Когда он проснется - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лева демонстративно не поворачивался к пленнице. Его раздражали любовные стоны Михася и неизвестной девки, доносящиеся из соседней комнаты, да еще вперемешку с молитвами, которые бубнила в своей комнате за перегородкой баба Галя.
«Что ему тут, бесплатная гостиница?» – кипел от злости Лева. – «Устроили притон. Вот пойду тоже и завалюсь спать, как этот жиртрест. Пускай Богдан чувиху караулит всю ночь. Я не двужильный. Если сбежит, то с него шкуру спущу».
Он не уходил только потому, что боялся: если Оля сбежит, не дай бог, то он рискует больше остальных.
«Этим-то что! А мне еще тут жить…»
Неожиданно он встал и направился к Оле.
Девушка едва успела спрятать записку в кулак.
Лева остановился напротив, проверил, прикована ли она к дивану, но не догадался приподнять сломанный подлокотник. При его приближении Оля сжалась от страха. Затем Лева без слов стащил с девушки зимние сапоги и забросил под печь.
«Без шубы и без сапог по снегу не побежит», – решил он.
Теперь можно было спокойно ложиться спать.
В это время со скрипом отворилась дверь комнаты, и в переднюю вышла Света, босая, в накинутой поверх голого тела рубашке Михася. Она прошла к столу, взяла нож и принялась нарезать хлеб.
– Что, проголодались? – осклабился Лева.
Девица смерила его взглядом:
– Отвали.
Обидевшись до глубины души, Лева выскочил в сени, сильно грохнув дверями.
У Оли застучало в висках. Она покосилась в сторону открытой двери комнаты. Там было темно, она увидела лишь белеющее постельное белье на кровати и разбросанные по полу подушки.
«Может быть, он уснул», – подумала она про главаря.
Светка двигалась по комнате, не обращая на Олю никакого внимания.
«Господи, сейчас или никогда!»
– Девушка! – шепотом окликнула ее Оля.
Та оглянулась, посмотрела:
– Проблемы?
Оля жестом попросила ее подойти. Приложила палец к губам. Тихо зашептала:
– Прочитайте! – сунула ей в руку записку.
Сняла с лацкана пиджака брошку – подарок отца на день рождения, буква «О» с завитушкой, – сунула девушке:
– Это золото.
В переднюю с веселым рычанием влетел окоченевший Богдан, подскочил к самовару и приложил к нему покрасневшие от мороза руки.
– О, це мороз, брр! – бодро прокричал он.
Оля сделала вид, что ничего не случилось.
Девушка, сохраняя внешнее спокойствие, незаметно сунула записку в карман рубашки, собрала на тарелку бутерброды и удалилась в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
У Оли отлегло от сердца. Она даже повеселела. Завтра девушка позвонит в Москву ее родителям. Оля в этом отчего-то не сомневалась. Она до сих пор никогда не встречала настоящую проститутку, но традиция классической русской литературы воспитала в ней мнение, что наши проститутки – существа сердобольные, отзывчивые и честные.
«Нужно будет обязательно, когда все это кончится, пригласить ее к нам в гости, – мечтала Оля. – Нужно ей помочь, устроить на работу, или, если захочет, пусть поступает в институт. Наверное, она бедная, из неблагополучной семьи, вот и пришлось…»
– Богдан!
Дверь комнаты распахнулась, и в переднюю влетел голый до пояса Михась. Одной ногой он никак не мог попасть в штанину джинсов.
– Беда!
Михась подскочил к Оле, пнул ее кулаком в грудь:
– У, сука!
Повернувшись к Богдану, он швырнул ему в лицо смятую Олину записку, страшным голосом заорал на него, заматюкался.
У Оли душа в пятки ушла.
«Господи, что же я наделала?»
По лестнице загрохотали тяжелые ботинки, в переднюю вбежали заспанные Лева и Гера.
– Это ты так нам отплатила за то, что мы с тобой по-хорошему? – подступившись к Оле, орал на нее Михась. – Сейчас ты узнаешь, что такое по-плохому.
Он вытащил из заднего кармана джинсов пистолет и приставил дуло к Олиному лбу. Другой рукой больно схватил Олю за волосы.
Она зажмурилась, втянула голову в плечи.
– Открой глаза, стерва, смотри на меня. Глаза открой, я сказал, пока тебе мозги не вышиб!
Он с силой потряс ее голову. Из глаз Оли брызнули слезы. Она широко открыла глаза. В дверях комнаты стояла, положив рука на руку, девица в мужской рубашке и спокойно, даже с издевкой, наблюдала за Олей.
Богдан и Лева виновато уставились в пол. Гера в душе ликовал: «Вот-вот! Так я и знал!»
