Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни - Монах Лазарь (Афанасьев)

В июле, августе и далее Киреевский и о. Макарий занимались переводом на русский язык сорока одного слова св. Исаака Сирина с «славянского» перевода старца Паисия Величковского. Это делалось по благословению митрополита Филарета. 29 июля старец Макарий писал Киреевскому, что «при Божией помощи Первое Слово св. Исаака Сирина переправил русский перевод». Тогда же митрополит Филарет прислал старцу Макарию полный перевод этой книги, сделанный кем-то в Троице-Сергиевой Лавре, с просьбой просмотреть и исправить. Затем лаврский перевод был переслан к Киреевскому. Он нашел, что в переводе Первого Слова смысл у о. Макария вернее, чем у лаврского переводчика. С этой лаврской рукописью Киреевский был у митрополита Филарета. Решено было печатать Оптинский перевод.

Вместе с тем Иван Васильевич откровенно писал о. Макарию, что русский перевод много теряет против церковнославянского. «В славянском переводе смысл полнее не только от выражения, но и от самого оттенка слова, – писал он. – Например, у вас сказано: "Сердце, вместо Божественного услаждения, увлечется в служение чувствам". В славянском переводе: "рассыпается бо сердце от сладости Божия в служении чувств". Слово "рассыпается от сладости", может, и неправильно по законам наружной логики но влагает в ум понятия истинные, и между прочим оно дает разуметь, что сладость Божественная доступна только цельности сердечной, а при несохранении этой цельности сердце служит внешним чувствам».

«Я согласен с вами, что перевод старца Паисия гораздо превосходнее во всем против русского, – отвечал старец Макарий, – и собственно для моего понятия не надобно другого… Славянское наречие часто заключает в себе что-то великое, высокое и таинственное, а на русском языке никак нельзя выразить вполне. И я с своей стороны согласен бы был во многих случаях оставлять славянские слова, выражающие высокий смысл… Но то, что книга переводится на русский язык, заставляет иногда уступить необходимости».

Печатание книги святых Варсонофия и Иоанна подвигалось медленно. Старец Макарий в мае, будучи в Москве, писал в Оптину что до выхода книги остается еще месяца два «при всем их (Киреевских. – Сост.) старании и тщании о скорости. Они сами и корректуру продерживают, и остаются здесь на это время единственно только для сего, а паче может еще вдаль отдалиться окончание книги, хотя это и стоит для них немало. Содержание в Москве против деревни большую имеет разницу. Да вознаградит Господь их ревность и благочестие». В связи с тем же изданием старец Макарий писал в сентябре 1852 года: «Великий подвиг был и есть Н. П. Киреевской в издании книги св. Варсонофия Великого; помощь Божия и благословение Архипастыря содействуют ей»… «В течение августа месяца вышла из печати книга св. Варсонофия Великого. Да будет сие дело во славу Божию и в пользу ближних наших. Много потрудились почтеннейшие И. В. и Н. П., и особо сия последняя и трудами и достоянием своим жертвовала… Спаси их, Господи!» В марте же 1855 года, когда издавалась та же книга в русском переводе, старец писал: «Почтеннейшая Н. П. плохо чувствует себя в здоровье, а в печатании книг подвигается для общей душевной пользы: теперь печатается книга св. Варсонофия Великого в русском переводе; помоги ей, Господи!»

Летом 1853 года Наталья Петровна хлопотала и еще об одном важном деле, по крайней мере, для Оптиной Пустыни. Обитель долгое время арендовала большой луг у реки Жиздры, сенокос. Это так называемая Пустошь Прость, сорок шесть десятин. На этом пространстве находились три небольших озерца и дубовая роща.

В конце июня летописец Скита занес в книгу радостное событие: обитель получила этот луг в свое владение. И это была заслуга единственно только Натальи Петровны, которая ради этого подняла на ноги всех своих влиятельных знакомых.

Весной этого – 1853 – года как-то зашел к Киреевскому его знакомый пастор Зедергольм. Он привел своего сына, недавно окончившего Московский университет. Этот сын, по имени Карл, после первого визита стал и один заходить к Ивану Васильевичу. «Молодой человек этот, – пишет 28 июля Иван Васильевич старцу Макарию, – вскоре после первого знакомства открылся мне, что чувствует превосходство нашего вероисповедания перед лютеранским и даже не прочь от того, чтобы принять нашу веру… Я советовал ему это дело не откладывать». 18 августа Киреевский записал в дневнике: «Зедергольм возвратился из Оптины уже не Карлом, но Константином и в состоянии блаженства. Он говорит, что Скит показался ему земным раем. Два раза говорил он, что жизнь монашеская показалась ему самою благополучною. Он проникнут чувством благодарности за любовь, которую нашел там. Я почувствовал там в первый раз, говорил он, что у меня есть семья. Батюшка (о. Макарий. – Сост.) был сам его восприемником. – Все прежние связи его, кажется, должны будут разорваться. Протестанты хотя проповедуют терпимость, однако же самые отчаянные фанатики. Потому что их религия не вера, а партия. Жить в семье своей уже он не может. Желает уехать куда-нибудь подальше, особенно желал бы в Киев. Отец не дал ему благословения».

