Чикита - Антонио Орландо Родригес

Чикита в те времена уже не выходила из дома и думала, что Центральный парк — по-прежнему райское местечко, как в пору ее приезда в Штаты. Она живо помнила тамошние места, рассказывала мне про «Маленький Карлсбад», павильон с тридцатью видами минеральной воды, про разноцветную эстраду, где выступали оркестры, про гондолы на озере, привезенные из самой Венеции, и не верила, когда я говорил, что все это либо вконец развалилось, либо вовсе кануло в Лету. В ее памяти молл кишел наездниками и шикарными экипажами, а на эспланаде щеголяли новыми нарядами молодые дамы и господа. Но все это осталось лишь в ее воображении. Мне же представала совсем иная действительность.

Парк вот уже многие годы находился в упадке и запустении, а Великая депрессия только усугубила его плачевное положение. Вместо элегантных надушенных горожан, прежде любивших прогуляться и присесть поболтать на деревянные, гранитные, кирпичные и кованые скамьи, аллеи наводнили толпы чумазых безработных, живших там же, в парке. Ты не ослышался: там обретались тысячи бездомных бедолаг. Одни жили под мостами, другие строили хибарки из кусков картона, досок и мусора. Бельведер вонял на мили вокруг, его изгадили вдоль и поперек. Весь замок засрали. Многие несчастные, оставшиеся без крова и пищи, с отчаяния ломали изгороди, скамейки и перголы, срубали деревья и царапали памятники. Даже бронзовые статуи не спаслись: у индейца-охотника украли лук, а тигра с павлином в пасти вообще унесли с пьедестала.

Я такое поведение не оправдываю, но и не осуждаю. Может, не найди я тогда работу, поступал бы так же, как эти homeless[57]: громил бы все подряд, потому что ничто так не отупляет и не злит, как безнадега, и все лучше отломить ветку у дерева, чем снести башку полицейскому.

В парке я столкнулся с итальянцами из моего пансиона. Они так заросли грязью, что я едва их узнал. Хотел подойти поздороваться, но заметил такую ненависть в их глазах, что передумал. Вот тебе когда-нибудь бывало стыдно, что ты идешь по улице умытый и хорошо одетый? Мне в то утро было.

Эпизод в Центральном парке кончался тем, что Чикита с Патриком Криниганом проходили мимо молочной, где в те времена детям бесплатно наливали стакан парного молока. Завидев господина с маленькой девочкой, которые не спросили молока, один служащий стал громко звать: «Мистер, мистер, подите сюда, налью молока вашей дочке!» Чикита рассвирепела, а ирландец славно посмеялся и с тех пор всякий раз, когда хотел подразнить подругу, называл ее «доченька».

С началом репетиций в водевиле Проктора жизнь Чикиты стала насыщеннее. Но это не помешало ей часто видеться с другом. Я говорю «с другом», а не «с поклонником», не «с возлюбленным» или там не «с женихом», потому что тогда речи о любви между ними еще не было. Криниган вел себя по-джентльменски, дарил букеты, приносил сладости, говорил комплименты, но тем все и ограничивалось. У Чикиты теперь были заняты утренние и дневные часы, и они сменили прогулки на столь же частые походы в театр.

Тут под удар попал бедняга Сехисмундо. Он бы предпочел не вдаваться в подробности отношений кузины с Криниганом, но Чикита назначила его сопровождающим для вечерних вылазок, и он не смог отказать. До сих пор Рустика отлично справлялась с обязанностями дуэньи, но притащить негритянку в ложу к Дэли, Гаррику, Бижу или в любой другой нью-йоркский театр в те времена было немыслимо. Не забывай: рабство-то в Штатах отменили еще лет тридцать назад, но белые с неграми по-прежнему мало пересекались. Цветной все равно оставался гражданином пятого ранга, не позавидуешь, мягко говоря. Теперь вроде как кое-что изменилось, это я из газет и телевизора вызнал. Теперь они третьего ранга.

А любопытно, правда? У кубинских негров было тогда куда больше прав, чем у американских. Они могли садиться рядом с белыми в поездах, в кафе и в театре, могли учить детей в государственных школах, а кто при деньгах — и в университет ребенка определить, и в церквях никто не вел двух отдельных книг для новорожденных белых и черных. Интересно, что все это разрешалось еще до того, как испанцы отменили рабство. Только не подумай, будто они так по доброте душевной поступили, испанцы то бишь. Наивная ты душа! Они всего и хотели, чтобы цветные успокоились, забыли про независимость и перестали партизанить.

Несметное количество драм, комедий и опер-буфф, которые Чикита пересмотрела в те недели, пришлось как нельзя кстати: она разобралась, как модные артисты ведут себя на сцене и как общаются с публикой, подмечала все, что ей казалось полезным, чтобы взять на вооружение для собственных выступлений. Они даже в оперу сходили, послушать Лилли Леман в «Тристане и Изольде». Постановка была впечатляющая, но ни Чиките, ни Мундо не понравилась музыка Вагнера. Они нашли ее чересчур помпезной и даже устрашающей и весь вечер вздрагивали от внезапно вступавших рожков и труб. Разумеется, они умолчали об этом, когда в антракте Криниган провел их в гримерную Леман. Сопрано собиралась в ближайшем времени вернуться в Германию и пожелала Чиките всяческих успехов.

Кроме того, они посетили пару водевилей с участием лилипутов, но, внимательно изучив их манеру, Чикита пришла к выводу, что это не истинные артисты, а просто иллюстрации к выражению «ошибка природы». Криниган согласился, но предупредил: лилипуты Пастора и Хаммерстайна — совсем другое дело: опытные матерые профессионалы, закаленные лучшими театрами Европы. Нелегко будет с ними тягаться.

— Черт побери! — притворно обиделась Чикита. — Неужто вы во мне сомневаетесь?

— Ни капли, — возразил он. — Я убежден, что во всем свете нет другого столь талантливого и очаровательного создания.

В один прекрасный вечер, когда в театре «Эмпайр» они смотрели спектакль с Мод Адамс, в конце первого акта Криниган дал Мундо денег и послал за конфетами. Оставшись с «доченькой» в ложе наедине, он взял ее за руку, признался в любви и сделал предложение.

Разница в росте, конечно, мало удобна для брака, но не является непреодолимым препятствием. Многим другим парам удалось справиться с этой трудностью и жить долго и счастливо. Почему бы и им не попытаться? Не дав Чиките ответить, он вытащил из нагрудного кармана старую открытку, представлявшую мистера и миссис Рид, супругов, снискавших несколько лет назад необычайную популярность как раз из-за того, что в нем насчитывалось шесть футов росту, а она была от горшка два вершка.

— Сеньора Рид низкорослая, а не лилипутка, — заметила Чикита, разглядывая открытку. — Она достает мужу до пупка. А я вам — едва ли