Признание в любви: русская традиция - Мария Голованивская

Я не стану подробно разбирать эти фильмы. Скажу лишь, что любовь в них соус, может быть и очень вкусный, но не само блюдо. Мультипликационные персонажи, мужчины, поросшие мехом, девушки, флиртующие в Барселоне развлечения ради, новеллы про Париж, человек, развивающийся от старости к младенчеству, и все коллизии, вытекающие из этого – вот их сюжеты, а не мужчина встретил женщину… Нет в современном кино почему-то такой огромной темы – любовь.

Подытоживая эти результаты, Томаш, желавший защитить кино, сказал: но ведь в литературе тоже ничего такого про любовь не было за последние десять лет!

Он прав.

Так и есть.

Но почему?

Не осталось неотвеченных вопросов. Любовь – это вечная тема и можно посмотреть уже снятую классику. Или перечитать ее. Когда сказано все или почти все, остается только повторять с заведомо худшим результатом. Или выдумывать другой контекст, такой например:

«Любой оборотень сразу поймет, что значат эти слова – «направить любовь в хвост». Но для оборотня это нечто настолько дикое, немыслимое и выходящее за рамки всех конвенций, что меня могут счесть за сумасшедшую. Тем не менее, все обстоит именно так – здесь и проходит тайная дорога к свободе. Произойдет примерно то же, что бывает, когда пузырек воздуха попадает в идущий к сердцу кровеносный сосуд. Этого будет достаточно, чтобы остановился мотор самовоспроизводящегося кошмара, в котором мы блуждаем с начала времен». (Пелевин «Священная книга Оборотня»)

И это про любовь?

Когда-то про влюбленность неплохо сказал один мой друг детства. В ответ на мой вопрос: «А как ты понимаешь, что влюбился?» – ответил: «Да это – проще простого! Вот едешь в машине, и передают по радио какую-то страшную пошлятину про любовь, а ты слушаешь и понимаешь: в этой песне каждое слово – про тебя. Это и означает, что влюбился».

Ох, какое же это тонкое наблюдение! Песни про любовь, и особенно самые пошлые, эксплуатируют голые архаичные стереотипы, лупят ими как мороз по носу. Там бесконечно лебеди плывут по пруду, там чары и коварство, там «ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвела, ты ж мене молодого с ума-розуму звела!» Не подумайте дурного, я не считаю «Червону Руту», песню про лебедей и многие другие хиты пошлятиной. Но вот песня «Белые розы» – точно из их числа, и вся сплошь состоит из пошлых штампов – то есть из проверенных временем надежных обозначений любовной ситуации.

Так почему же больше не пишут и не снимают про любовь?

«Любовь вышла из моды, – считают многие. – Ни сценарий, ни книгу с любовным сюжетом сейчас не продашь. О чем там писать? Что в этом фильме смотреть? Людей сейчас интересует другое – деньги, преступления, экстрим». А в качестве примера вот такой сюжет радиорекламы: за то, что он подарил ей телевизор, жена мужу презентовала билет в тайский массажный салон, где делают прекрасный эротический массаж и демонстрируют стриптиз.

С этим мнением, кажется, отчасти придется согласиться. Любовь как архаичная практика, как безусловный ритуал ушла из фильмов и романов в силу завершенности описания. Но ушла именно как тема, как сюжет. Можно предположить, что со временем любовь уйдет и из реальной жизни, но пока она существует и существуют вместе с ней наиболее архаичные формы ее выражения: песни и стихи.

И если миллионы людей слушают любовные песни, значит, тема все-таки не умерла? Да и фильмы показывают по телевизору отнюдь не всегда самые новые: разве мы не застываем у экранов, когда там идет «Служебный роман», «Москва слезам не верит» или «Любовь» Валерия Тодоровского? Застываем. И читаем и перечитываем Генри Миллера и Франсуазу Саган, вместе с «Мастером и Маргаритой», «Лолитой», «Доктором Живаго». Мы читаем и смотрим все вперемежку, не различая дат и стран, мы впитываем то, что нам надо из фильма «Часы» (снятого по прекрасной одноименной книге Майкла Каннингема), а разве экранизацию классики, русской и иностранной, мы не смотрим, не пересматриваем, споря до хрипоты, хорош ли получается князь Мышкин в исполнении Евгения Миронова?

Нет, любовь по-прежнему занимает нас, и многих из нас – больше всего. Но почему про нее так мало пишут и снимают оригинального? А вот почему.

Давайте подведем итоги, чем же обогатилось представление о любви после Толстого.

