Осторожно! Биологическое оружие! - Канатжан (Кен) Алибеков (Алибек)

Закончив разговор с Фроловым, я велел ему держать язык за зубами. Затем я позвонил Савве Ермошину:

— Савва, — проговорил я, — у меня неприятности.

— У тебя их всегда хватало, — хохотнул он.

— Похоже, Пасечник сбежал.

На том конце провода повисла гнетущая тишина. Потом я услышал:

— Вот черт! Лучше сразу дать знать Калинину, — добавил он на конец после долгого молчания.

— Для этого-то я и позвонил тебе. Хотел, чтобы ты был со мной, когда я преподнесу ему эту новость.

Когда мы вошли, Калинин разговаривал с Валерием Быковым — министром медицинской и микробиологической промышленности.

Не шжню, кто заговорил первым, я или Ермошин, но никогда не забуду, как обменялись взглядами Калинин и Быков. Глядя на их лица, можно было подумать, что они только что услышали о смерти кого-то из близких.

Я быстро пересказал им разговор с Фроловым.

Калинин опомнился первым:

— Кто дал ему разрешение?

— Я, но об этом вам было доложено.

Да, я рассказал Калинину о разговоре с Пасечником и о приглашении, поступившем от руководства французской фармацевтической фирмы. Конечно, я и сам мог дать разрешение на зарубежную поездку, однако Калинин всегда настаивал, чтобы я информировал его обо всем.

— Не помню такого, — резко откинувшись назад, Калинин исподтишка глянул на Быкова. — Ты мне ничего не говорил!

Я вдруг почувствовал, как по спине у меня побежали мурашки. Калинин недвусмысленно дал мне понять, что вся ответственность за случившееся ложится на меня одного. Мастер подковерной борьбы, он отлично знал, как в такой ситуации выйти сухим из воды.

— Кто готовил шифрограмму, предписывающую Пасечнику вернуться в Москву? — как на допросе спросил он низким, «начальственным» голосом.

— Я сам, — признался я. — Но мы всем руководителям посылали такие. Все они касались совещания в Протвино.

— Кто ее подписал?

— Смирнов, — я назвал фамилию одного из замов Калинина. Именно его я попросил подготовить и подписать шифрограммы, поскольку сам был завален работой.

Этот факт был мне на пользу. Если бы моя подпись стояла под шифрованной телеграммой, это только подкрепило бы ту стройную версию, которую выстраивали на моих глазах: сначала Алибеков дает разрешение Пасечнику уехать в Париж, а потом ему приходит телеграмма за подписью того же Алибекова с приказом вернуться раньше. Что это, если не зашифрованное предупреждение Пасечнику, чтобы тот немедленно исчез? Конечно, логики в этой теории было мало.

Быков не отступал. Он потребовал, чтобы я рассказал все снова, с самого начала. Потом велел Ермошину изложить собственную версию событий, которая, естественно, мало чем отличалась от моей. Подумав немного, я решил промолчать о подавленном состоянии Пасечника незадолго до отъезда, решив, что сделаю только хуже. И совсем не хотел объяснять, почему я немедленно не проинформировал их обоих о странном поведении директора. Наконец Быков выдохся.

— Михаил Сергеевич наверняка об этом узнает, — пробормотал он, имея в виду Горбачева. — От Кремля такое не скроешь. И двух дней не пройдет, как все узнают о том, что случилось. Так что лучше приготовься заранее.

— К чему? — спросил я.

— Кто-то будет козлом отпущения, — невозмутимо объяснил Быков. — И если Горбачев решит, что кого-то нужно будет непременно наказать, то этим человеком будешь ты. Впрочем, не исключено, что он закроет на это глаза. Тогда можешь считать, что тебе повезло. Есть шанс прожить остаток своих дней счастливо и умереть в собственной постели.

Я угрюмо кивнул. Что тут говорить? Все и так было ясно.

Через пару дней я вернулся из Протвино. В кабинете меня уже поджидал Ермошин.

— Что-нибудь известно о Пасечнике? — коротко спросил он.

— Нет, ничего. А что такое?

Ермошин сосредоточенно разглядывал свои руки:

— Ну… похоже, мы знаем, где он.

— И как вам удалось его найти?

— С помощью экстрасенса, — пояснил Ермошин. — Показали ему фотографию Пасечника. Он долго смотрел на нее, потом сказал, что видит изображенного на ней человека, он сейчас на острове, каком-то очень большом острове, близко от моря.

— На острове? — изумленно переспросил я, не веря собственным ушам.

— Ну да, на острове, — продолжал Ермошин. — И еще он увидел огромный старый дом, в котором с ним «работают» два или три человека.

Я улыбнулся. До этого мне и в голову не могло прийти, что КГБ сотрудничает с экстрасенсами.

— Да ладно тебе, Савва, — отмахнулся я, — прекрати дурачиться. Неужели в такой организации, как наша, нельзя обойтись без столоверчения, духов и прочей чертовщины?

— Послушай, — вдруг рассержено сказал Ермошин, — ты не понимаешь, ведь это очень серьезно. Помнишь, над чем Пасечник работал последние годы?

Я постарался замять разговор. Мне показалось, что Ермошин принимает эту ситуацию слишком близко к сердцу. Самое странное, что, как позже выяснилось, его экстрасенс оказался прав: Пасечник был в Англии.

Спустя много лет, когда я уже сам уехал за границу, в январе 1995 года английское правительство пригласило меня принять участие в обсуждении вопросов биозащиты. Во время перерыва ко мне подошли английские офицеры, и между нами завязался разговор. Я общался через переводчика. Речь зашла о Пасечнике, которого я не видел с 1989 года. Настроение у всех было отличным, и я в шутку рассказал им о том, как КГБ пытался отыскать следы Пасечника с помощью экстрасенса. Но в ответ никто не засмеялся.

— Так ведь именно там мы его и поселили, — сказал вдруг один из офицеров. — Необходимо было обеспечить его безопасность, вот мы и поселили его на побережье в одном из старых домов.

Да… Либо экстрасенс, который помогал КГБ, был настоящим гением, либо… либо у него была отличная агентура. Еще тогда, при разговоре с Ермошиным, я начал подозревать, что Савве было приказано проверить мою реакцию. Наверняка или Быкову, или Калинину принадлежала идея подловить меня. Если бы я не удивился новости о том, что Пасечник находится на острове, это стало бы подтверждением моей причастности. Сказать по правде, я разозлился на Ермошина за то, что он согласился участвовать в этом психологическом эксперименте.

В конце недели Калинин позвонил мне и сообщил, что я «в безопасности». Оказалось, что Горбачев, узнав о Пасечнике, распорядился лишь принять все необходимые меры, чтобы подобное не повторилось, однако ни о каких репрессивных мерах речь не шла.

Еще через две недели в кабинете Калинина состоялось заседание специальной комиссии, в которую входили два офицера КГБ, полковники Никулин и Царенко, и несколько человек от нашего ведомства, включая Савву Ермошина и Владимира Давыдова — военного инженера, ответственного за «организационные вопросы». Давыдов был неприятным человеком: нетерпимым и иногда грубым по отношению к подчиненным. Казалось, он только и искал случая, чтобы угодить начальству, и был готов сделать все, что от него потребуют.