Вечный юноша - Софиев Юрий Борисович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пришел Сергей Николаевич Боев с просьбой заняться с его молодыми — аспирантами и младшими, объяснить им и помочь освоить технику пользования рисовальным (…).
И еще: пройти с ними краткий курс фотографии. Это мог бы сделать Юсупов, но С.Н. ему не доверяет. Эта ленивая скотина действительно доверия не внушает.
11.
19 X суббота
(О своей снохе Светлане Кондруцко — Н.Ч.)
Дрыхнет как ни в чем не бывало. Ни малейшего беспокойства! А Игорь вчера не пришел после работы и сегодня его нет.
Я заболел вчера, думал, что отравился рыбой, но, видимо, резкая перемена погоды, к вечеру пошел сильный дождь и шел всю ночь, очень сильно действует мне на сердце. Уже под вечер мне стало очень плохо. Думал, придет Игорь, может быть, попрошу вызвать «скорую помощь». Но потом заснул. Но утром на работу не пошел.
Утром выяснилось, что Игорь не ночевал. Когда я увидел, что его нету и удивленно спросил о нем — С. не без злорадства ответила — вот, мол-де, наш голубчик!
Ни тени беспокойства!
Я невольно вспомнил Ирину.
Как-то я тоже выкинул номер — проболтавшись всю ночь с Барановым, утром отправился прямо на работу к Шону. Ира не спала всю ночь и утром побежала к Шону. Увидев меня, ни звука не сказала — я ее не видел — и ушла домой.
Только много позже я узнал об этом.
Я думал, что она позвонит ему на службу. После работы она вернулась как ни в чем ни бывало и стала рассказывать о какой— то краске, которую она принесла для полов, даже не спросив об Игоре.
— Вы не звонили ему?
— Нет, я не могла, у нас там нет телефона.
(Кстати, телефон на каждом перекрестке).
Нужно сказать, я почему-то был уверен, что он на работе. Где же его искать? Леля (милейшая сестра отказалась помочь в поисках) Светлане заявила, что она не может оставить Сережу (сына — Н.Ч.), и улеглась с ним спать.
Десятый час — она мирно дрыхнет. Будь проклята вся эта семейка и момент, когда он с ней связался!
Звонил деду (Н.Н. Кноррингу — Н.Ч.). Надеялся, что он был у него вчера, думал, что из-за дождя остался у него. У деда его не было.
Сейчас уже ясно, что что-то произошло. Просто запьянствовать он, надеюсь, не мог, хотя именно на это и хотелось бы надеяться.
В общем, он нас с дедом рано или поздно угробит! Трудно представить себе более нелепую и более, какую-то жалкую несерьезную, пустую, вздорную жизнь. От всего этого щемяще на душе!
12.
20/X, воскресенье
В общем — просто пьянствовал! Все оказалось очень банальным — но и все это может обернуться весьма серьезно (в Институте) — напился, как свинья, потом где-то набили морду, притащили в милицию и т. д.
Все это и очень грустно, и очень противно. Во всяком случае ни один из Софиевых так еще себя в жизни не вел.
Стиль довольно подлый, но, к сожалению, мало оригинальный.
И все-таки, прежде всего щемяще тоскливо на душе. Нестерпимо для меня — что-то жалкое, вид побитой собачонки, когда она, увы, с полным правом обрушивается на него с супружеским гневом.
Ему вероятно очень мерзко от самого себя — потому его бесконечно жалко, щемящее жалко — и вместе с тем, мне кажется, что он чувствует какую-то полную атрофию своей воли, может быть, какую-то слабость этого скольжения по наклонной плоскости.
Подлинный трагизм — сам он остановиться не в состоянии. Вероятно только по-настоящему любящий человек — жена (и если бы он ее любил по-настоящему) — могла бы помочь.
Беда в том, что все здесь должно было бы быть настоящим и любовь, и человек с большой буквы — а тут ничего — ни настоящего, ни с большой буквы! А мещанские союзы и мещанская злобная крикливая ругань — безнадежное дело! Это только глубже топит.
И опять — всегда, не опять — я вспоминаю Иру. Какие бы мы не были, а любовь нам была дана настоящая. 16 лет мы с ней прожили — тягчайшие годы! 20 лет прошло после ее смерти. А разве любовь потускнела? Разве бы она мне снилась так, как она мне снится по сей день?
Ночь. 20/Х.
«Мы все — невольно или вольно — Свидетели великих лет». «Пропуская дней гнетущих Кратковременный обман, Прозревали дней грядущих Сине-розовый туман. Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе! Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе! Не твоих ли звуков сладость Вдохновляла в те года? Не твоя ли, Пушкин, радость Окрыляла нас тогда?» Это — звоны ледохода На торжественной реке. Перекличка парохода С пароходом вдалеке.Самая волшебная строфа! Какая изумительная магия слов, магия поэзии» и какое тупое непонимание поэзии — все эти разговоры о принципиальности, идейности и т. д. в стихах.
Вот зачем, в часы заката Уходя в ночную тьму С белой площади сената, Тихо кланяюсь ему.И Пушкину, и Блоку.
Это — звоны ледохода На торжественной реке. Перекличка парохода С пароходом вдалеке.А ведь какой-нибудь принципиально-торжественный идиот обязательно спросит — а что это дает народу? А что это «конкретно» выражает? А ведь так просто — радость и счастье (а счастье и есть радость) соприкосновения с подлинной поэзией.
13.
«Даже на качающейся рыбацкой фелюге, видно было через бинокль, взрослые и дети в десяток рук скоблили палубу».
Л. Леонов. «Evgenia Ivanovna»
«Евгения Ивановна призналась, что девочкой у себя на родине она тоже обожала школьные походы по историческим окрестностям, однако, сколько ни копались девчата в одном там кургане…»
Там же.
«Через бинокль» — очень сомнительно. Я увидел в подзорную трубу, в телескоп, в бинокль, но, конечно, через очки, а не в очки, через лупу.
Евгения Ивановна не могла сказать «девчата». В те времена, в той среде слово «девчата» было применимо к деревенским, простонародным девушкам, но гимназисток — можно было назвать «девчонки», барышни, но не «девчата».
В обращении к самим себе — девочки, институтки сказали бы «Mesdames», а не «mes demoiselles».
Слово «девочки» в той среде среди мужчин имело определенный смысл. Например: «поедем к девочкам», и вообще, «девочки» — прежде всего легкого поведения.
«А старость, полюбив, стыдится лет», Шекспир. «Страстный пилигрим».
14.
1 ноября.
Опять прелестные теплые осенние дни. Последние. Температура днем до + 25. Краски изумительные.
(Газетная вырезка со стихами Андрея Вознесенского «Ленину освящается…» — Н.Ч.).
В «Ленинской Смене» от 6/XI 1963 г. (среда) стихи Вознесенского, я их встречаю в печати впервые после разноса. А в последней «Юности» — Евтушенко. Это все-таки открыто. В сталинские времена оба они либо гнили бы уже в земле, либо медленно умирали бы в местах не столь отдаленных за проволокой.
