Ричард Длинные Руки – майордом - Гай Орловский

Она ответила тихим голосом:

– Люблю уединение.

– Ответ неверный, – сообщил я безжалостно. – Самое ценное всегда прячут подальше. Повторяю, кто ты?

– Меня зовут Боудика, – ответила она, кося глазами на преграждающий дорогу из гроба меч.

– И все? – спросил я. – Для такой роскошной женщины это мало.

Она ответила мертвым голосом:

– Ты ведь убьешь меня?

– Конечно!

– Так убей…

– Хочешь умереть?

Ее прекрасные плечи потомственной аристократки вздрогнули.

– Нет, – ответила она тихо, добавила страстно: – Нет, очень не хочу!.. Но ты убьешь… Ты ведь убьешь?

– Пока зверь бессилен, – согласился я, – надо убить. Но я не рядовой паладин, а вышестоящие товарищи обязаны всюду стараться извлечь выгоду, а то и прибыль. Если не для себя, то хотя бы для общества. Потому проживешь, пока будешь отвечать подробно и точно. Может быть, проживешь чуточку дольше, если ответы меня устроят.

Она спросила жалобно:

– Но как ответить, чтобы тебя устроило?

– Не хочешь умирать, – сказал я понимающе, – ишь, ответы готова подтасовывать… Понимаешь, меня устроят ответы не приятные мне лично, хотя и люблю лесть, просто обожаю, а правдивые. Что делать, правитель должен видеть истинную картину вещей, это подданным можно говорить всякую приятную хрень… Итак, последний раз спрашиваю, кто ты?… Учти, я не побегу за осиновым колом, я не простонародец. Мой святой меч справится не хуже, верно?

Она вздрогнула всем телом.

– Да, – прошептали ее губы, – от него злая сила… Он убивает прикосновением… Я – Боудика, волшебница из Алантиса, но этой страны уже нет… И я давно не волшебница. Это мой грот, а в тех залах, сквозь которые ты, как понимаю, прошел, были мои слуги… Они погибли?

– Все, – заверил я. – Никто не примчится, зови не зови. Братья из святой инквизиции уже обшарили их тела.

Ее лицо перекосилось.

– Инквизиции?

– Ага, – сказал я, – знаешь такую?

– Еще бы, – прошептала она. – Когда-то… да. Я знаю, что такое святая инквизиция. Убей меня сейчас…

Я видел борьбу на ее лице, словно пыталась приподняться, чтобы грудью о меч – и все, конец пытке ожиданием, в то же время боязнь боли, боязнь и тень надежды, что никогда не оставляет до конца живое существо, держат ее там на дне гроба и заставляют смотреть умоляюще.

– Здесь я решаю, – ответил я надменно, здорово покривив душой, – кому жить, а кому нет. Я, а вовсе не инквизиция. Если заинтересуешь, то еще поживешь. По моей воле.

Ее лицо озарилось надеждой, даже щеки чуть порозовели, она прошептала:

– Я сделаю все, чтобы тебя заинтересовать! Убери меч и насладись моим телом… Оно роскошное, как ты и сказал…

Я поморщился.

– Неужели я выгляжу таким дураком?

– А что я сказала не так?

– Я на тебя полезу, – сказал я саркастически, – а ты вонзишь зубешки в сонную артерию?.. Неужели попадались такие идиоты?

Что-то в ее лице подсказало, что да, только такие, все мужчины один в один, как одинаковые дубы в лесу, однако вслух произнесла тихонько:

– Ты мой властелин, как я посмею?

– А бунт на что? – спросил я резонно. – Революция против угнетателя?.. Когда бунт оправдан, он вроде бы даже законен и легитимен. А на взгляд женщин мы все угнетатели. Только и знаем, что угнетаем, угнетаем, угнетаем… Нет уж, нет уж… Ладно, что-то я заболтался с тобой, вампирша. Пора тебе в ад…

Я протянул руку к рукояти меча, женщина испуганно зажмурилась, ресницы затрепетали. К моему изумлению, выкатилась слеза. Прозрачная, чистая, поползла по щеке, нехотя остановилась, переливаясь огоньками, как крохотная жемчужина. Мои пальцы сомкнулись на рукояти, меч чуть сдвинулся, проскрежетав по краям гроба. Женщина закусила губу и задержала дыхание. Я старался поднять меч, но странная жалость не давала вот так взять и убить беззащитную. Ну, пусть не беззащитную, но вот так лежащую передо мной, да еще обнаженную. Другое дело, если бы вскочила и бросилась… но и тогда я должен был бы как-то, чтобы сама убилась обо что-нибудь, таковы наши мужские неписаные правила.

– Ну, – сказал я грубо, – скажи последнее слово перед справедливой и заслуженной казнью!

Она осторожно приоткрыла один глаз, потом другой. Не сводя устрашенного взгляда со сверкающего белым огнем меча, прошептала жалобно:

– Несправедливой и незаслуженной… Что я могу сказать? Не убивай меня, прошу тебя! Не убивай. Пощади! Умоляю тебя. Я буду делать все, что захочешь. Буду служить тебе, как прикажешь. Я откажусь от всего-всего волшебства! Я хочу просто жить.

Я сказал сухо:

– Смерть твоя справедлива, ибо ты пьешь кровь человеческую. А как ты сможешь мне служить, если я не позволю тебе нападать на людей?

Я все еще сжимал рукоять меча, взгляд вампирши остановился на моей руке, глаза дико расширились, рот приоткрылся в сильнейшем изумлении. Я ощутил больше, чем беспокойство: не люблю, когда чего-то не понимаю, еще больше не люблю, когда кто-то понимает больше меня. Я потянул меч на себя, сейчас на той стороне кончик соскользнет с края и пойдет вниз, прожигая святым огнем эту белую холодную гадину.

Она заговорила быстро-быстро:

– Мне достаточно крови животных! Вы их убиваете… а кровь все равно стекает в землю!

– В самом деле? – спросил я с недоверием. – Ты могла бы жить кровью животных?

– Да, клянусь!

Я выпустил рукоять меча, оставив его лежать на прежнем месте. Она все тем же изумленным взором следила за моей рукой, пока та не исчезла из ее поля зрения.

– Хорошо, – сказал я строго. – Даю пока отсрочку. Мне надо поговорить… о твоей участи.

На ее лице мелькнула тень безумной надежды, но тут же погасла, а губы обреченно прошептали:

– С инквизиторами, что за дверью?

– С инквизиторами, – подтвердил я. – Но не с теми, что за дверью. Лежи, спи. Ты не лунатик? А то мой меч не различает, во сне ты или в яви.

Я пошел к открытой двери, с порога с беспокойством оглянулся на открытый гроб. Виднеется только высокая грудь, два белоснежных холмика с почти неразличимыми в скудном свете алыми кончиками.

И – перекрывающий дорогу из гроба меч, лезвие которого предостерегающе горит плазменным огнем.

Глава 9

Я плотно закрыл за собой дверь и на всякий случай подпер ее тяжелой глыбой. Под огром натекла большая красная лужа, смешалась с густой пылью и каменной крошкой, сапоги мои утопают в кровавой грязи по щиколотку.

Между камнями блеснул край измятого металла, похожий на надкрылья огромного жука-бронзовки. Я ухватил и потащил, вдруг там человек, но это оказалась половинка грудной кирасы Теодориха.

На лестнице с пентаграммой двое кнехтов отдыхают на камне с оружием в руках. Заслышав мои твердые шаги, вскочили и встали в боевую стойку.