Обычные люди: 101-й полицейский батальон и «окончательное решение еврейского вопроса» - Кристофер Браунинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почти ни одно описание «охоты на евреев» не обходилось без упоминаний о том, что укрытия и подземные убежища чаще всего обнаруживались польскими осведомителями и обозленными крестьянами. Но слова, которые выбирали полицейские, раскрывают не просто информацию о поведении поляков. В их показаниях то и дело звучало слово «предать», явно подразумевающее высокую степень морального осуждения{460}. Самым откровенным в этом отношении был Густав Михаэльсон: «В то время меня очень беспокоило то, что польское население предавало этих спрятавшихся евреев. Евреи очень хорошо маскировались в лесу, в вырытых в земле убежищах или в других укромных местах, и их никогда не нашли бы, если бы не предательство со стороны поляков»{461}. Михаэльсон относился к тому меньшинству «слабаков», кто никогда не стрелял и поэтому мог критиковать окружающих с моральных позиций, не впадая при этом в отъявленное лицемерие. Этого нельзя сказать о большинстве других полицейских, которые обвиняли поляков в «предательстве», но ни разу не упомянули о том, что немцы сознательно подбирали таких людей и поощряли подобные поступки.
Более объективную картину представил Бруно Пробст с его беспощадной честностью по отношению к себе. Он сказал, что очередная «охота на евреев» часто начиналась с наводки, полученной от польских осведомителей. Но при этом добавил: «Еще я помню, что в то время мы стали более систематически, чем раньше, расстреливать поляков, приютивших евреев. Почти всегда мы при этом сжигали их хутора»{462}. Помимо полицейского, рассказавшего о польской женщине, которую выдал ее отец и которую расстреляли за то, что в Коцке она прятала евреев у себя в подвале, Пробст был единственным из 210 свидетелей, признавшим существование немецкой политики расстрелов местных жителей за укрывательство евреев.
Кроме этого, Пробст рассказал еще одну историю. Патруль, которым командовал лейтенант Хоппнер, обнаружил подземное убежище с десятью евреями. Один юноша вышел вперед и сказал, что он поляк и спрятался там, чтобы быть вместе со своей молодой женой. Хоппнер предоставил ему выбор: уйти или быть расстрелянным вместе с женой-еврейкой. Поляк остался, и его расстреляли. По мнению Пробста, Хоппнер сделал свое предложение не всерьез. Если бы поляк решил уйти, его «совершенно точно» расстреляли бы «при попытке к бегству»{463}.
Немецкие полицейские описывали и другие примеры соучастия поляков. В Коньсковоле к одному полицейскому, стоявшему в оцеплении, обратилась женщина, одетая как польская крестьянка. Находившиеся рядом поляки сказали, что это переодетая еврейка, но полицейский тем не менее пропустил ее{464}. Некоторые из полицейских рассказывали, как поляки хватали евреев и удерживали их, дожидаясь прибытия немцев, чтобы те расстреляли пленников{465}. В нескольких случаях евреев до приезда немцев сильно избивали{466}. Однако нашелся лишь один свидетель, который показал, что польские полицейские сопровождали немецкие патрули и принимали участие в двух расстрелах{467}. Для сравнения: Тони Бентхайм рассказывал о том, что произошло, когда польская полиция в Комарувке доложила об аресте четырех евреев. Друккер приказал Бентхайму расстрелять их. Тот отвел евреев на кладбище, где и собирался самостоятельно исполнить приказ, но тут его автомат заклинило. Тогда Бентхайм спросил сопровождавшего его польского полицейского, «не желает ли он сам сделать это». «Однако тот, к моему удивлению, отказался». Тогда Бентхайм воспользовался своим пистолетом{468}.
Описывая случаи соучастия со стороны поляков, немцы не лгали. К огромному сожалению, это подтверждается рассказами других людей. В конце концов, Холокост – это история, в которой очень мало героев и очень много преступников и жертв. Недостаток немецких описаний в том, что они дают искажение общей перспективы. Полицейские предпочитали умалчивать о поляках, помогавших евреям, и о том, как немцы карали за такую помощь. Почти ни слова не было сказано о роли немцев в поощрении польских «предателей», которых полицейские столь лицемерно осуждали. И никто не обратил внимания на тот факт, что крупные вспомогательные формирования убийц – пресловутые «хиви» – комплектовались отнюдь не из польского населения, что резко выделяет его на фоне других национальностей Восточной Европы с ее глубинным антисемитизмом. И поэтому высказывания немецких полицейских о поляках в известной степени дают не меньшее представление о них самих.
Глава 18
Обычные люди
Почему же большинство полицейских 101-го резервного батальона превратились в убийц и лишь меньшинство – может быть, 10% и, во всяком случае, никак не больше 20 – сумели избежать этого? Ранее я уже предлагал несколько объяснений: ожесточение военного времени, расизм, разделение общей задачи на подзадачи и превращение их в рутину, специальный подбор исполнителей, стремление к продвижению по службе, подчинение приказам, уважение к авторитету, идеологическая обработка и нежелание выделяться на общем фоне. В разной степени применимы все эти факторы, но для каждого из них требуется уточнение.
Войны всегда сопровождались злодеяниями. Как заметил Джон Дауэр в своей замечательной книге «Безжалостная война: Раса и сила в войне на Тихом океане»[13], «военная ненависть» приводит к «военным преступлениям»{469}. А если ко всеобщему ожесточению, неизбежному, когда вооруженные люди начинают массово убивать друг друга, добавляются глубоко укоренившиеся негативные расовые стереотипы, хрупкая система международных конвенций и правил ведения войны нарушается всеми сторонами еще чаще и грубее. Отсюда разница между более или менее традиционной войной – например, войной между Германией и западными союзниками – и «расовыми войнами» новейшей истории. От нацистской «войны на уничтожение» в Восточной Европе и «войны против евреев» до «безжалостной войны» на Тихом океане и войны во Вьетнаме – повсюду солдаты истязали и массово убивали мирных жителей и беззащитных военнопленных и совершали другие зверства. Дауэр рассказывает о целых подразделениях американской армии на Тихом океане, бойцы которых откровенно бравировали тем, что «не берут пленных», и коллекционировали части тел японских солдат в качестве сувениров с поля боя. Такое чтение способно потрясти любого, кто самодовольно считает военные зверства монополией нацистского режима.
Война, а в особенности расовая война, приводит к ожесточению, которое в свою очередь приводит к зверствам. Можно утверждать, что эта общая черта прослеживается от Бромберга[14]{470}, и
