Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эту, казалось бы, простейшую истину пришлось внушать образованным педагогам, а они поначалу воспринимали ее как блажь нового директора. Их я не виню, они так были обучены. Но к чести педагогов сказать, они скоро поняли, что такое деление ошибочно, особенно после того, как труд по самообслуживанию мы начали облекать в форму игры и детей пришлось «отдавать» в полное подчинение рабочим. По всем правилам положено было направлять детей на работу обязательно под присмотром воспитателя, а воспитатели сплошь женщины, валить же, скажем, лес, или косить сено, или пахать поле — дело более мужское, и поскольку никто за нас этого дела не делал, постольку и взяли наши мужики на себя функции воспитателей. Скажу, что дар педагога сидит в каждом отце. К сожалению, не скажешь обратного: в каждом педагоге сидит отец. В наше время это обстоятельство — отстранение отцов и вообще мужчин от повседневного воздействия на ребенка — стало причиной многих изъянов в воспитании.
10 августа 1984 года
Вчера: приехал Витя, Виктор Михайлович Дмитриев, с сыном в отпуск. День проговорили. Он — секретарь райкома партии в Вытегре, ведает промышленностью. Район большой, запущенный. Десять леспромхозов, дела лесные идут худо. Любопытно: он говорит, что ныне и районное звено не знает реальной жизни в низах. Четверо суток жил в леспромхозе и увидел такое, что было откровением даже для райкомовцев. Его наблюдения подтверждают мою давнюю мысль: да, районное звено, казалось бы ближе всех стоящее к производству, к народной жизни, уже отдаляется, оно лишь представляет себе жизнь, но не знает ее истинно. Принимать желаемое за действительное становится для управленческой иерархии бедствием.
* * *
Да, так вот об отцах, о мужском воспитании… Дело даже не в том, что много стало «безотцовщины», то есть семей, в которых мать да дитя, а в том, что мужчина вообще «ушел» из детского сада, школы, Дома пионеров, детских комнат и клубов при домоуправлениях и т. д. Даже в деревне, где взрослый мир никогда не был отделен от детского, ибо все мирские дела решались на сходках открыто, все трудовые процессы совершались на глазах и при участии детей, сейчас между взрослыми и детьми вне семьи выросла стена. На собрания и всякие разные «мероприятия» для взрослых детей не пускают, им не дозволяется ходить на машинные дворы, на поле и ферму, где работают машины, и нередко сельский ребенок имеет весьма смутное представление о том, чем заняты его родители, как они живут вне дома. Таким образом, мальчишки не получают достаточно жизненных мужских уроков, у них в общении со сверстниками вырабатывается свой идеал, свои нормы поведения, свои представления о жизни. На это-то «свое», молодежное, чрезвычайно мало воздействие народных традиций, нравственного опыта, обычаев, зато велико влияние «новейшего», приносимого ветром со стороны, формирующего незрелые умы.
Мужчина ушел из сферы воспитания, передоверив ее женщине, и общество смирилось с этим. Равнозначна ли замена учителя учительницей, воспитателя воспитательницей? Конечно, нет. Он и Она непременно должны быть рядом, вместе, ибо они — две стороны одной медали.
В детдоме у нас мужчин тоже было немного: директор, завхоз, конюх, кузнец, столяр да два-три плотника, которых мы нанимали на круглый год, потому что стройка шла постоянно. На директора ложилась необъятная задача — олицетворять собою «отцовское воспитание». Он должен все знать и уметь объяснить, все организовать и устроить наилучшим образом, все уметь делать своими руками, он — глава семьи. Я говорю не только о себе, но и о своих коллегах. Все мы, директора-мужчины, чувствовали на себе эту колоссальную нагрузку, оттого и не знали покоя ни днем, ни ночью, ни в выходные, которых у нас не было, ни в отпуске, который годами не использовали. Особенно важно (и чрезвычайно ценится в мальчишеском мире) умение. Краснобай, но неумеха для мальчишек не пример, такой очень скоро становится объектом насмешек, ему непременно дадут нелестное прозвище. Тут мне и пригодились уроки моего отца, в детстве он передал мне все свои умения — я умел пахать, плотничать, косить, столярничать, жито сеять, коня запрячь, полы мыть, портянки стирать, сад сажать, коров пасти… А образование дало знания, а война — умение предвидеть и организовывать. Нашим мужикам не хватало разве что специальных знаний, но с избытком было жизненного опыта. Поэтому я «отдал» им, не боясь, под опеку детей, просвещая их, как умел, педагогически. Самое главное, что произошло при таком повороте, — мужики прониклись ответственностью, поняли, что место их службы — не как всякая другая работа, а особого значения, они ведь были солдатами на войне и знали, к о г о они теперь заменяют.
Об одном мужике хочу рассказать подробно. И потому подробно, что считаю полезным соприкосновение детей с человеком, представляющим собой мир иррациональный, если хотите, с «чудиком», с «чокнутым», со «свихнувшимся», как угодно. От такого соприкосновения или, точнее сказать, общения в ребенке удивительным образом пробуждаются и находят выражение самые, я бы сказал, тончайшие движения души. Он воспринимает неожиданный и непонятный для него мир с каким-то восторженным замиранием сердца. Он восхищен и немного испуган, обрадован и чуть-чуть растерян, он готов сострадать, помочь, спрашивать, спорить — в нем заработала мысль…
«Чудика» звали Володей, по прозвищу Моник. Моя встреча с ним произошла зимой, в январскую стужу, и признаюсь, то, что я увидел в первый миг, меня ошарашило. По сугробам, обочь дороги, шел человек в свитке, с непокрытой головой, высоко поднимая красные, как у журавля, босые ноги. Он был от меня на расстоянии, и я подумал, что ошибся, он не босой, а в какой-то невиданной обуви: тогда ведь в чем попало ходили! Направлялся я в столярку — мужики там делали рамы, — приостановился, поглядел с минуту на странное видение: нет, вроде бы не ошибаюсь — босой идет по снегу, но, может, это какой-нибудь пьяный дурень выскочил из дому и пробирается до соседа опохмелиться, ну пускай себе… Однако мужики, когда я рассказал им о «видении», подтвердили:
— Есть тут один… Володя Моник, навроде святого…
Минут через двадцать я возвратился в канцелярию — так звался угол, отгороженный
