Факел сатаны - Анатолий Безуглов

Не знаю, как получилось, но хорошо помню, что в тот самый момент, когда моя правая рука коснулась горящей от нетерпения головки его упругого члена, а пылающий язык Саза скользнул по напряженному до предела клитору, по всему моему телу пробежал мощный электрический разряд и мучительно сладкие спазмы разлились по всему телу, не оставляя в покое ни одной клеточки. Вот она, долгожданная вершина блаженства… Ради такого счастья можно и умереть. Но почему медлит Саз? О Ужас! Там, внизу, я увидела летящих на красных лошадях, размахивающих на солнце саблями и что-то громко горланящих, одетых в красные бурки с детства знакомых по кинофильмам и портретам людей, но кто они конкретно, почему-то никак не могла понять.

А за ними, чеканя шаг, с автоматами наперевес спешат, стараясь не отставать от своих «товарищей – командиров» кремлевские курсанты, что охраняют мертвого В. И. Ленина от его живых почитателей. Но только шинели у большинства курсантов почему-то не красные, а серые…

– Зачем они…

Но не успела я закончить фразу, как появился на разгоряченном коне комиссар в красной кожанке и, размахивая огромным наганом, заорал:

– По врагу народа, изменившей делу коммунизма,– огонь!

Раздались выстрелы. Услышав их, я закричала… Но команды и залпы следовали один за другим. Истекая кровью, я попробовала взмахнуть руками-крыльями… Но, увы… Саз, до того круживший надо мной, смотрел на меня с любовью (значит, он тоже испытал сладострастие или только надеялся получить его?), с жалостью (понимал, что на этот раз мне не удастся улететь в царство небесное) и с упреком (потому что вместо того, что продолжать кайф, я вновь стала рассуждать, в результате чего чуткие приборы землян тут же запеленговали меня и бросили испытанные силы, чтобы вернуть и покарать за попытку стать счастливой).

Из моих глаз катились кровавые слезы, глядя на которые рыдающий Саз поднимался все выше и выше. А на прощанье он сказал:

– Дорогая Анна! Я вернусь, обязательно вернусь на Землю за тобой. Мы будем вместе. Впереди у нас – большая любовь!

И тут послышался женский (откуда?) голос:

– Лайма… Лайма… Вставай!

Скорее подсознательно я повернулась к стенке, где обычно лежал Аркадий. Но его не было. Не успев испугаться, я вспомнила, что Аркадий не ночевал дома, что он на конеферме снимает роды кобылы. В это время раз или два кто-то рванул дверь в нашу комнату, и чуть спустя снова послышался голос тети Вали – хозяйки Дома колхозника.

Я встала, распахнула окно и увидела человек пять-шесть людей, которые что-то непонятное делали, кому-то что-то кричали. И вдруг я услышал: «Аркадий Алексеевич, хватайте! Держитесь!» «Неужели и в самом деле случилось что с Аркадием?» – подумала я и, накинув халат, в тапочках на босу ногу выбежала во двор… И увидела, о боже,– там, где вчера стоял деревянный туалет, сейчас лежала груда старых досок, а в яме по горло в дерьме, с перепачканным лицом находился Аркадий.

Мне стало дурно. Я потеряла сознание…

Очнулась у себя в комнате, в постели… Рядом сидела тетя Валя, сменившая недавно уехавшего врача. Хозяйка неказистой деревенской гостиницы поведала, как все произошло и добавила, что отказавшись от завтрака, Аркадий вновь оседлал своего жеребца и поехал на конеферму – завтра там будут обожаемые им скачки. Он безумно любит лошадей.

Тетя Валя передала мне записку: «Не волнуйся, ночевать буду на конеферме, завтра – скачки. Если хочешь – приезжай. Целую, твой Аркадий».

«Молодец, что уехал. А вот с поцелуем мог бы на этот раз и воздержаться»,– про себя подумала я,– а вслух сказала:

– Но я же сегодня выступаю по областному телевидению.

– А он знает? – поинтересовалась тетя Валя.

И только тут я вспомнила, что про телестудию ничего ему не говорила. Да и когда? Посмотрела на часы: было уже пятнадцать ноль-ноль. Скоро приедет за мной машина. Надо собираться.

Тетя Валя предложила обед. Я отказалась – никакого аппетита: перед глазами стоял Аркадий, с которого стекало говно. Опять затошнило. Чего доброго, будет тошнить и во время передачи. Хорошо, что не прямой эфир.

Не успела я навести макияж, как раздался стук в дверь. Да, это был шофер. Внизу у подъезда ожидала черная обкомовская «Волга». Через час мы были на студии. Все участники «круглого стола» собрались. Меня представили режиссеру, а он, в свою очередь, познакомил с другими участниками передачи: это были секретарь обкома партии по идеологии Вилен (что означает сокращенно Владимир Ильич Ленин) Данилович Лобов, директор местного драмтеатра Николай Ефимович Шадрин и совсем молодой модный поэт Юрий Фокин, стихи которого я читала в журнале «Юность». Тема нашего разговора: «Герои нашего времени в зеркале искусств».

