Общее учение о государстве - Георг Еллинек

Но именно в эпоху, когда философская спекуляция выставила идею развития в качестве общего принципа, наука начинает отрицательно относиться к вопросу об объективной универсальной цели государства, признавая его бессодержательным. Прежде всего сюда относятся те последователи современного органического учения о государстве, которые утверждают, что государство не имеет цели[282]. Это логически, безусловно, правильно, если серьезно относиться к естественнонаучной аналогии. Ибо вопрос о том, имеет ли организм какую-нибудь цель для чего-либо вне его находящегося, с эмпирической естественнонаучной точки зрения недопустим. Органическая теория обычно исходит из того, что государство есть самоцель или, другими словами, что оно в себе самом заключает цель своего бытия[283], отрицая, таким образом, существование объективной цели. Механически-материалистический взгляд на природу и историю еще более естественно, чем органическая теория, склоняется к учению об абсолютной бесцельности государства. Телеологическое миросозерцание, напротив, пытаясь разгадать смысл истории, стремится приписать государству ценность, выходящую за пределы простого его существования[284]. Какая объективная ценность приписывается государству, – всецело зависит поэтому от различия историко-философских воззрений, являющихся только частью общего миро-созерцания. Такая философия истории никогда, правда, не исчезнет совершенно из области спекуляции, ибо как бы мы ни сознавали ограниченность нашего познания, мы никогда не можем совершенно отказаться от стремления к целостному познанию. Но если и допустить, что здесь, как и во всякой другой области знания, пополнение выясненного неизвестным и непознаваемым является неустранимой потребностью нашей духовной организации, то все же все ответы на конечные вопросы лишены объективно убедительной силы и, сверх того, не в состоянии удовлетворительно разрешить реальных проблем современности. Из того общего, что они конструируют, конкретное никогда не может быть выведено хотя бы с некоторой достоверностью.

Совершенно произвольна теория объективной партикулярной цели государства, согласно которой каждое государство имело и будет иметь свою особую цель, присущую исключительно ему, обусловливающую его историческое положение и значение[285]. Для того чтобы установить эти цели, обыкновенно выделяют одну какую-либо из многообразных исторически меняющихся функций соответственного государства и объявляют ее существенно присущей только этому государству целью. Такими специфическими целями признавали, например, для Рима внешние завоевания, для Англии – политическую свободу, для Испании времен Габсбургов – восстановление единства веры, для Германии – осуществление царства свободы (Фихте), для России – колонизацию и приобщение к куль-туре Северной Азии. В широких кругах общества эта теория играет значительную роль, в особенности когда речь идет о международных отношениях. Как часто и в настоящее время говорят здесь об исторических задачах, об исторической миссии того или иного государства, между тем как на самом деле речь идет не об объективных целях, поставленных высшей господствующей в истории силой, а всегда об определенных – действительных или мнимых – интересах данного государства, обусловливаемых всем ходом его исторического развития.

От вопроса об объективной цели следует строго отличать вопрос о субъективной цели государства, т. е. об отношениях государства к индивидуальным целям. Этот вопрос должен быть поставлен и разрешен, и отрицать необходимость его возможно только вследствие смешения объективной цели с субъективной. Необходимость этого вопроса вытекает из следующих соображений.

Государство есть целевое единство. Социальное учение о государстве, исходящее из такой конструкции государства, должно поэтому выяснить те цели, благодаря наличности которых объединенная в государстве масса представляется нам единой. Существование таких целей вытекает из того неопровержимого психологическог факта, что жизнь государства складывается из непрерывного ряда человеческих действий, а всякое действие необходимо определяется мотивом, а стало быть, целью. Доказывать бесцельность государства в указанном здесь смысле – значило бы низвести его на степень слепой силы природы, лишить его всякого единства и непрерывности, что возможно только при неясном или непродуманном отношении к вопросу. Каждый закон, каждое распоряжение, назначение, всякий международный договор должен иметь какую-либо – и притом, по мнению его авторов, разумную – цель, в противном случае государство представляло бы только огромный дом для умалишенных.

