Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни - Монах Лазарь (Афанасьев)

В июне не было хорошей погоды, все сеял дождик, порывистые ветры дышали холодом. Сидеть в тарантасе было неуютно, и старец все прикрывал Пармена чем-то, боясь, что он простудится.

20 июня, как писал летописец Скита, в Оптиной совершена была заупокойная обедня по душе Киреевского. А 25 числа тело его привезено было в обитель. «После поздней обедни, – писал летописец, – происходило отпевание и погребение тела Ивана Васильевича Киреевского. Службу совершал соборне сам о. Архимандрит (о. Моисей). На панихиде в числе сослужащих, к особому удовольствию всех присутствующих и родных покойного в особенности, увидели старцев о. игумена Антония и батюшку о. Макария. Из родных покойного, кроме его вдовы с семейством, были брат его Петр Васильевич, двое Елагиных и сестра Марья Васильевна. Тело предано земле на монастырском кладбище противу алтаря Никольского придела соборного храма в ногах у иеромонаха Льва».

Через несколько дней старец Макарий снова поехал в Долбино, а с ним отцы Ювеналий и Леонид. Взял старец с собой и Пармена. Погода была все такая же неприветливая. В Долбине, в усадебном доме, в кабинете Киреевского старец с братиями разбирал рукописи Ивана Васильевича – черновики и наброски статей по православной философии, конспекты различных ученых книг, дневники, письма… Так провели несколько дней. Ночевать уезжали в лесную келлию…

По возвращении в Скит, покашляв дня два, Пармен слег в сильной горячке. Дня три он был почти без сознания, в бреду. Есть и пить не мог и не отвечал на вопросы. 16 июля после глухой исповеди был причащен Святых Христовых Тайн. На минуту очнувшись, он проглотил частицу и снова впал в забытье… Старец Макарий подходил к нему и крестил его со слезами на глазах. Однажды он спросил тихо:

– Ну что ты, что ты, Пармен?

– Поеду домой! – громко, отчетливо сказал он.

Старец сел на стул возле постели. Пармен тихо, как бы выдавливая из себя по одному слову, говорил:

– Пармен… умрет… будут… жалеть… батюшка… отец Иларион… монахи…

О. Макарий с несколькими иеромонахами особоровал Пармена. Это было в четыре часа дня 17 июля. А в пять часов душа Пармена вознеслась ко Господу.

Погребение состоялось 19 числа на скитском кладбище. Когда после погребения все ушли, возле могилы остался один человек – отец Пармена.

– Думал я, Пармен, – говорил он, убежденный, что сын слышит его, – утешаться сопребыванием с тобою в монастыре… Хотел я, чтобы ты закрыл глаза мои после моей смерти… Да что же? Господь судил иначе. Буди Его святая воля! Недолго и мне, старику, скрипеть на свете… Жаль матери-старухи, сестер твоих жаль, Пармен, – не одолело бы их горе… Помоги Господи!

В тот день, когда Пармен заболел, отец его, к этому времени уже оптинский монах Дионисий, ночью видел сон. Будто лежит он у себя в дома в Епифани на печи и вдруг просыпается от какого-то стука… Смотрит – при свете свечей какие-то люди в темном разобрали часть пола рядом с печью и роют яму… «На что это?» – удивленно спросил он. Роющие помолчали, а один разогнулся, вытер вспотевший лоб и сказал: «Уж так надо».

Думал старец-отец о как бы скорой своей смерти, но годы шли, он часто прихварывал, старел, но поскрипывал и жил, жил… В день памяти сына он приходил в Скит и просил отслужить панихиду. Ее служили. После смерти Пармена он прожил двадцать шесть лет. Умер в 1882 году, девяноста лет от роду. Когда он умирал, когда уже не в силах был перекреститься, он вспомнил слова умиравшего сына и сказал тихо:

– Поеду домой…

ЧИСТОЕ ЗЕРКАЛО МОЛИТВЫ

(черты из жизни преподобного Анатолия Оптинского (Зерцалова))

В нескольких верстах от Пафнутьев-Боровского монастыря, на краю поля, сбегающего по широкому холму к заболоченной отчасти речке, за которой густою зеленой стеной стоял лес, расположились две длинные улицы села Бобыли, существовавшего здесь с незапамятных времен. Это было типичное русское село с бревенчатыми избами, огородами, садами, в которых находились и ульи, с амбарами и ригами на задворках. В середине села возвышался старинный белокаменный храм Святителя Николая с двумя приделами – во имя великомучеников Никиты и Георгия Победоносца. Служба в нем совершалась по воскресным дням и в двунадесятые праздники, в прочее время причт – и священник, и диакон, и псаломщик, – как простые крестьяне, занимались сельским хозяйством, совершая обычный деревенский круг работ. Они пахали свои наделы, сеяли и потом убирали хлеб, косили траву на сено для своей скотины, заготавливали на зиму дрова – всех работ, впрочем, не перечислишь.