После небольшой разминки начали запись. Длилась она часа три, останется же для эфира минут двадцать – не больше. Покажут в среду. Посмотрю и тогда оценю себя и других.

После записи нас пригласили в кабинет директора телестудии. Угостили кофе и пирожными. Вилен Данилович делал мне комплименты один за другим. Предложил даже пост главного режиссера местного театра. И что удивительно: директор театра стал на полном серьезе меня упрашивать занять эту должность. Бред да и только – они видят меня первый раз, не знают, на что способна, и с таким предложением? Какой из меня главреж? Когда вышли на улицу, мне показали на машину Лобова. Я села, будучи убеждена, что на ней меня повезут в Дом колхозника. Но когда машина остановилась у высоких железных ворот загадочной усадьбы, среди густого леса, я только тут поняла: что-то не то. Ворота открылись, и мы въехали во двор. Когда я вышла из машины, то увидела красивый двухэтажный особняк – в прошлом дворянская усадьба, переоборудованная, как я потом узнала, в загородную дачу обкома партии, предназначенную для особо высоких гостей. Ее охраняли молодые, здоровые ребята, одетые почему-то в штатские костюмы, хотя по выправке и общению нетрудно было определить ведомство, в котором они служили.

Услышав от Лобова предложение здесь и отдохнуть, я попыталась возразить, сославшись на мужа, но Вилен Данилович почему-то был прекрасно информирован о местонахождении Аркадия.

Я дала возможность легко себя уговорить.

Вилен Данилович показал мне особняк изнутри. На первом этаже бассейн, сауна, русская баня и восточная – на выбор: кому что нравится. Биллиардная. Вышли в зимний сад: щебечут птички, каскад аквариумов с разноцветными рыбками, ручная белка прыгнула на плечо Лобова. На втором этаже кинозал, бар, утопающие в коврах холлы, розовая спальня, шикарный кабинет, люстры из бронзы и хрусталя, мягкая финская мебель, камины, отделанные мрамором и чеканкой, а на стенах – картины, картины… Да, это не Дом колхозника и даже не московская гостиница «Россия», не говоря уже о «Заре» или «Туристе». Мне не довелось бывать в царских покоях, но, видимо, даже они выглядели скромнее… Неожиданно для меня Вилен Данилович подошел к белому роялю, откинул крышку и заиграл. Вполне прилично, почти профессионально. Бетховен, Моцарт, Чайковский, Шнитке… Потом он играл, а я пела свои любимые романсы. Особенно ему понравился цыганский романс «Жалобно стонет ветер осенний», хотя на улице было лето…

Когда мы зашли в гостиную, стол был уже накрыт. Я глянула на него и вспомнила сон. Этот стол, пожалуй, был даже богаче того. И это в то время, когда на полках магазинов пусто. И тут невольно пришла на память песенка Александра Галича:

Мы поехали за город,А за городом – дожди.А за городом – заборы,За заборами – вожди.Там трава несмятая, дышится легко.Там конфеты мятные, птичье молоко…

Несмотря на выставленный ряд импортных напитков в нарядных бутылках, мне захотелось наше – мускатное шампанское, которое я попробовала на свадьбе у Ларисы. Вилен Данилович, виртуозно открыв бутылку, наполнил бокалы искрящимся напитком и провозгласил тост: «За знакомство!» Когда я выпила и поставила бокал на стол, Вилен Данилович взял мою руку и стал нежно, едва прикасаясь, поглаживать ее и читать стихи Есенина. Слушая, я не заметила, как Лобов поднес мою руку к своим губам и стал целовать ладошку. Еще и еще… Вначале мне его действия показались смешными для взрослого мужчины. Неужели партработники не умеют даже нормально целоваться? Я даже спросила у Вилена Даниловича, какой институт он закончил? «Высшую партийную школу»,– быстро ответил он и продолжал целовать мою ладонь. И чем больше он целовал мои руки, тем чаще билось мое сердце, тем чувственнее становилась моя плоть и тем больше хотелось мне ощущать его губы на моих ладонях и на углублениях между пальцами. Я начала чувствовать прилив ласки и неги, которыми мне так хотелось поделиться…

В это время Вилен Данилович налил бокал шампанского и предложил выпить его на брудершафт. Я выпила и тут же почувствовала, как непроизвольно мои губы потянулись навстречу к его губам, похожим на бутон цветка, предназначенного любимой. В поцелуе скрестились кончики наших языков, и мы стали ими нежно щекотать друг друга, а потом я почувствовала, как Вилен решительно ввел свой язык в полость моего рта и стал ритмично, словно под музыку, прикасаться к небу… Мои щеки запылали…