Факел сатаны - Анатолий Безуглов

Я лично езжу по сельским клубам, показываю ролик, который удалось Аркадию смонтировать из дублей нашей многострадальной, так и не вышедшей на экран картины, рассказываю о том, как снималась в кино, а так как у самой опыт маленький, приходится фантазировать или повторять то, что слышала от коллег, играю на гитаре, пою и даже танцую. Читаю прозу и стихи… Двухчасовая программа. Устаю. Но взамен приличный заработок (75-100 рэ за вечер), цветы и аплодисменты. Залы полные. Значит, нравлюсь. Может быть, театр бросить и податься на эстраду? Но тогда придется жить на колесах. А как же Аркадий? Он – гурман, педант, чистюля. Да и к тому же ревнив. Не понимаю, говорят: ревнует, если любит. А если любит, то хочет… А он, увы, последний раз хотел меня недели три до отъезда из Москвы. Правда, и у меня, если честно, по-прежнему особого желания нет. Неужели хваленый профессор-сексопатолог трепач? Ведь я выполняю все его предписания. Даже здесь, в глухомани, пьем чай с хмелем и укропом, у пчеловода достала пыльцу. В Москве удалось купить корейский пузырек с женьшенем, пила регулярно. И упражнения тантры делаю. И здесь тоже. Правда, когда Аркадия нет. Особенно налегаю на те, что укрепляют бедра, потому что они бывают слабыми именно у женщин, а между тем, если верить брошюре, «мышцы, укрепленные этим упражнением, применяются для сжатия тела партнера во время полового акта». Но кого и когда сжимать, если Аркадий по ночам спит как сурок, повернувшись ко мне задом?… Может быть, Рита права: на кой ляд нам мужики, да еще такие? Может быть; от этих мыслей и появляются сны подобно вчерашнему, о котором и вспоминать-то стыдно! Аркадий вчера на обед приезжал верхом на жеребце по кличке «Сатурн». Сидим в ресторане, кушаем. Когда официантка принесла первое, я взглянула в окно и вижу: стоит у березы привязанный Сатурн, а вокруг него ребятишки из колхозного пионерлагеря собрались, смеются и показывают на жеребца. Думаю: что это их так заинтересовало? Присмотрелась и поняла: Сатурн ни с того ни с сего возбудился и вывалил на потеху пацанов свой полуметровый член с огромной шишкой на конце. Подобного размера я даже представить не могла… И вот надо же, ночью мне приснилось, что я этому Сатурну кусочек сахару даю, а он в ответ как заржет, а потом стал на задние ноги, а передними меня обнял и подносит меня к своему члену, который на этот раз мне показался еще большим, и говорит человеческим голосом: «Хочешь попробовать?» От испуга я закричала, Аркадия разбудила. Он спрашивает: «Что случилось?» Но не могла же я правду сказать? Вот я и придумала, будто на меня медведь напал… Разве может нормальному человеку присниться такое? Может быть, я схожу с ума?

Сегодня был интересный разговор с библиотекаршей. Желая, видимо, блеснуть эрудицией, она вначале рассказала об ошибках, допущенных Горьким в его произведениях.

Потом мы заговорили о религии. Казалось, что уж тут-то я могу говорить с ней, по крайней мере, на равных, но, увы, оказалось, что и здесь мои познания весьма и весьма скудные. В самом деле, когда я заявила о святости и незыблемости божьей заповеди «Не убий!», библиотекарша тут же парировала:

– А кто вам это сказал?

– Ну как же, это написано в Евангелии,– ответила я.

– Ну и читайте свое Евангелие,– усмехнулась библиотекарша.– А я читаю Ветхий завет, где написано: «Зуб за зуб, око за око».

Кто же прав? Видимо, всегда и везде права Правда, святая Правда! И никто больше!»

В Киеве Акатов никогда не бывал. Но со школьных лет остались в памяти слова Гоголя: «Чуден Днепр при ясной погоде…» и снимки из учебника истории: памятник великому Кобзарю и восстановленный после войны Крещатик с цветущими каштанами. Но все это сразу выветрилось при встрече с настоящим.

Столица Украины (во всяком случае ее центр) походила на осажденный город. На Крещатике – столпотворение людей, в основном молодежи. Лозунги о самостийности, плакаты с требованием отставки премьера, призывы покончить с компартией и засилием москалей.

И хотя Денис обо всем этом читал в газетах, смотрел по телевидению, увиденное произвело на него ошеломляющее впечатление. Устои рушились на глазах, в душе появилось опустошение и безотчетный страх. Что грядет?…

С этими мыслями лейтенант и направился в Дарницу, где жила мать Кирсановой Елена Владимировна, по мужу Мартыненко. Найти ее дом не составило труда.

