Бабайка - Цогто Валерьевич Жигмытов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда смеются.
Я делаю глоток фиолетового кофе.
Хороший кофе, симпатичное место, думаю я.
Председатель ставит стакан на столик и чешет указательным пальцем лоб. Он лысый, грузноватый, в костюме-тройке, и его тяжёлый взгляд прячется за отблеском круглых очков.
– Начнём по порядку, – наконец говорит он. – Первой будет Прима.
– Всё начинается с меня, – ворчливо говорит черепаха. – Всегда всё начинается с меня.
Председатель стучит ложечкой по стакану. Черепаха смотрит на него и… Вообще-то черепахи не должны улыбаться. У них нет мимических мышц. Но если это не улыбка…
– Он появился на третий день первого месяца лета, – начинает черепаха. – Был растерян и не знал, что делать. Я сделала ему переход. Но поскольку развлечений у меня маловато, я подумала, что сначала могу немного погулять с ним. Пообщаться, так сказать, в неформальной обстановке.
– Это всё факты, а нас интересуют суждения и впечатления, – сухо говорит председатель.
– Что происходит? – шёпотом спрашиваю я у бабайки. Тот прикладывает палец к губам – тс-с-с! – скоро сам узнаешь.
– Если коротко, не былинный герой, – продолжает меж тем черепаха. – Но при этом самонадеян до безобразия. Судя по моим впечатлениям.
– Вы имеете в виду драку? – спрашивает бабайка.
– Мистер, – говорит председатель, – вы как одна из сторон не должны задавать вопросов прочим фигурантам.
– Как ты сказал, Лавр? – интересуется черепаха.
– Ни одна из сторон…
– Нет, в самом конце какое-то слово.
– Фигуранты?
– Это что такое?
– Это… ну как сказать… – судья мнётся. Некоторые из посетителей переглядываются с ироничной усмешкой. – Это все кто в деле… э-э-э… фигурирует… фигуранты, в общем.
– Хорошо, я не буду, – кротко соглашается бабайка.
– Уж сделайте одолжение, – говорит судья. И снова обращается к черепахе: – А как он относится к своему сыну?
– Он не говорил со мной на эту тему.
– Это можно трактовать как … ну… что он не очень любит своего сына?
– Можно, – говорит сказала черепаха.
Ёлы-палы, что она говорит, думаю я.
– Погодите! Что тут вообще происходит?
– Подождите, товарищ, – говорит председатель. – Мы до вас ещё доберёмся. Что-нибудь ещё можете добавить, сударыня черепаха?
Сударыня черепаха думает недолго и потом говорит:
– Нет, наверное. Я подумаю, может, что вспомню.
– Тогда идём дальше. Сударыня черепаха, пока вы свободны.
Черепаха однако никуда не удаляется, так и остаётся лежать на столе, помаргивая на всё происходящее. Председатель недовольно смотрит на неё, но ничего ей не говорит.
– Товарищ! Да, вы, товарищ! Идите сюда! – говорит он, и человек, беседовавший за столиком, с девушкой, прерывает свою беседу: прошу прощения, мадемуазель, говорит он ей, и подходит к нам, и садится на диван, так что бабайка оказывается между нами. Я узнаю его сразу. Эту оранжевую рожу я никогда не забуду.
– Добрый день…
– Что вы можете сказать по этому делу?
– Он трус, – говорит оранжевый поэт, не раздумывая ни секунды.
– То есть?
– У него была возможность решить всё одним броском. А он стоял и слушал меня пять минут. Разве это любовь? Он не способен на безумство, на подлинную страсть. Он, как истукан стоял, как глыба бесчувственная.
Что происходит, думаю я лихорадочно, чувствуя, как холодеют пальцы ног, к чему они все клонят?
– Это что? – говорю я, с силой хлопнув ладонью по столу. – Это что, суд?
Поэт замолкает, глядя на меня недовольно.
– Да, – говорит председатель. – Это суд.
– А уж перебивать совсем неприлично, – говорит поэт желчно.
– И за что же меня судят? – говорю я.
– Ну это не то слово, – беззлобно говорит черепаха. – Вас тут будут не судить, вас тут скорее рассудят.
– Кого это нас?
Председатель снова стучит ложечкой по стакану.
– Товарищ, прекратите! Молодой человек! Я же сказал – до вас ещё дойдёт разговор. А вы продолжайте, – обращается он к поэту.
– Если бы у меня был сын, – тотчас откликается поэт, – я бы не позволил обстоятельствам нас разлучить. Я бы смёл любое препятствие на своём пути, любую преграду…
Кулаки мои сжимаются сами, ещё одно слово, думаю я…
– Достаточно, – говорит председатель.
– Я так понимаю, теперь моя очередь, – говорит Лю полуутвердительно.
Поэт с обиженным видом встаёт и возвращается за свой столик.
– Да, – говорит председатель. – Ваша очередь.
– Он бывает очень упрям. Берётся делать вещи, которых делать не умеет. Для его сына, если это качество передастся в процессе воспитания, это может обернуться трагедией.
– Это серьёзно, – говорит председатель. Черепаха еле заметно кивает, глядя куда-то внутрь себя.
– Позволил баровцам себя сцапать. То есть соображает туговато.
– Возражаю, – говорю я, невольно подделываясь под судебную терминологию. Ощущение того, что это суд, и судят меня, крепнет во мне с каждой секундой.
Но с какой целью?
И почему все свидетельствуют против меня?!
– Возражение не принимается, – скучно говорит председатель. – Продолжайте.
– Он ведь знал тогда в нашем мире всего только троих. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить…
– Это всё и так ясно, – томно говорит поэт, держа в руке фиолетовую ладонь своей собеседницы. – К чему эти подробности?
Девушка улыбается ему, и он улыбается ей в ответ славной улыбкой первого парня во дворе.
– Пока всё, – говорит Лю.
– Спасибо, – говорит председатель. – Как я понимаю, это вы стреляли в бога?
– Да, это был я, – вежливо отвечает Лю. Бабайка с острым интересом смотрит на него.
– И каково это – стрелять в бога? – спрашивает черепаха. Её красные глаза смотрят не моргая.
Лю жмёт плечами.
– Нормально, – говорит он. – Что тут такого… если он дал нам свободу воли, то, стало быть, дал право соперничать с собой. Примерно так.
– Смешно, но он прав, – говорит бармен. У него неожиданно оказывается красивый звучный голос. Где-то я его слышал. Я смотрю на бармена внимательно, тот чувствует мой взгляд, смотрел на меня и улыбается мне. Господи, думаю я, я его знаю. Я определённо его где-то видел.
Черепаха печально смотрит на бармена.
– Сколько грустных историй началось с того, что отцы разрешали сыновьям слишком много, – говорит она.
– И потом, – говорит Лю, – теперь-то мы знаем – это был ненастоящий дракон, не бог.
– Вы знаете, по-моему, это всё несущественно, – говорит председатель.
– Прошу прощения, – смиренно говорит бармен, и я замечаю: многие улыбнулись на эти слова.
– Давайте уже двигаться дальше. Кто у нас следующий?
Люди начинают шевелиться, поглядывая друг на друга, и вот уже от углового столика к нашему дивану шагает основательный человек.
– Здравствуйте, председатель. Здравствуйте, мастер.
– Здравствуйте, констебль.
– Здравствуй, Джефф.
– Что вы можете сказать по существу данного дела, констебль?
Джефф Хёрст смотрит на председателя.
– Самое
