибу ее бедра, и она сжала бедра, борясь с безумием, пульсирующим между ними. Роза скользнула по ее бедру к коленям, затем, медленно и отчаянно, как после бессонной ночи, вверх по ложбинке, где сходились ее ноги, прямо по внутренней стороне бедер, касаясь завитков на их стыке.

— Если бы ты только позволила мне, — прошептал он.

Она застонала, позволяя своим бедрам раздвинуться, и осознала, как близко ее собственные пальцы подобрались к настойчивой горячей боли. Она стыдилась своей греховной наглости, но не настолько, чтобы остановиться.

И все же он безжалостно проигнорировал ее приглашение, ее потребность, и роза, неумолимо танцуя, поползла вверх по ее животу, по грудной клетке, снова добравшись до нижней части грудей.

Она потеряла терпение и схватила его за руку, такую сильную и уверенную под ее жадной рукой.

— Джошуа, пожалуйста.

— Какая жалость, что ты не позволяешь мне прикоснуться к тебе и целовать тебя.

— Я позволяю. Я согласна. Перестань дразнить. Да.

Роза замерла.

— Почему?

— Я не понимаю.

Затем роза исчезла совсем. Их связывала только ее рука на его плече, и она скользнула ладонью вверх по его плечу, поднимаясь к нему, цепляясь за него, притягивая его ближе.

На этот раз он не послушался. Он мягко опустил ее обратно на кровать, но наклонился над ней. Даже с завязанными глазами она почувствовала, как он напряжен. Она провела руками по его спине, разминая мышцы.

— Зачем тебе это нужно? — тихо спросил он.

— Потому что я хочу… того… Я… — Что-то связанное с мужем и женой, долгом и детьми, но она не могла думать, не этим изгибающимся, сжимающимся и пульсирующим телом, не с ним рядом, и его плечом под ее рукой, и ее ногами, двигающимися, обвивающими его.

— Это уже слишком.

Бормотание. Проклятие. Что она сделала не так на этот раз? Почему он такой сложный?

— Что ты чувствуешь? — спросил он.

— Я чувствую… повсюду… и это… Это так…

— Тебе это нравится?

— Я хочу большего. Но мне также нужно, чтобы это прекратилось.

Она обвила рукой его шею, запустила пальцы в его волосы, пытаясь притянуть его к себе, но он не поддавался.

— Единственный способ остановить это — прикасаться к тебе больше, — сказал он.

— Тогда мне нужно, чтобы ты прикасался ко мне.

— Это то, чего ты хочешь?

— Это все, чего я