Впопыхах Лева забыл натянуть черную маску. Оля встретилась с ним взглядом. В ее глазах мелькнуло удивление и разочарование: как! тот самый блондин с собакой, что следил за ней возле дома, – он и есть бандит в маске?
– Ты что думаешь, мы в пионерском лагере? В войнушку играем? – Михась постучал по лбу Оли холодным вороненым дулом. – Шутки шутим? Так вот, чтобы ты запомнила, дура, что это не шутки.
Он размахнулся и ударил ее в лицо рукояткой пистолета. Левая щека сразу же онемела, словно сделали укол анестезии. Из разбитой губы пошла кровь.
– Это я еще вполсилы, для ума… А вы, – повернулся Михась к Богдану и Гере, – замкните ее обратно в погреб… Слышишь? Специально говорю по-москальски, чтобы ты все зразумела. Не кормить ее, давайте тильки воду и хлиб, щоб не подохла. Тут не санаторий. Раз не может с нами по-человечески, то и мы с ней не будем. Усе!
Михась махнул рукой.
– Чекайте, еще!
Он вывел Свету на середину комнаты и произнес по-украински речь, смысл которой Оля поняла. Он приводил в пример гражданскую самосознательность «простой украинской девушки».
Затем, порывшись в бумажнике, Михась вытащил стодолларовую купюру и демонстративно подарил ее Свете.
Гера подошел к Оле, расстегнул наручники и, придерживая ее за шиворот, препроводил в сени. Там ее заставили спуститься в погреб.
– Я же замерзну! – крикнула она, как только дотронулась босыми ногами до ледяного цементного пола. – Эй! У меня же ни сапог, ни шубы!
Кто-то сверху сбросил ей на голову тяжелый овечий тулуп. Затем последовали наручники:
– Прикуешь себя сама и за обе руки, слышишь? Через час проверю, если не надела наручники, врежу так, что звездочки посыплются.
Она узнала по голосу блондина, который все время прятал свою рожу под маской.
Затем люк опустился. На этот раз свет в подполе включать не стали.
18
– Мне кажется, я знаю, что это за документы, – сказал Игорь Вересов.
Турецкий вдруг почувствовал, что взгляд Вересова стал каким-то другим. Более проницательным, что ли.
– И что вы думаете по этому поводу? – с достаточной долей небрежности сказал Турецкий, хотя ему хотелось вытрясти из него все как можно скорее.
– Вы, наверное, знаете, Александр Борисович, что Елена Александровна занималась в Государственной думе вопросами связей Украины и России. Причем, насколько я знаю, она начала курировать именно этот вопрос совершенно случайно – вначале она вошла в комиссию по связям со странами СНГ, и ей поручили вести украинское направление. Постепенно она втянулась, ну и… Появились связи, наладились контакты. Много раз она бывала в Киеве, в Донецке, в Харькове. Соответственно, к Мартемьяновой стали поступать документы, которые, скажем так, более подробно обрисовывали ситуацию в той или иной области, или того или иного человека, или организацию. Вы меня понимаете?
– Вполне, – отреагировал Турецкий, – значит, раньше она никогда не была связана с этой тематикой?
– Нет, – ответил Вересов, – это произошло абсолютно случайно. Но, как очень тщательный и ответственный человек, она полностью влилась в работу. Можно сказать, постоянно только и занималась этим вопросом. Причем, Мартемьянову интересовали буквально все сферы, в которых Украина и Россия были хоть как-то связаны. Вы понимаете, что таких сфер, несмотря на долгие годы, прошедшие после развода, осталось порядочно. Она собирала материалы, которых со временем накопилось очень много.
– Я полагаю, крайне много, – заметил Турецкий.
Игорь Вересов кивнул:
– Да. Причем, в отличие от многих и многих своих коллег, Елена Александровна не жалела сил и работала засучив рукава. Она настолько углублялась в некоторые вопросы, что нам даже приходилось иногда в неофициальном порядке гасить нарождающиеся скандалы.
– Например.
– Например с премьер-министром Лазаренко. Документы, которые попали к Елене Александровне, явно изобличали его по всем выдвинутым обвинениям. А как вы знаете, все никак не могут решить, виноват Лазаренко или нет. Конечно, его сторонникам, мягко говоря, не нравилось, что у публичного политика в России есть эти документы. Ведь депутат, в отличие, скажем, от ФСБ или прокуратуры, человек свободный. Захочет – в прессу отдаст, захочет – выйдет на площадь и будет листовки разбрасывать. Или по радио выступит…
– Или по телевидению, – в тон ему продолжил Турецкий.
Вересов покачал головой:
– Нет, Александр Борисович, здесь гораздо проблематичнее. Телевидение у нас контролируется. Олигархи там всякие или само государство в лице разных структур, которые действительно имеют реальную власть. Хотя бы в пределах Садового кольца. Вы меня понимаете?
