Командир Разведгруппы. За линией фронта - Анатолий Терещенко

Перевербовка агента, если её можно так назвать, прошла довольно-таки успешно.

– Ну, ты быстро его распотрошил. Раскололся он, как орех, до самой попы, – заметил Гурский. – Понимаю, его превосходительство, господин случай помог!

– Случайность, случайность… Знаешь, счастливая случайность чаще всего находит того, кто меньше всего на неё рассчитывает. Молодцом оказался и наш «заядлый курильщик» Володя Степанов.

– Проявил реально глубокую бдительность.

– Да! Надо подумать о его поощрении. Такие люди, я бы сказал, штучные!..

После нескольких глубоких инструктажей Зорич снабдил перевербованного, теперь уже своего агента, заманчивой и трудно перепроверяемой для немцев дезинформацией…

В конце беседы Александр ввернул украинскую пословицу:

– Ну, что, Иван, шо було – бачылы, шо буде – побачэмо!

– Заверяю вас, товарищ майор, шо побачэмо добрэ дило! (что увидим доброе дело. – Авт. ), – подытожил и успокоил оперативника теперь уже его негласный помощник.* * *

Вскоре с ворохом всякого рода «оперативной туфты» Макарук отправился в Люблин для встречи со своим шефом-вербовщиком, гестаповцем Аккардтом.

При встрече с фашистом агент подтвердил информацию о прибытии в отряд двух офицеров с Большой земли: майора Зорича и капитана Гурского, назвал ложную численность «железняковцев» и раскрыл данные о «боевых намерениях» партизан. Указал на объекты их внимания и даты вероятных боевых вылазок. Кроме того, с «печальной миной на устах» подтвердил провал агента «Вольфа» – Шамко, заметив при этом, что следствие вели именно эти два офицера – Зорич и Гурский. Аккардту он рассказал подробности убийства Шамко своего якобы коллеги Сметинского.

Болезненная гримаса исказила лицо гитлеровца, глаза округлились, щеки побледнели, а уши стали пунцовыми. Он тяжело задышал.

– Откуда ты знаешь его псевдоним?

– Он всё рассказал чекистам, – искренне ответил «агент».

– Где Шамко сейчас? Под арестом? Что с ним? – взрывался вопросами побледневший гестаповский начальник.

– Нету Шамко… Уже, к превеликому сожалению, он на том свете. Его тут же партизаны расстреляли, как шпиона. Как мне рассказывал сослуживец по отряду, после короткого следствия и такого же суда-трибунала его вывели на опушку леса и застрелили беднягу возле оврага, – скривился, словно от искреннего переживания за судьбу своего «коллеги», Иван и испытующе посмотрел на шефа.

– Собаке собачья честь – не суди, да не судим будешь. Не он судья! – рявкнул Аккардт, а потом спросил: – На сколько тебя «отпустили»?

– На два дня. Для встречи с женой, за одеждой и кое-какими харчами, там с этим делом у них бо-о-о-льшие проблемы, – спокойно ответил Макарук.

– В Люблине не крутись. Могут случайные люди засечь. Немедленно отправляйся к себе домой в деревню. Тебя подбросят на машине. Завтра встретимся у пани Зоси ровно в шестнадцать, – я думаю, ты найдешь её ресторанчик?

Затем он стал подробно растолковывать, как найти ресторан.

– Теперь найду. Когда-то я бывал в тех местах, даже возле него, – да-да, припоминаю.

– Ну вот и хорошо… Там у меня есть комната. Пройдешь через черный ход на второй этаж – третья дверь слева. Если меня не будет – подождёшь в коридоре. Но этого, я так думаю, не случится. Я буду тебя ждать – приду заранее…

И действительно за Иваном вечером пришла легковая машина. Его гестаповец-солдат отвез на край села и не проводил из салона, а скорее – выбросил, как зайца из мешка в чисто поле. Он шел впервые робко не по своей, а чужой, недавно приютившей его с женой земле и всё время пригибался, как будто хоронился от своих соседей. Пробирался огородами, преодолевая колючие кустарники домашней ажины – ежевики и ломкой малины.

Лениво лаяли собаки по крестьянским дворам. Пахло прелой соломой и навозом с хозяйских дворов. На болоте и у пруда квакали лягушки. Иван вздрогнул, когда неожиданно услышал громкое ржанье соседского коня. Над горизонтом из-за черной полосы леса поднимался огромный красный шар вечерней луны, от чего, казалось, стало ещё темнее.

Вот и милая хатка, ставшая ещё роднее после разлуки с женой. Он подошел на цыпочках к окну и подушечками пальцев тихо побарабанил по стеклу. Тут же колыхнулась занавеска, как будто кто-то стоял у окна.

Через мгновение в сенях зашуршали босые ноги Марыси – милой Марысечки. Так он называл свою любимую. Дверь отворилась. Жена бросилась тигрицей на плечи Ивана и буквально впилась в его губы. Он, в свою очередь, долго не отпускал её. Слёзы радости полились из глаз. Крепко обнявшись, они вошли в светелку. Она хотела зажечь каганец и стала искать в темноте на выступе русской печки коробок со спичками.

– Не надо, Марысечка, посидим без света. Я утром должен покинуть дом… Так надо, так надо…

Ничего он ей не сказал об идейной переориентировке, о задании партизан-разведчиков, только обнадежил, что скоро закончится война, и они вернуться на Родину – в их многострадальную Волынь, где будет новая власть, которая защитит людей от дурацких кровавых шабашей между славянами.

– А когда она закончится? – задала глупый вопрос Марыся.

– Скоро, числа не могу знать, но скоро, по сравнению с тем, сколько она уже идет.

– Ох, как уже все надоело… Да поможет нам Дева Мария!

– Согласен, Марысечка, согласен!..Помогут нам с тобой одинаково почитаемые нами и Дева Мария, и Иисус Христос…

Охота на Эриха Коха

Ещё в Киеве нарком госбезопасности УССР генерал-майор С. Р. Савченко, ставя оперативные задачи Зоричу, предупредил его, чтобы он был готовым совершить возмездие над палачом украинского народа гауляйтером Восточной Пруссии и рейхскомиссаром Украины Эрихом Кохом. Генерал несколько раз подчеркивал, что такую задачу им поставила сама Лубянка.

Это был тот случай, когда слова Макиавелли о том, что, вынося приговор, нужно руководствоваться человеколюбием, осмотрительностью и милосердием, полностью игнорировались как моралью, так и совестью. Игнорировались потому, что чекисты имели дело с лютым зверем в человеческом облике, уничтожившим сотни тысяч ни в чем не повинных мирных граждан в Украине и Польше.

Зорич помнил слова, сказанные генералом Савченко при инструктаже по Коху:

– Такую задачу нам поставил Центр и наш руководитель генерал Судоплатов. У Павла Анатольевича с исполнителя особый спрос. У него давно руки чешутся на этого мерзавца и проходимца. Его позиция однозначна – палач Кох должен быть или пленен, или уничтожен. Позорно не наказание, а преступление. Осень приходит после весны и лета не потому, что ей так вздумалось, а потому, что там, где не было посеяно зерно и не расцвели цветы, не дождешься урожая. Я надеюсь на урожай – ты его должен собрать. Зерно и цветы – это победы нашей армии. Коху некуда деваться – ему остается только прятаться…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});