Акатов остановился в нерешительности перед небольшим участком, на котором стояла неказистая хатка – иначе это строение не назовешь. Редкий прогнивший забор держался Бог знает чем. Сад запущен, зарос бурьяном. Скособоченная калитка. Кнопки звонка не видно.

– Ты до кого, хлопчик? – услышал Денис возле себя голос с мягким украинским выговором.

Он принадлежал чистенькой старухе в синтетической куртке и пуховом платке на голове.

– Мартыненко мне нужна. Елена Владимировна…

– Нема ее. Мужа пошла проведать в больницу.

– И давно?

– Зараз должна вернуться.

– А с чем положили дядю Михаила в больницу?

Отчество Акатов не знал и поэтому так назвал супруга Елены Владимировны.

– Все с тем же,– вздохнула старуха.– Подержат с полгода и, как всегда, выпустят. А он опять за свое…

– Неужто не могут вылечить? – покачал головой Денис, гадая, как хворь у Мартыненко.

– Сам знаешь, от его дури лекарства нет,– вдруг сердито произнесла старуха.– Могила только исправит…

И пошла прочь, шаркая по асфальту резиновыми сапогами.

Лейтенант прошелся туда-сюда, решая, что делать. Может, стоило зайти в отделение милиции и добыть кое-какие сведения о Мартыненках? Но тут он увидел приближающуюся пожилую женщину. Она шла торопливо, опустив голову, словно боясь смотреть вокруг. Почему-то Акатов решил, что это она, мать Лаймы.

– Вы ко мне? – действительно спросила женщина, подойдя к калитке.

– Елена Владимировна?– в свою очередь, поинтересовался Денис.

– Я… Идемте в дом.– Она зачем-то огляделась и быстро зашла во двор.

Лейтенант последовал за ней. Мартыненко поспешно открыла дверь и только в сенях, кажется, успокоилась. Плащ на ней был старенький, чиненый, туфли стоптанные. Когда они разделись, хозяйка пригласила его в комнату.

Первое впечатление: сюда только что переехали, не успев еще привезти все вещи. Старенький стол без скатерти, два стула. На окнах скромные занавески.

– Кто вы? – спросила Мартыненко усталым голосом.

Выглядела она глубокой старухой, хотя, как знал Акатов, матери Лаймы шел всего пятьдесят седьмой год.

– Я из милиции,– не стал лукавить лейтенант и назвал себя: имя, звание.

– Ради Бога, отцепитесь вы от Михаила Даниловича,– отрешенно произнесла хозяйка.– Он, можно сказать, одной ногой уже в могиле…

– Так ему плохо? – участливо спросил Денис.

– Живет на капельнице. Есть совсем не может.– Хозяйка тяжело вздохнула.– Наверное, и к лучшему: сам отмучается и меня перестанет мучить…

– Простите, Елена Владимировна, а что у него?

– Вы разве не знаете? – удивилась она.

– Знал бы, не спрашивал…

– Наркоман он, понимаете! – с болью проговорила Мартыненко.– Как теперь говорят, сидит на игле уже тридцать лет.– Она повела рукой вокруг.– Видите, как живу? Все унесла его страсть: деньги, вещи… Мое здоровье, жизнь, можно сказать… Даже единственный сын отрекся от нас…

Елена Владимировна замолчала, пустыми глазами уставившись в окно.

«Вот почему она так ходит по улице,– подумал лейтенант.– Стыд перед людьми…»

– Я понимаю,– сочувственно произнес он.– Но, честно говоря, меня интересует ваша дочь, Лайма.

– Лайма? А я при чем?

– Вы мать…

Мартыненко покачала головой.

– Какая я мать… Наверное, за то, как я обошлась с Аней, Бог и покарал меня…

– Почему вы говорите – Аня? А не Лайма?

– Понимаете, какая история… Михаил Данилович ей не отец. Настоящий был латышом. Он говорил, что, если у нас родится дочка, назовем Лаймой. По-латышски значит «счастье». Однако получилось так, что мы расстались, когда я была еще беременна… Родилась девочка, моя мать крестила ее и дала имя Анна… Но когда оформляли в загсе, я, помня пожелание отца, записала в метрике Лайма.– Мартыненко тяжело вздохнула.– Потом мы расстались с дочерью…

– Но виделись ведь с ней?

– В позапрошлом году. Была в Москве, зашла к ней домой. Еще порадовалась: если у меня все пошло прахом, то хоть Аня… То есть Лайма, родилась в рубашке. Квартира – загляденье! Наряды хоть куда! Даже машина заграничная…

«Знала бы мамаша, чем заплатила за это Кирсанова,– промелькнуло в голове Дениса.– И во что все это вылилось…»

– Правда,– продолжала хозяйка,– семейная жизнь не удалась. Ну и пусть. Зато цветет в свое удовольствие, ни в чем нужды не ведает.

– Часто вы бывали у нее?

– Часто…– усмехнулась Мартыненко.– За последние двадцать пять лет один раз и виделись.