На мой взгляд, со времен Толстого в русской культуре любовного объяснения не только укрепились и развились прежние стереотипы, но и появились новые смыслы, актуальные и по сей день (они иногда противоречивы, как это бывает в культуре). Вот они:

Любовь для нас – не состояние, а действие. Сказать «люблю» – значит принять на себя обязательства. Сказать «люблю», несмотря на иррациональную природу любви – значит принять на себя ответственность.

Любовь – это возможность. Возможность помочь тому, кого любишь (деятельная любовь). В этом смысле любовь – самоотреченное служение, незнающее ни гордости, ни унижения.

Любовь имеет плотское измерение. В любви люди иногда выступают просто как мужчины и женщины. Это «просто» никуда не ведет. Как никуда не ведет животное начало в нас. Точнее, ведет: через наслаждение в тупик телесности.

Любовь сильнее времени, обстоятельств, колдовства. В этом смысле Одиссей всегда с нами.

Любовь и разговоры о ней неразрывно связаны с опытом чтения. Отсюда и ее поэтизация, и ее отрицание. Любовь – это чепуха, бесполезная придумка, говорят те, кто не верит книгам, а только собственному опыту.

У любви есть границы – это совесть, грех, стыд.

Объектом любви может быть кто угодно (а не только представитель противоположного пола). Теоретически может, но пока мы не знаем правил такой любви. В нашей литературе есть лишь немного образчиков любовных объяснений к теще, несовершеннолетней девочке, женщины женщине, мужчины мужчине. Эта сфера свободна для творчества, и мы не знаем, родит ли оно канон.

Любовь входит в линейку понятий: любовь – страсть – безумие – секс. Эти понятия обозначают границы чувства, за пределами которых оно меняет свое качество.

Порок в любви нам интересен как иностранный опыт.

Адюльтер и измена для нас разные вещи.

Свобода в любви – дискуссионное понятие. Экспериментально оно определяется через возможности выбрать любого партнера или остаться одному.

Так если все это уже написано, и по написанному – снято, так о чем писать? Что к этому можно добавить? Пошлые реалити-шоу?

Что они такое по сути? Антикультура?

Давайте теперь вспомним дотолстовский период русской литературы и открытые там смыслы.

Русская любовь приходит внезапно («нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь»). И сам этот факт представляет собой большую тайну. Тот, к кому это чувство приходит, не может его объяснить ни себе, ни другим. Откуда она взялась, эта любовь? Судьба, говорим мы себе. И никуда от нее не уйти. Объяснить ее происхождение мы не можем, вот и киваем на судьбу. Само по себе это чувство для нас – страдание. И связано оно с тем, что мы больше не можем жить без другого. Это и есть тайна: шутка ли признаться, что теперь от этого другого зависит наше спокойствие, счастье, иногда сама возможность жить.

Мы говорим о любящих друг друга: две половины, два крыла. Открывшись, открыв друг другу тайну, влюбленные образуют одно целое. Один мир. Одну жизнь. Если вторая половина не любит в ответ – это трагедия, раскол всего, испытание.

Но как выглядят эти две половины?

Женщина в нашей культуре – существо особенное, сакральное, мудрое, знающее тайны, умеющее привораживать. Мужчина – простоват, хитроват, неумеха, но твердо знает, что женщина – божество, за ней нужно ухаживать и ей нужно приносить дары. Он – воплощение земного смысла, он стоит ногами на земле и обеспечивает великое дело, которым занята женщина.

Любовь русской женщины очень активна. Она преобразует, создает, плетет нить жизни. В русской культуре Пигмалион – это женщина, а не мужчина.

Она и охотница – стреляет глазами и поражает наповал. Но кого она может полюбить сама? Она любит, прежде всего, тех, кому может служить. И в этом нет никакого парадокса, потому что для служения она выбирает мужчин с потенцией – героев, демонов, бунтарей, поэтов. И заодно удивительных по своей культурной подоплеке неудачников, в которых, по ее ощущению, дремлют великие демоны и герои, но без ее деятельной любви никак не могут реализовать все дремлющее или забитое жизнью богатство своей натуры.

Как она служит? Самоотверженно. Страдает, терпит, прощает. Ведь став чьей-то, она служит, «везет воз», превозмогает жизнь.

Что из этого эксплуатируют реалити-шоу? Все, только со знаком минус, воплощенное в своей противоположной ипостаси. Перечитайте предыдущие два параграфа – в этих шоу вычитается из практики жизни и культурного поля все по очереди, одно за другим.

Это вычитание и есть последняя территория, окончательно еще не занятая, на которой толкается массовая культура и желтая журналистика.