В храме этого села в начале XIX века служил диакон Моисей Петрович Копьёв. Раньше, то есть несколько лет тому назад, не окончив по каким-то причинам семинарии, он стал псаломщиком в церкви соседнего села Мокрого. Там и женился; жена его, Анна Сергеевна, была дочерью здешнего священника. Оба они были люди истинно русские – благочестивые и трудолюбивые, а что еще весьма характерно – милостивые. Поселившись в селе Бобыли, они неустанным трудом достигли некоторого благосостояния и с большой любовью помогали бедным, привечали странников, монахов, жертвовали и на храм.

6 марта 1824 года у них родился сын, которого назвали Алексеем, в честь святого Алексия, человека Божия. В последующие годы в семье появилось еще пять дочерей, почти погодков. Несмотря на свою крайнюю занятость, супруги Копьёвы бывали на богомолье в монастырях – в Пафнутьев-Боровском, в Калужском Лаврентьевском и в Оптиной Пустыни. К последней у них было особенное чувство – оно и немудрено, ведь это было время, когда в Иоанно-Предтеченском Скиту жил старец отец Леонид (в схиме Лев), которого крестьяне, посещавшие его в великом множестве, называли не иначе как отцом родным. Старших детей супруги брали с собой на богомолье, а с младшими дома оставалась бабушка, родительница Анны Сергеевны, жившая с ними.

Кто не знает, какое большое значение имеет в жизни человека его детство – младенческие и отроческие годы, время хотя по большей части и безмятежное, но полное скрытой работы ума и души под действием Божией благодати? Все ростки – и добрые и злые – появляются в это время, из многого множества разных впечатлений складывается постепенно нечто единое, то есть уже личность с ее характером, и при содействии Ангела Хранителя старается утвердиться в добре душа. Супруги Копьёвы были весьма внимательны ко всем движениям в душе их первенца, а они – движения эти – бывали и недобрыми. Вот он ударил прутом бабушку. За что же? А за то, как он сам и пролепетал, что она не давала ему возить по комнатам стулья, зацепив их один за другой. Бывали и другие проступки, так что матери приходилось его иногда и посечь.

Справедливости ради надо сказать, что проступки эти бывали редки. Маленький Алеша, которого родные звали Лешенькой, рос в доме, где никто не повышал голоса и уж тем более не ругался, где все друг ко другу относились с искренней любовью. Здесь часто звучала молитва, а у икон в красном углу постоянно светился огонек лампадки. Алешу еще совсем маленьким носили в храм причащать Святых Христовых Тайн. А потом, когда он подрос его стали будить при звуках церковного благовеста. Мать умывала его, одевала в чистую рубашонку с подпояской и еще сонного вела в храм. Там он чинно стоял возле нее, крестясь и кланяясь вместе со взрослыми. Ему нравилось клиросное пение, он хорошо запоминал песнопения, слух у него был верный. Но ни читать, ни петь в церкви тогда, отроком, он не смог – слишком слабый у него был голосок.

Но дома он все же пел. Когда стали подрастать сестры, он даже начал их учить церковному пению, чему родители были очень рады. Отец нередко брал его с собой в поле – и на пахоту, и на сенокос, и на уборку хлеба. Понемножку он помогал отцу, но больше все же собирал ягоды на опушке леса, лежал на травке, глядя на плывущие в голубом небе облака, слушая веселое пение зяблика, далекий голос кукушки. Уже с этого времени зародилась в его сердце любовь к природе, к прекрасному Божьему творению. А возле дома был у них сад с яблонями, вишнями, крыжовником, а в саду стояло несколько ульев. Алеша не боялся пчел и любил смотреть, как работает возле ульев отец. Новый мед освящался на праздник Изнесения Честных Древ Креста Господня – он появлялся на столе и каким же казался вкусным, душистым!

Чудесное время раннего детства… Вот еще спит Алеша, но сквозь сон слышит знакомые звуки пастушеского рожка-жалейки. Пастуха он знает – это Митя, подросток, каждое лето нанимавшийся в это село пасти. На улице еще предутренний туман, холодная роса, но везде в домах со скрипом растворяются ворота, хозяйки выгоняют коров и овец на улицу, и там они вливаются в общее стадо. Митя, которому помогает его собачка, гонит стадо к лесу, где оно будет щипать траву до самого заката… Днем Алеша с матерью пойдет к стаду – подоить корову. Корове не хочется смирно стоять, но мать уговаривает ее ласковыми словами, и она слушается, разрешает подоить себя…