На крутом перевале (сборник) - Марин Ионице

— Ева моя…

— Опять? Прошу тебя, не серди меня. Меня зовут Флорентина. Сколько раз тебе говорить?

Флорентина, а дальше не знаю как. С улицы Гривицей, не знаю, какой номер дома. Не помню, чтобы я когда-либо видел подобную красавицу. Особенно сегодня. Она склоняется надо мной. Я тону в ее волосах. Ее лицо приближается медленно, как неизбежность. Глаза наши широко открыты. Любовь и страсть встречаются с открытыми глазами.

Только мы вдвоем под шатром ее черных волос.

Мгновение — и весь мир для нас уже не существует.

Аурел Михале

Рассказы

Нежность

1

Зрительный зал размеренно погружался в темноту, словно торопливые сумерки быстро переходили в ночь. Свет огромных люстр постепенно гас — так темнеют раскаленные добела стальные брусья. Сзади чуть поскрипывали стулья, кто-то глухо кашлянул, и установилась полная тишина.

Сабина опустила руку на ладонь Пауля, отдалась во власть музыки. Она с трепетом ловила первые аккорды, переносясь в мир, созданный ее собственными чувствами и воображением. У Пауля, напротив, музыка обостряла мысли и чувства; он погружался не в грезы, а в атмосферу напряженного, интенсивного переживания.

Прошло какое-то время, пока мелодия увертюры, чистая и проникающая в душу, не соединила их. Сердце Сабины уже было переполнено, потому что оперу она знала давно и всякий раз наслаждалась ею. Пауля же, приготовившегося пережить вместе с героями все перипетии судьбы, охватило сдержанное напряжение.

Опера шла в памятный для них день, и он за неделю до этого метался в поисках билетов. Раздобыть их было трудно, потому что в этот вечер исполнительница главной партии, блиставшая на сцене почти двадцать лет, пела перед публикой в последний раз. Эта опера напоминала Сабине и Паулю об их молодости. Наверное, поэтому так нежна была рука Сабины, сжимавшая в темноте руку Пауля.

В первый раз они слушали эту оперу вместе восемнадцать лет назад. В тот вечер Сабина решилась поехать с ним в «лес», как называл место своей службы Пауль. Сегодня после спектакля, как и в тот раз, они тоже поужинают в ресторане. Доберутся домой поздно — «лес» довольно далеко от города. Пауль с нетерпением ждал этот вечер, потому что они решили провести его точно так же, как тогда, восемнадцать лет назад. Так они отмечали день своей помолвки каждый год, когда позволяли дела по службе. Если не удавалось достать билеты в оперу, шли на другой спектакль. Потом долго сидели вдвоем, вспоминая начало своей любви…

Бывали случаи, когда им не удавалось приехать в город: как-то в этот день Пауль не смог даже забежать домой; в другой раз она не могла встать с постели — у них только что родилась Валентина. Но тяжелее всего было в тот год, когда он находился в госпитале.

Сейчас Валентина выросла. Ей четырнадцать. Вместе с классом она уехала на экскурсию в горы, но не забыла об их празднике. Утром, когда Пауль принес Сабине темно-красные, отяжелевшие от росы розы, они получили и телеграмму от Валентины.

Сабина с нежностью следила за тем, что происходило на сцене. Когда в огромном зале зазвучала трогательная, пленительная ария Чио-Чио-Сан, сердце Сабины затрепетало, а на глазах выступили слезы. Голос певицы был исполнен неподдельной грусти — грусти Чио-Чио-Сан, грусти расставания со сценой, с тысячами зрителей, души которых она столько лет радовала чистой любовью.

Когда ария кончилась и все зрители аплодировали стоя, бросали на сцену цветы, а певица все ниже склонялась, готовясь опуститься на колени перед публикой, восхищавшейся ею в течение многих лет, и Сабина, растроганная, вытирала слезы на глазах, билетерша остановилась в проходе рядом с ними:

— Двадцатый ряд, место двадцатое — вас просят к телефону.

Пауль Морару быстро вышел, пробираясь между стоявшими зрителями. Сабина продолжала аплодировать, но глаза ее устремились за ним. Охватившее Сабину волнение не оставило ее, даже когда Пауль возвратился.

— Мне придется уйти, — шепнул он. — Оставайся до конца, а я постараюсь вернуться или пришлю за тобой машину. Пауль всегда сообщал дежурному офицеру свое место в зрительном зале, если шел на спектакль. Сабина знала это правило. Уже не раз он оставлял ее таким образом, но никогда она не чувствовала себя такой одинокой, как сегодня. Ей показалось, что из всех женщин только она в зале одна, без мужа. И это в такой день, во время такого спектакля! Она хотела было последовать за ним, но Пауль настоял, чтобы она осталась: ведь это ее любимая опера и когда она еще услышит свою любимую певицу?

