Сорок роз - Томас Хюрлиман

— Ах, Адель, когда же они наконец заметят, что я прирожденный лидер фракции!

— Нет, Макс, твое место в правительстве! Непозволительно стране отрекаться от такого человека, партийным невеждам пора бы это уразуметь, а?

— На следующей неделе у меня встреча с одним деятелем из автомобильного лобби.

— Отличная идея, Макс! Все вокруг просто кишит автомобилями, везде строятся дороги и мосты, и было бы очень неплохо, если б такой человек, как ты, позаботился о планировании перевозок.

— Я тебе уже рассказывал о Фоксе?

— О сером кардинале?

— Он весьма высоко меня ценит.

— И вполне справедливо, Макс. Мы все тебя высоко ценим. И что же он предлагает, этот умник, доктор Фокс?

— Речь идет о машине, о «форде» модели «Таунус-семнадцать-эм». Если я соглашусь впредь заниматься транспортными вопросами, они предоставят эту машину в мое распоряжение.

— Насколько я знаю, у тебя нет водительских прав.

— Если я войду в правительство, у меня будет шофер.

— Но с «фордом»-то что делать? За руль садиться некому.

— Есть кому. — Макс кивнул на портьеру. Там, скрестив руки на груди, стояла Мария. Он смущенно улыбнулся. — За руль сядет она.

— Мария?!

— Да. Номер Первый ставит на мобильность. В ближайшее время мы проложим автомагистраль через всю страну, что, как полагает Фокс, и перед нами откроет новые возможности. В твоем лице, Адель, мальчуган имеет чудесную нянюшку, а на «форде» Мария без особого напряжения сможет курсировать между вами и мной.

— Над этим стоит поразмыслить, Макс, верно?

— Я не могу отставать от прогресса, — ответил он.

Поначалу Марии было нелегко улыбаться в ответ на ядовитые шуточки инструктора по вождению, однако с педалями, рычагами и кнопками бывшая пианистка совладала без труда. В конце мая она сдала экзамен на права, и дома ее ожидал поистине торжественный прием. Перед кацевским особняком, сверкая хромом, стояла новенькая машина, тот самый «форд»! Макс произнес забавную речь, представитель автомобильного лобби вручил им ключи, а городской священник обмакнул кропило в святую воду и освятил «форд». На приборной доске была приклеена медаль Святого Христофора,[67] и поголовно все решили, что магнетическое ручательство медали — завершающий штрих этого мобильного чуда техники (цитата из речи Макса).

Но это еще не все, дальше — больше!

На малыша автомобиль производил грандиозное впечатление, и, когда его мама возвращалась из столицы, ей достаточно было нажать на клаксон, как ребенок тотчас сползал с тетиных колен на пол, быстро топотал на кухню и решительно требовал, чтобы Луиза подняла его и поставила на подоконник открытого окна. Само собой, его блестящий взгляд был прикован к «форду», но Мария не сомневалась, что со временем часть его любви к машине распространится на нее. Обычно она ставила машину прямо под кухонным окном, вылезала из «форда» и, сдвинув голливудские очки на лоб, со смехом кричала малышу:

— Привет, солнышко, вот и я!

— Би-би, — доносилось сверху, — би-би!

И все трое — старая Луиза, мама и сынок — весело хохотали.

Адель фон Губендорф, ревниво наблюдавшая за таким развитием событий, купила кинопроектор, чтобы с помощью мультфильмов побороть мальчуганову увлеченность автомобилем, но, как только возле кацевского дома гудел клаксон, малыш тотчас требовал, чтобы его посадили за огромный руль мамина «форда»: брруммм, бруммм, би-би!

При поддержке жены Майер изрядно укрепил свое положение в столице. Третьим его называть перестали, сперва сделались приветливей официанты, потом работницы туалетов, а в конце концов и журналисты, он вправду продвигался вперед, причем в темпе новой эпохи. Недавний объект усмешек, провинциал, приобрел известность. Все вдруг начали твердить, что этого Майера стоит взять на заметку, что-то такое в нем есть, а главное: жена у него что надо. В свободные выходные он с Марией, своей шофершей, ездил по стране, от перевала к перевалу, где всякий раз выскакивал из машины, обменивался рукопожатиями с другими автомобилистами, нахваливал мощные моторы. В таких поездках, а прежде всего в столице, блистая рядом с Майером, Мария мало-помалу вернула себе территории, которые уступила Адели, однако важнее, намного важнее для нее был мальчуган, и тот миг, когда он целиком переметнулся к ней, стал поистине лучшим в ее жизни.