С 28 июля 1853 года Киреевский продолжил прервавшийся было дневник: «Был сегодня у обедни у Гребенской Божией Матери. Стоял некоторое время перед образом Иоанна Нового… 3 (августа). Был у обедни у Трех Радостей… исповедовался. Завтра, надеюсь, Господь сподобит меня приобщиться Его Святого Тела и Крови, за мои грехи излиянной, для моего спасения. Господи, буди милостив ко мне, недостойному рабу Твоему! Прости грехи мои, и недостоинство мое, и исполни Твоею благостию и Твоим милосердием. Приими милостиво меня и детей моих, Тобою мне данных для прославления Имени Твоего Святого. Мы ищем Тебя и надеемся на Твое неизреченное благоутробие. Зажги в сердцах наших неугасимый огонь святой любви к Тебе и сохрани его, да не осквернится он ничем недостойным его. Помилуй нас, Господи!

Живый и Всемогущий! Вселюбящий и неизреченно близкий к нам! Дай прикоснуться к Тебе мыслию сердца нашего, дай послужить в жизни нашей на прославление Имени Твоего Святого!.. 17 (августа). – Был у Чаадаева… 19 (августа). – Работал над Максимом Исповедником. Потом с греческим подлинником прочел несколько страниц Марка Подвижника. Перечел превосходную, удивительную проповедь митрополита (Филарета. – Сост.) в день Алексия Митрополита на текст: «Весь народ искаше прикасатится Ему, яко сила от Него исхождаше и исцеляше вся» (Лк. 6,19)– Митрополит доказывает, что та же чудотворная сила, которая исходила от Господа Иисуса во время Его пребывания на земле, и теперь исходит на прикасающихся Ему, ибо Он и теперь неразлучно, и обещал не оставлять нас до конца века. Апостол Павел видит и свидетельствует, что Сын Божий носит всяческая глаголом силы Своея (Евр. 1, 3), что мы в Боге живем и движемся, и есмы, что Он дивным образом приближается к нам, да поне осяжем Его и обрящем, яко недалече от единаго коегождо нас суща (Деян. 17, 27–28)… 21 (августа). – Читал описание Сарова… 23 (августа). – Выписывал из послания к Колоссянам. – Зедергольм. – О Св. Троице. – Чаадаев… 11 (сентября). – Осматривал вместе с Жуковскими (вдова В. А. Жуковского и ее дети. – Сост.) церковь Василия Блаженного. – Корректура Исаака Сирина. 13 (сентября). – Жуковская. Она рассказала нам со всеми подробностями свое первое знакомство с Жуковским… Кроме этой истории рассказывала она еще подробности о предсмертном видении Жуковского. Это было в ту минуту, когда их дети приобщались, а он сам готовился приобщиться. Он видел, как сказывал ей, Самого Господа Иисуса Христа подле детей. И с тех пор, прибавил он, я нахожусь у ног Его. – С этой минуты его тоска и беспокойство кончились. Он до конца уже был спокоен. О видении же своем сказал еще, что желал бы поговорить об этом с кем-нибудь, кто имеет в таких вещах опытность, – и после говорил об этом со священником, приобщавшим его… 1 (октября). – Провел вечер с Филипповым. Рассказ об отце Матвее (протоиерее Матфее Константиновском, известном духовнике Гоголя. Тертий Филиппов был земляк о. Матфея. – Сост.) и его необыкновенном даре слова и его прекрасной, удивительной христианской деятельности в сельской жизни… 3 (октября). – Был у всенощной. – Как бы желал я удержать постоянно в памяти моей те мысли и слова которые берегут сердце на пути правды, ибо это самое правильное выражение. Сердце беспрестанно стремится, беспрестанно идет, – но путь может быть непорочный, законный, – или лукавый, беззаконный. Если бы я мог всегда помнить, что Всемогущий Господь постоянно Сам меня окружает всеми событиями жизни моей; что то, что мне пусто, и тяжело, и дурно – есть самое лучшее для того состояния, в которое я поставил свою душу; что если я буду желать выйти из этого состояния каким-нибудь путем, не согласным с волею Божьею, то могу только прийти в еще худшее; что надобно твердо, незыблемо, несокрушимо, алмазно-твердо поставить себе границы не только в делах, но в самых незаметных пожеланиях, боясь как огня, как бесчестия, самого незаметного лукавства, в самой мимолетной мечте. – Господи! Дай мне силы и постоянное желание быть истинным во всех изгибах моего ума и сердца! Сколько бы лет человек ни прожил, сколько бы добрых дел ни сделал, все будет толчение воды, когда он имел в виду внешний суд людей, а не правду жизни».