Живой Журнал. Публикации 2014, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин

— Метро «Сталинская»!

Да и пошёл прочь по улице.

Хотел было я возразить, потому как какая «Сталинская», вон тут рядом — жёлтый купол «Электрозаводской», два шага. Но старик уже удалялся прочь.

С другой стороны, чего там только нет теперь — «МакДональдс», торговый центр, какие-то конторы, здания МАМИ (корпуса его уже за Медовым переулком)… МАМИ по-новому называется Московский государственный университет машиностроения. А бань-то нет, они там, в прошлом, в семидесятых, скажем.

А расцвет их, может, и в шестидесятых, когда сюда стекались не только рабочие с Московского электрозавода, но и жители со всех берегов Яузы, да с половины Большоё Семёновской.

А станция Московского метрополитена «Сталинская» переименована в станцию «Семёновская» 30 ноября 1961 года.

Был старик, значит, по-своему, прав.

_______________________________________

Астраханские бани

Бабушкинские бани

Варшавские бани

Воронцовские бани

Вятские бани

Измайловские бани

Калитниковские бани

Коптевские бани

Краснопресненские бани

Лефортовские бани

Бани Соколиной горы

Покровские бани

Ржевские бани

Сандуновские бани

Селезнёвские бани

Очаковские бани

Усачёвские бани

Бабьегородские бани

Богородские бани

Боевские бани

Виноградовские бани

Дангауэровские бани

Даниловские бани

Доброслободские бани

Донские бани

Железнодорожные бани

Зачатьевские бани

Зубаревские бани

Ибрагимовские бани

Кадашёвские бани

Каменновские бани

Кожевнические бани

Крымские бани

Кунцевские бани

Марьинорощинские бани

Марьинские бани

Машковские бани

Меньшиковские бани

Можайские бани

Москворецкие бани

Оружейные бани

Рочдельские бани

Самотёчные бани

Семёновские бани

Суконные бани

Тетеринские бани

Тихвинские бани

Тюфелевские бани

Устьинские бани

Центральные бани

Шаболовские бани

Извините, если кого обидел.

16 марта 2014

День Святого Патрика (17 марта) (2014-03-17)

Раевский выбрался из постели и прошлёпал босыми ногами в кухню.

Квартира была огромной — он отвык от таких — сначала пятки холодил ламинат, а потом ледяной кухонный мрамор. Хвалёные полы с подогревом явно бастовали.

Всю ночь они кричали «Слонче» — потому что им так сказали, что надо кричать, когда пьёшь «Гиннес».

Ночь мерилась не по двадцать восемь — тридцать пять, а по ноль — пятьдесят восемь, то есть не унциями, а пинтами.

За окнами догорал День Святого Патрика — зашипела, завыла последняя шутиха. Наталья Александровна спала в дальней комнате, и он без опаски стал курить под вытяжкой, кутаясь в халат. Приезжать не следовало, всё это было напрасно — no sex with ex. Всё дело в том, что они чересчур праздновали, и вечер прокатился по пабам, в компании крашеных зелёным и оранжевым людей, как махновская конница по степи.

И вот он здесь, на этой кухне, которую знал, как свои пять пальцев. Квартира с видом на Кремль, былая роскошь… Вернее, роскошь никуда не делась — вполне оставалась при этой семье.

Он иногда встречался со своими друзьями в этой квартире — всё равно в ней никто не жил.

Хозяева превращали нефть во французское вино где-то на берегах Средиземного моря.

Раевскому было непонятно, счастливы ли они, счастлива ли его подруга, что как перелётная длинноногая птица, кочевала по свету.

Жизнь не густа, и наказывает нас тем, что желания исполняются буквально. Ты вымаливаешь себе счастье, но чеховский крыжовник оказывается кислым, время упущено, и ты любишь не тех, кого добился — а тот далёкий образ из прошлого.

Он вымаливал свою первую любовь, и вот она посапывала в дальней комнате.

Любовь была завёрнута в белое, как мумия.

«Это довольно старая любовь», — подумал Раевский и даже поперхнулся.

Стакан потрескивал под натиском пузырьков, а Раевский принялся пока изучать огромный аляповатый герб, висевший на стене над барной стойкой. Его ещё десять лет назад поразил этот герб, вполне ирландский. Далёкий предок Натальи Александровны был выписан Петром из Ирландии, и, побираясь, проехал всю Европу, чтобы из нищего моряка превратиться в богача, сыпать золотом — своим и чужим — в разных портах, строить корабли, попасть в опалу, и, наплодив кучу полурусских детей, утонуть в Маркизовой луже, иначе говоря, в Финском заливе.

Отчего на щите изображён кентавр, Раевский уже не помнил. Кентавр, кентавр — была какая-то история… Он провёл пальцем по резному дереву, затем по облупленному, под старину, жезлу, покоившемуся, как меч, на подставке.

Странная искра ударила ему в пальцы — и будто прошлое вошло в него.

Точно, далёкий родственник, боковая ветвь генеалогического древа женщины, спавшей в дальней комнате, старый монах дрался с кентаврами на далёком острове. Он был упомянут в списках плавания святого Брендана. Монах, больше орудовавший мечом, чем крестом, гонял друидов (Раевский почему-то представил себе, как загоняют седобородого старца на дерево, и он сидит там, путаясь бородой в ветвях, а монахи, как стая псов, лают на него снизу).

Точно — старый монах специализировался на изгнании нечестивых существ — и если его товарищи воевали с друидами, то он изничтожил кентавров на острове.

Так гласила легенда.

Но, кажется, всё окончилось печально.

И вдруг он представил себе — как.

Друид исчезает медленно, будто задёргивая за собой занавеску, и невидимая занавесь действительно закрывает проход, движется, шелестя по траве.

Друид затягивает за собой горловину мешка, в котором часть Лощины Зелёного камня и его враг — священник-пришелец.

Старого монаха загнали в ловушку — вот что это значит.

Это значит, что друид долго плёл нити, сводил их вместе, долго лилась ядовитая слюна, и вот, шаг за шагом, он выманил священника из монастыря. Говорят, именно друид подал святому Патрику кубок с отравленным вином, но только святой прикоснулся к кубку, вино замёрзло, и кубок треснул. Спустя несколько лет друид сгорел на костре, испытывая прочность веры.

Чужая вера оказалась прочней — от друида остался только плащ, что принадлежал раньше святому Патрику. Нетленный, лежал он поверх углей.

Но это всё слухи и легенды, что рассказывают недалёкие люди. Знаменитый друид жив, и строит козни монахам. И теперь он торжествует победу над монахом.

Это именно он заставил монаха целый день тащиться по горным тропам и вместо обещанного неизвестным странником свитка святого Брендана показал монаху своё иссохшее от ненависти лицо.

Теперь он удаляется, и деревья покорно кланяются ему, простирая ветви