Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Фицджеральд

— Впрочем, у всех нынешних девушек мозги набекрень, — бухнул партнер Хуана. — Начинает поглядывать на мужчин в пятнадцать, а в семнадцать, того и гляди, сбежит с соседским шофером.

— Это верно, — рассеянно подтвердил Хуан. Его целиком захватило только что высказанное предположение. — Беда в том, что живу я не в Бостоне. Если я брошу колледж, то мне захочется быть поближе к ней, потому как, прежде чем я смогу ее обеспечить, пройдет не один месяц. А как мне найти работу в Бостоне — ума не приложу.

— Коль скоро вы в родстве с Корой Чандлер, труда это не составит. Она знает всех бостонцев до единого. Быть может, и семейство девушки тебе посодействует, раз уж ты ей пришелся: в наше сумасшедшее время иные родители готовы любого дурака свалять.

— Не очень-то мне это по душе.

— Богатые девушки не могут питаться воздухом, — сурово отрезал немолодой партнер Хуана.

Игра продолжилась в молчании. Вдруг, пока они расхаживали по площадке, спутник Хуана озабоченно повернулся к нему:

— Послушайте, юноша. Не уверен, действительно ли вы задумали бросить колледж или я вам эту идею сей момент подкинул. Если так, выбросьте ее из головы. Поезжайте домой, обсудите ситуацию на семейном совете. И поступайте так, как вам скажут.

— Мой отец умер.

— Что ж, спросите у матери. Она сердцем чувствует, что для вас благо.

Партнер обращался теперь с Хуаном заметно прохладнее, словно сожалел, что каким-то боком оказался замешанным в его дела. Он угадывал в нем серьезную основу, но без одобрения отнесся к его готовности поверять душу незнакомцам и неспособности найти себе занятие в жизни. Чего-то Хуану недоставало — не уверенности в себе, конечно («прежде чем я смогу ее обеспечить, пройдет не один месяц»), а какой-то более явно выраженной силы, напористости. Когда оба подошли к кабинке кедди, пожилой игрок обменялся с Хуаном рукопожатием и уже собирался удалиться, но тут что-то побудило его сказать юноше еще два-три слова.

— Если надумаете попытать удачу в Бостоне, заходите ко мне повидаться. — Он настойчиво вложил в руку Хуана визитную карточку. — До встречи. Счастливо. И помните: женщина — это нечто вроде автомобиля…

Он затворил за собой дверь раздевалки. Расплатившись с кедди, Хуан взглянул на визитную карточку, зажатую в ладони.

«Гарольд Гарно, — стояло там. — Стейт-стрит, 23–7».

Не прошло и минуты, как Хуан, стараясь не оглядываться, опрометью ринулся подальше от Калпеппер-клаба.

Месяц спустя Сан-Хуан Чандлер по прибытии в Бостон снял дешевый номер в скромной гостинице в деловой части города. В кармане у него лежали двести долларов наличными и конверт, набитый облигациями на полторы тысячи: это и был стартовый капитал, назначенный ему отцом при рождении, с тем чтобы дать ему шанс преуспеть в жизни. Завладел он им не без пререканий с матерью, и не без слез примирилась она с его решением бросить колледж на последнем курсе. Хуан ограничился сообщением, что ему предложили в Бостоне выгодное место; о прочем она догадывалась, но тактично молчала. На самом деле никаких предложений он не получал и никаких планов не строил, однако теперь он достиг совершеннолетия — и с юношескими изъянами было покончено навсегда. В одном он был уверен: ему предстоит жениться на Ноуэл Гарно. Во сне его неотступно терзали мука, боль и стыд, пережитые тем воскресным утром, затмевая все возможные сомнения, затмевая даже по-мальчишески романтическую влюбленность, что расцвела однажды тихим теплым вечером в Монтане. Эта любовь никуда не делась, но была заперта наглухо: то, что случилось позже, подавило ее и заглушило. Добиться Ноуэл было необходимо для его гордости и чувства собственного достоинства: это стало вопросом жизни и смерти — лишь бы стереть из памяти тот день, когда он постарел на целых три года.

С тех пор Хуан с Ноуэл не виделся. На следующее утро он покинул Калпеппер-Бэй и отправился домой.

Да, время он провел прекрасно. Да, тетушка Кора была очень мила. Он не стал писать ни строчки, но через неделю получил от Ноуэл удивленное, хотя и чудовищно несерьезное письмо, в котором она писала, что очень рада была снова с ним повидаться и как нехорошо было с его стороны уехать не попрощавшись.

«Холли Морган шлет тебе наилучшие пожелания, — заканчивала Ноуэл с мягкой наигранной укоризной. — Наверное, вместо меня следовало писать ей. Я всегда считала тебя ветреником, а теперь в этом убедилась».