С государством дело обстоит здесь так же, как и с другими социальными учреждениями. Выяснение их объективной цели (τέλος, как называет ее Stahl) составляет задачу спекуляции, а не науки, тем более что все учреждения, при историческом их изучении, оказываются находящимися в состоянии непрерывного изменения и уже по одному этому следует отказаться от установления какой бы то ни было постоянной их цели. Но индивиды и все общество, без сомнения, пользуются этими учреждениями для своих особенных целей. Поэтому всякая эпоха имеет свое индивидуальное представление о цели этих учреждений, чем и вызывается и объясняется явление изменения цели.

Сюда могло бы относиться то высказываемое временами возражение, что только каждое в отдельности государство имеет конкретные, относящиеся лишь к данному моменту, цели, которые поэтому одни только и имеют значение и не могут быть подведены под один общий знаменатель[286]. Но как ни разнообразна человеческая деятельность и как ни разнообразны поэтому формы, в которые отливаются человеческие цели, все же самые многообразные цели с логической необходимостью объединяются в определенные высшие конечные цели. Значительнейшая часть человеческих действий, – какую бы пеструю картину они ни представляли и как бы ни были перепутаны между собой ближайшие их цели, – подчиняется высшей цели – сохранению индивидуального существования и индивидуального благосостояния. Средства, при помощи которых достигаются эти высшие цели, коренным образом различны, а с тем вместе и посредствующие цели, но множество этих последних все же сводится к немногим или, в конце концов, одной конечной цели. Совершенно справедливо поэтому, что каждое государство в каждый данный момент стремится к достижению своих особенных целей для себя и своих членов; но это не устраняет возможности познать во всех этих отдельных целях одну великую общую цель.

Но здесь могло бы возникнуть сомнение, не следует ли признать констатирование отдельных государственных целей достаточным, а сведение посредствующих целей к высшим – безразличным[287]. Но такое сомнение отпадает, как только мы познаем великое теоретическое и практическое значение высших государственных целей. Без знания этих целей невозможна законченная наука о государстве. Чисто формальное определение государства, совершено не считающееся с его целью, никогда не может дать полной картины государства, а с тем вместе и прочного признака, который отличал бы его от других образований, признаваемых равноправными с ним или даже стоящими над ним. К средневековой церкви подходят все признаки формального определения государства. Она обладала территорией, которую она подразделяла на провинции и епархии; она предъявляла притязание на распространение ее власти на всех пребывающих в ее области; в христианском мире она имела свой народ и обладала властью, которая сознавала себя независимой от какой бы то ни было земной власти, суверенитет которой далеко превосходил суверенитет государства. Она издавала законы, судила и наказывала; она имела гораздо более обширное управление, чем тогдашнее, по сравнению с ней, рудиментарное государство[288]. Если, несмотря на то, она не была государством, а оставалась церковью, то это может быть понято только из различия ее целей и целей государства. Если б это было не так, если бы в общем сознании не существовало различия между целями государства и церкви, то церковь, в конце концов, поглотила бы государство. Но и теперь еще прочное отграничение государства от церкви невозможно без познания целей обоих[289].

Практическое значение познания цели государства заключается в том, что только им завершается психологически и этически необходимое обоснование государства. Учение об обосновании государства могло обосновать только институт государства вообще, но не государство в его индивидуальной структуре. Здесь место учения о цели государства. Как для наивного сознания, так и для научной мысли необходимо возникает вопрос, почему существуют государственные учреждения, которые не являются, конечно, слепыми силами природы, в их поддающихся изменению волей человека и фактически всегда меняющихся формах, почему необходимы те жертвы, которые индивид и все общество всегда должны приносить государству? Оппортунистическим отрицанием общих принципов государственной деятельности и безнадежным «иначе не может быть» нельзя обосновать воинской, податной, судебной и множества других повинностей, налагаемых государством. В этом пункте учение о государстве соприкасается поэтому с практической политикой. Всякое изменение в области законодательства и организации государства должно быть обосновано его целесообразностью, каждая мотивировка проекта должна прямо или безмолвно опираться на цели государства. Поэтому противоположность великих политических партий и проявляется в противоположности воззрений на цели государства. Термины «либеральный» и «консервативный», «реакционный» и «социалистический» означают принципиальные разногласия относительно задач государства. Иметь политические принципы – значит не что иное, как иметь определенные воззрения на отношение конкретных государственных дел к посредствующим и конечным целям государства. Только с точки зрения целей государства можно судить о достоинствах или негодности политики государства, – что не всегда должно быть сознаваемо высказывающим суждение. Все политические суждения суть телеологические оценки.