— И мне потом расскажешь, — убеждал он ее.

— Это же невозможно — рассказать музыку, — с упреком ответила Сабина.

— Ты все можешь! — улыбнулся он и ушел.

Сабина досматривала спектакль, сидя на краешке кресла, охваченная беспокойством. Все время она задавала себе вопрос: что могло случиться там, в «лесу», зачем он так срочно понадобился? Иногда она замирала, вглядываясь в ту сторону, где был выход. Сколько раз Пауль вот так неожиданно покидал ее! Она уже свыклась с этим и никогда особенно не беспокоилась, но сегодня… «Не может там быть чего-либо серьезного, — успокаивала она себя. — Наверное, он уже ждет меня у театра, не входя, чтобы не беспокоить еще раз зрителей».

Но она напрасно искала его глазами перед театром. И машина, которая должна была отвезти ее в их небольшой гарнизон, не вернулась. Такси атаковали те, кто первыми покинули театр. Ей пришлось искать другую стоянку, долго ждать машину, а потом еще и уговаривать шофера, чтобы согласился везти ее за город. «Что ж, отличный вечер!» — горько подумала Сабина. Беспокойство ее все нарастало.

В дороге она немного успокоилась. Темнота в машине, удобное мягкое сиденье, ощущение скорости, с которой шофер вел машину по пустынному шоссе, — все это отвлекало от мрачных мыслей. Неожиданно нахлынули живые, трепетные воспоминания о том, как они начинали свою жизнь.

В тот день, восемнадцать лет назад, она впервые проделала этот путь. Она тоже ехала одна, только на повозке. Накануне они с Паулем слушали Пуччини, были одинаково взволнованы музыкой, блестящим исполнением партии Чио-Чио-Сан той певицей, которая сегодня прощалась со своими почитателями. В тот вечер, после спектакля, Сабина сказала Паулю, что решила всегда быть рядом с ним там, в далеком селе, в его «лесу».

Этот шаг изменял всю ее жизнь. Она и боялась, и сомневалась, и отметала всякие сомнения и страхи. Всю ночь она не сомкнула глаз, замирая на своей койке в студенческом общежитии, но решения не изменила.

Утром Сабина собрала свои скромные пожитки, сложила их в чемодан и вышла на дорогу. Но только к обеду ей попалась повозка, которая привозила овощи на рынок и теперь возвращалась в село, куда нужно было Сабине. Моросил мелкий осенний дождь. Возница подал ей знак забраться под парусиновый навес. В повозке сидела жена крестьянина, некрасивая, сухая, сердитая. Сабине было не по себе от ее злой ухмылки, и она не сказала, что едет к жениху. Когда они наконец добрались до села, Сабина спросила о Пауле. Возница высадил ее у ворот дома, в котором Пауль снимал комнату. Женщина презрительно поджала свои сморщенные губы.

Сабина сразу узнала домик, удивившись, как точно она себе его представляла. Пауль много раз рассказывал ей, как выглядит дом, в котором он живет, так что дом не показался ей чужим. Она знала, что над дверью, на крашеном голубом косяке, лежит ключ от его комнаты, что окно его справа от входа. Дом принадлежал старушке, которая в одиночестве доживала свой век. Правда, почти ежедневно ее навещала одна из невесток.

В комнате все было так, как описывал Пауль: земляной пол, у стены кровать с соломенным матрацем, под матрацем — много сухой полыни. Еще там была большая печка в углу, топившаяся из коридора соломой, ведро с водой. В простенках на гвоздях была развешана его одежда.

Сабина остановилась на пороге. Ее охватило уныние. Одиночество и тоска, с которыми ей еще придется столкнуться, подступали со всех сторон. Не сразу она различила упругий металлический звук — капли воды падали с потолка в подставленный медный таз. Сабина оставила чемодан у двери. Уехать! Обратно! Но она решила подождать возвращения Пауля со службы. Сбросила перепачканные грязью туфли, осторожно, на цыпочках добралась до кровати, свернулась калачиком под шинелью и, не отрывая глаз от окна, стала ждать.

Вечером, когда она увидела входящего в ворота Пауля, промокшего, в грязных сапогах, у нее не хватило сил даже подняться. Словно завороженная, Сабина смотрела на дверь. Она услышала, как Пауль, топая на крыльце, сбивает с сапог грязь, снимает в сенях дождевик, потом увидела его самого. Пауль застыл в дверях, с недоумением глядя на чемодан и туфли. Но вот в следующее мгновение он увидел ее, съежившуюся, угрюмую, дрожащую от холода. У него вырвался какой-то гортанный возглас, похожий на крик журавля, нашедшего свою стаю после бури.