Среда, самое начало октября. На одиннадцать Мария была записана к Перси, а самое позднее в четыре (и даже раньше, если получится) намеревалась приехать в столицу: их пригласили на открытие филиала концерна «БМВ». Когда она поднимала гаражные ворота, подкатил на велосипеде почтальон, протянул ей конверт авиапочты, адрес был едва различим под множеством штемпелей, нечетких, смазанных. Почтальон склонил голову и молча пожал ей руку, словно догадывался, что привез ей не живой привет, а печальную весть. Тоненькие листочки, плотно исписанные сверху донизу, как брукнеровская симфония, до отказа набитая нотами, так что творческий порыв композитора приобретает некую одышливость. Семь страниц! Шесть из них рассказывали новости миссии, и только напоследок тетушки сообщали, что еще сегодня неминуемо распрощаются с жизнью. Рано утром, писали они, белые наемники ушли. Около полудня Пит ван Вайенберге, симпатичный энтомолог, специалист по бабочкам, тоже уплыл на байдарке вниз по реке. Ван Вайенберге умолял их бежать вместе с ним, но ведь их место здесь, в миссии, так назначил Господь. И как же Он вознаградил их за терпение! Уже несколько часов из глубины леса слышно, как аборигены празднуют победу, бьют в барабаны и поют, прекрасно, как никогда. «Сейчас, — так заканчивали тетушки свое последнее письмо, — мы сидим на веранде, одна пишет, одна отгоняет комаров, одна диктует, и все втроем мы думаем, что еще нынче ночью вернемся домой, в Вечное Блаженство. Вот почему, горячо любимая Марихен, мы говорим тебе прощай. Береги себя. А главное — не отчаивайся! Милосердная Матерь скоро дарует тебе желанное дитя, — и поверь, на радость д-ру Майеру, это будет мальчик, продолжатель рода и наследник. Расскажи ему о нас и не забудь вовремя познакомить его с фортепиано — он наверняка унаследовал музыкальный талант Кацев. Как только стемнеет, нам придется снять Мадонну с алтаря, завернуть в ткань и закопать за миссией. А потом мы допьем джин (бутылку припрятали специально для этой цели) и будем надеяться, что не заплутаем по дороге домой. Все три любящие тебя тетушки».

Буквы расплывались, но сквозь пелену слез Мария видела, как дитя, означенное в письме, топает к ней на своих кривоватых ножках. Всхлипнув, она прижала его к подрумяненным и напудренным щекам.

— Ты огорчена, мама?

— Нет, сынок, счастлива. Как никогда.

Она посадила его на переднее сиденье и рванула с места. Наверно, он видел в лобовое стекло лишь пронизанную солнцем осеннюю синеву и вместе с мамой, которая напевала за рулем, летел сквозь небеса, словно ангел.

Война двух королев закончилась победой матери, однако же контакт с соседкой пришлось поддерживать по-прежнему. Ведь только благодаря ей, верной нянюшке, Майеры могли вести такую жизнь, которая приближала Макса к его цели. Пока Мария была в столице, Адель фон Губендорф опекала мальчугана, учила его молитвам и песням, показывала городок и кинофильмы, где пыхтели немые паровозы или Толстый залеплял Тощему тортом в физиономию. Ее помощь была сущим благословением. Он уже научился есть ложкой. Уже умел строить коротенькие фразы, а вскоре пальчики его так окрепли, что сумели открыть латунные защелки допотопного чемодана, который его прадед в незапамятные времена тащил через Галицию.

С браком тоже все было в порядке.

Зеркальная Мария быстро снискала в столице известность. Ее внешность и манеры нравились, а ее замечания о мировом духе, об искусстве модернизма или о буржуазной отсталости Стравинского вызывали интерес. Какая женщина, совершенно очаровательная! Что за Зеркальной Марией существовала еще одна, другая, Макс словно бы не замечал, и эта другая, Звездная Мария, разумеется, избегала допускать мужа в сокровенные помещения. Среди ее усопших — умирающей маман, убитых тетушек — ему делать нечего. Пускай держится той Марии, что вовне, и, хотя, обнимая ее, поневоле ел огуречные ломтики косметической маски, он мирился с данностями. Ведь у него все шло хорошо. Для его проекта, для карьеры то есть, Мария подходила идеально, и программа его пользовалась все большим успехом. Кто же станет отвергать будущее! Каждому охота урвать кусок от этого пирога, у всех слюнки текут, а никто не пропагандировал светлое завтра так убедительно, как Макс Майер, чья супруга была живым воплощением его слов, доказательством, что идеальная семья, о которой он рассуждал, существует на самом деле. Господа перешептывались, дамы дивились, она же в скором времени достигла в своей роли столь утонченного артистизма, что повергла в изумление даже циничного д-ра Фокса.