От ее неловкой попытки замаскировать свое безразличие Хуана бросило в дрожь. Он не добавил это письмо к драгоценной связке, перетянутой голубой ленточкой, а сжег его на противне: трагический жест, едва не спаливший дом матери.

Так началась жизнь Хуана в Бостоне, и первый прожитый им там год настолько походил на сказку без морали, что вряд ли стоит ее пересказывать.

Это история о веренице шальных алогичных везений, на прочном основании которых воздвигается впоследствии девяносто девять из ста неудач. Хотя трудился он усердно, но особые перспективы перед ним не открылись — во всяком случае, соизмеримые с получаемым вознаграждением. Он наткнулся на человека, составившего план — вполне нелепый — хранения замороженных морепродуктов, для реализации которого уже несколько лет искал финансы. Хуан по неопытности принял в этом проекте участие и вложил в него тысячу двести долларов. За год его вопиющая опрометчивость принесла ему прибыль в четыреста процентов. Его партнер попытался выкупить его долю, но в результате достигнутого компромисса Хуан остался компаньоном.

Внутреннее осознание судьбы, никогда Хуана не покидавшее, подсказывало ему, что он разбогатеет. Но в конце года произошло событие, которое заставило его усомниться, имеет ли это вообще какое-либо значение.

Он дважды видел Ноуэл Гарно: один раз в театре, а другой — на заднем сиденье лимузина, в котором она проезжала по бостонской улице, и выглядела, как он позже решил, бледной, усталой и скучающей. При встрече он ничего такого не подумал: это потом сердце у него переполнилось неодолимым волнением и беспомощно затрепетало, будто взаправду стиснутое чьими-то пальцами. Он поспешно укрылся под навесом магазина и замер там — дрожа от ужаса и восторга в ожидании, пока она проедет мимо. Ноуэл не знала, что он в Бостоне, и сам он не хотел, чтобы она об этом знала, пока он не подготовится к встрече. Хуан следил за каждым ее шагом по газетным колонкам светской хроники. Вот она учится в колледже, вот проводит дома рождественские каникулы, на Пасху выехала к горячим источникам, а осенью представлена обществу Это была пора ее дебюта: ежедневно Хуан читал о ее присутствии на обедах, на танцах, на балах и на собраниях, на благотворительных вечерах и на театральных постановках Молодежной лиги. Ящик его письменного стола заполняла дюжина ее нечетких изображений в газетах. Хуан терпеливо ждал. Пускай Ноуэл вволю повеселится.

По истечении почти полутора лет, проведенных им в Бостоне, к концу первого сезона Ноуэл, в суматохе массового отбытия во Флориду, Хуан решил больше не ждать. И вот сырым и промозглым февральским днем, когда детвора в резиновых сапожонках строила плотины в забитых снегом канавах, на крыльцо дома Гарно поднялся приятного вида хорошо одетый блондин и вручил горничной визитную карточку. Стараясь утишить сердцебиение, он прошел в гостиную и уселся там в кресло.

Шелест платья на лестнице, легкие шаги по залу, возглас — это Ноуэл!

— Хуан, ты ли? — воскликнула Ноуэл — удивленная, польщенная, любезная. — Я не знала, что ты в Бостоне. Я так рада тебя видеть. Думала, ты совсем меня бросил.

Голос Хуан обрел почти сразу: теперь это оказалось легче, чем раньше. Ощутила ли Ноуэл произошедшую с ним перемену, но теперь он уже не был никем, как прежде. Запас солидности не позволит ему снова вести себя как эгоистичному дитяти.

Хуан пояснил, что не прочь обосноваться в Бостоне, и дал ей понять, что дела у него обстоят блестяще; затем, хотя это и причинило ему боль, с юмором вспомнил об их последней встрече, намекнув, что покинул компанию купальщиков из-за вспышки гнева на Ноуэл. Не мог же он сознаться, что побудил его к этому стыд. Ноуэл рассмеялась. Хуан вдруг почувствовал себя до странности счастливым.

Прошло полчаса. В камине мерцал огонь. За окном темнело, и комнату окутывали призрачные сумерки, создающие внутри дома ту же обстановку, что и при недвижно-ровном сиянии звезд. Стоявший перед Ноуэл Хуан опустился на кушетку рядом с ней.

— Ноуэл…

В холле послышались легкие шаги: горничная шла отпирать входную дверь. Быстро протянув руку, Ноуэл включила электрическую лампу на столике возле кушетки.

— Я и не заметила, как стемнело, — проговорила она слишком торопливо, как показалось Хуану.

В дверном проеме появилась горничная и объявила:

— Мистер Темплтон.