Черный жемчуг - Синтия Хэррод-Иглз

– Ральф, ты напугал меня, – проговорила она. Другая рука Мэри была спрятана в складках ее юбки.

– С тобой все в порядке, Мэри? Ты такая бледная, – встревожился Ральф.

Она долго молчала, как будто решая, что ответить мужу, затем проговорила нарочито беспечным голосом:

– От солнца у меня разболелась голова, только и всего.

– И ты принимала лекарство?

Рука Мэри неохотно приподнялась, и Ральф увидел, как она сжала какой-то предмет, прежде чем сунуть его в карман передника.

– Нет... боль была не слишком сильной. Она уже почти прошла, – ответила Мэри, а затем спросила, явно желая переменить тему: – Ты видел Кита? Что он тебе сказал?

Слегка удивившись внезапному интересу Мэри, Ральф сообщил ей новость о решении канцлера. Если жене не хотелось признаваться в том, что она принимала лекарство, он не собирался настаивать, однако удивлялся, почему она стыдится этого.

– Похоже, что мы наконец-то получим свои земли обратно, и довольно скоро, – закончил он.

– Бедный Кит, – задумчиво пробормотала Мэри. – Тяжело нести несправедливое наказание и видеть, как те, кто и пальцем о палец не ударил ради короля, сейчас владеют не принадлежащей им землей...

– Но это еще не все, – продолжал Ральф, решительно взглянув на жену. – Кит сообщил мне новости, касающиеся Эдуарда, моего дяди Эдуарда.

Мэри покраснела и смутилась, а Ральф шагнул к ней, умоляюще протягивая руку.

– Выслушай меня, Мэри, прошу. Кит сказал, что Эдуард назначен комиссаром по делам благотворительности в округе Лидса. Это означает, что он некоторое время будет находиться в нескольких милях от нас. Мэри, я хочу увидеться с ним, хочу попросить его приехать домой...

Мэри слегка нахмурилась, но промолчала, уставившись в пол. Ральф торопливо продолжал, как будто она могла остановить его прежде, чем он сумеет высказаться.

– Я имею в виду, приехать в гости. Понимаю, его работа хлопотна, вряд ли он сможет остаться у нас надолго, но я так соскучился по нему, Мэри! Мы выросли вместе, он мне ближе, чем брат. Я помню, как он вел себя по отношению к тебе и знаю, как ты боишься, но прошу, сделай это для меня! Прими его. Тебе почти не придется общаться с ним, но все же прими его как хозяйка этого дома... – он смутился. – Если я простил его, это не означает, что я считаю тебя виновной. Я искренне верю, что он не замышлял дурного, просто вел себя как мальчишка, а я был слишком суров, решив выслать его. Я хочу помириться с ним. Ты позволишь мне это сделать? Будь великодушной!

Он остановился, на мгновение решив, что Мэри не собирается отвечать, так как она не поднимала головы и не двигалась с места. Наконец она вздохнула, но ее лицо оставалось безучастным.

– Пригласи его, если хочешь. – Я не против.

– И ты примешь его? – радостно подхватил Ральф. Мэри кивнула, и он с благодарностью пожал ей руки. – Спасибо, дорогая! Спасибо тебе! Да благословит Бог твое великодушие!

Неопределенное выражение недовольства промелькнуло на бледном лице Мэри, она быстро отдернула руки и отвернулась.

– Мне надо одеться, скоро обед. Где Одри? Она должна уже быть здесь. Позови ее сюда, Ральф.

Аннунсиата расправила юбки своего нового дорожного платья и с удовольствием оглядела их. Платье было сшито из лучшего синего французского сукна, купленного на рынке в Йорке; совместными усилиями портной Ральфа и швея Руфи выбрали для него фасон. Результат, по мнению Аннунсиаты, оказался впечатляющим. Впервые в жизни у нее было такое красивое платье, к тому же на его юбку пошло так много ткани, что Аннунсиату охватила гордость.

– После всех этих жалких платьев, которые мне приходилось носить, – радостно воскликнула она, обращаясь к Эллин, – я чувствую себя самой богатой на свете, видя такие глубокие складки! – И она закружилась на месте, слыша, как тяжелая ткань шуршит по плитам пола ее маленькой комнаты. – Хетти, подними зеркало повыше, – приказала она горничной, принявшись вертеться перед ним, чтобы еще раз оценить платье. Лиф платья был очень узким и плотно облегал грудь девушки, его покрой слегка напоминал мужской камзол с двумя рядами маленьких серебряных пуговиц спереди. Портной уверял, что сейчас модно шить женские костюмы для верховой езды похожими на мужские. К платью полагалась черная шляпа с широкими, сильно загнутыми полями, которую Эллин, что-то с сомнением бормоча про себя, украсила перьями. Взяв шляпу, Аннунсиата с помощью второй горничной, Мэг, водрузила ее себе на голову, придав нужный наклон.

– Да уж, теперь вы вылитая Иезавель, это точно, – поджимая губы, проговорила Эллин. – Не понимаю, зачем вам, при всей вашей красоте, обряжаться в мужское платье! Ничего хорошего из этого не выйдет. Я уж сколько раз говорила хозяйке, да разве она меня послушает?

Аннунсиата сдвинула шляпу набок.

– Замечательно! Должно быть, в Лондоне все женщины одеваются так. О моя шляпка! Мне она так нравится, что я готова класть ее с собой в постель каждую ночь!

– Конечно, коли уж вы оделись как блудница, то можете и вести себя так же, – сердито отозвалась Эллин.

Аннунсиата отвернулась от зеркала и одарила няню сияющей улыбкой. Она знала, почему Эллин ворчит, и причина заключалась совсем не в одежде – Руфь не разрешила няне сопровождать Аннунсиату в город.

– Эллин, не сердись, – попросила девушка, торжествующе улыбаясь. – Тебе бы там все равно не понравилось, да и поездка была бы слишком тяжелой для тебя. Мама права. Со мной будет все в порядке, не тревожься обо мне.

– Тревожиться о вас? Нет уж, я не буду тратить свое время на пустяки, мисс. Говорят, черный джентльмен присматривает за своими детьми, и с этой минуты вы несетесь по его пути, сломя голову. Тщеславие, грех, нечестивые разговоры и разврат – вот что вы найдете в Лондоне, потому и радуетесь сейчас, и одеваетесь так, что смотреть стыдно. Да, говорила я хозяйке...

– Ну, Эллин, что я могу натворить в Лондоне, если за мной будут присматривать Ричард и Люси?

Проницательно взглянув на нее, Эллин ответила:

– Даже если бы они были самыми лучшими из людей, то не смогли бы запретить вам делать то, что вы захотите. Вы можете послушаться только свою мать и меня.

– Неужели ты думаешь, – воскликнула Аннунсиата, притворяясь оскорбленной, – что у меня самой не хватит здравого смысла, чтобы сохранить свою честь?

Эллин покачала головой.

– Нет, я не беспокоюсь о вашей чести, мисс. Когда речь идет о деле, вы ведете себе так же разумно, как и хозяйка.

– Тогда о чем же? – рассерженно воскликнула девушка.

– О том, что вы можете выйти замуж за протестанта, – проговорила Эллин, впервые признаваясь в своих страхах, и Аннунсиата звонко расхохоталась, бросившись обнимать няню. В это время открылась дверь, и в комнату вошла Руфь.