Счастливец - Уильям Локк

Поль увидел проблеск света в тайне их посещения:

— Вы можете верить в это, мистер Фин, но я не верю…

Мистер Фин протянул руки в пламенной мольбе.

— Простите, если я скажу вам это; но вы не знаете, что говорите. Бог не открылся вам. Но Он открылся мне. Когда мои товарищи-граждане предложили мне выступить либеральным кандидатом, я подумал: они знают, что я честный человек, упорно трудившийся на их пользу, деятельный апостол религии, умеренности и борьбы с пороком и потому заслужил их хорошего мнения и я понял, что Господь вдохновил их. Я понял, что это — божественный зов быть представителем истины в парламенте нации.

— Я припоминаю ваши слова, когда впервые встретился с вами, — заметил Поль с невольной сухостью, — что царство небесное недостаточно представлено в палате общин.

— Я не изменил моею мнения, мистер Савелли. Рука Всевышнего руководила моими делами. Его же рука ведет меня в палату общин творить волю Его. Вы не можете противостоять велению Господа, Поль Савелли, — и вот почему я прошу вас снять вашу кандидатуру.

— Видишь ли, он любит тебя, — вставил Барней Биль с тревогой в сверкающих глазах. — Вот почему он делает это. Он говорит себе, значит: вот молодой малый, которого я люблю, перед ним возможность его первой большой удачи, глаза страны устремлены на него. И теперь, дескать, прихожу я и сбиваю его с ног — не могу сделать иначе — и конец его блестящей карьере. Но если я предупрежу его вовремя, тогда он может отступить, найти почетное отступление. Вот чего он хочет — почетного отступления. Не так ли, Сайлес?

— Таковы чувства, которые заставили меня обратиться к вам, — подтвердил мистер Фин. Поль вытянулся в кресле, скрестив ноги и наблюдая своих гостей.

— Что вы думаете об этом, Джен? — спросил он не без иронии.

Она смотрела в огонь, сидя в профиль к нему. Когда он обратился к ней, она обернулась.

— Мистер Фин принимает ваши интересы очень близко к сердцу, — ответила она беззвучно.

Поль вскочил на ноги и рассмеялся своим открытым свежим смехом: все было так комично, так невероятно, так безумно! И никто из них не видел ничего юмористического в этой ситуации. Вот сидели Джен и Барней Биль, покорные влиянию их торгующего рыбой апостола; а вот, глядя на него с мольбой в печальных глазах, сидел, выпрямившись в кресле, и сам апостол, — страшная фигура с перемежающимися черными и белыми прядями волос, аскетическим лицом, в строгом методическом одеянии. И, очевидно, все они ждали, что он повинуется фанатическим бредням этой странной личности.

— Очень любезно с вашей стороны, мистер Фин, сообразоваться в такой мере с моими интересами. И я очень обязан вам за ваше внимание. Но, как я уже сказал, у меня столько же оснований верить, что Бог на моей стороне, сколько у вас считать Его на вашей. И я твердо верю в свою победу на этих выборах. Поэтому я безусловно не желаю снимать свою кандидатуру.

— Умоляю вас сделать это. Я на коленях готов просить вас, — проговорил мистер Фин, молитвенно сложив руки.

Поль оглянулся.

— Боюсь, Биль, — сказал он, — что это становится слишком мучительным.

— Да, это мучительно. Более чем мучительно. Это ужасно! — вскричал мистер Фин, внезапно повышая голос и вскочив на ноги. В одно мгновенье изменилась вся его внешность. Мрачный апостол превратился в охваченное бешенством существо с горящими глазами и судорожно сжатыми пальцами.

— Легче, Сайлес! Спокойно! — сказал Барней Биль.

Фин подошел к Полю и, положив руки ему на плечи, хрипло пробормотал:

— Ради Бога, не противьтесь мне в этом. Вы не можете противиться мне! Вы не смеете противиться мне! Вы не смеете противиться Богу.

Поль нетерпеливо освободился от его рук. Ситуация перестала быть комической. Этот человек был одержимым, религиозным маньяком. Поль снова обратился к Барнею Билю:

— Так как я бессилен убедить мистера Фина в нелепости его требования, то прошу вас сделать это за меня.

— Молодой человек! — вскричал Сайлес, сотрясаясь как в судорогах, — не говорите с посланцем Божиим в суетной дерзновенности вашей! Вы, вы — из всех человеческих существ…

Джен и Барней Биль придвинулись к нему вплотную. Джен тянула его за руку: — Пойдемте, пойдемте же! — Довольно, Сайлес, — умолял Барней Биль, — ты видишь, это бесполезно. Я говорил тебе. Пойдем.

— Оставьте меня, — закричал Фин, отталкивая их. — Какое мне дело до вас? Этот молодой человек искушает Господа и меня.

— Мистер Фин, — сказал Поль, выпрямившись, — если я оскорбил ваши чувства, я очень сожалею. Но я участвую в выборах. Это решено. У меня больше нет выбора. — Я орудие моей партии. Я не хочу быть не вежливым, но вы видите, что продолжение разговора бесполезно.

И он двинулся к двери.

— Уйдемте же, пожалуйста. Неужели вы не понимаете, что это нехорошо? — проговорила Джен, бледная, как полотно.

Сайлес Фин опять оттолкнул ее и бросился от нее.

— Я не уйду! — закричал он в страшном возбуждении. — Я не позволю моему собственному сыну поднять руку против Всевышнего.

— Проклятье! — пробормотал Барней Биль, роняя шляпу. — Он все-таки сделал это.

Наступило молчание. Сайлес Фин стоял, шатаясь, посреди комнаты, и пот струился с его лба.

Поль повернулся у двери и медленно подошел к нему.

— Ваш сын? Что вы хотите этим сказать?

Джен, ломая руки, воскликнула надломленным голосом:

— Он обещал нам не говорить. Он нарушил слово!

— Ты не сдержал клятвы, — сказал Барней Биль.

Лицо Фина стало страшным. Страстный порыв покинул его так же мгновенно, как захватил. Он упал в кресло, пустыми глазами посмотрел на всех троих и беспомощно опустил руки. — Я нарушил обещание. Да простит мне Бог!

— Вы должны ответить на мой вопрос, — сказал Поль, стоя над ним. — Что вы хотели сказать?

Барней Биль, ковыляя, приблизился к нему на несколько шагов и откашлялся.

— Он сказал правду, сынок! Сайлес Кегуорти — твой отец.

— Кегуорти?

— Да. Он переменил имя по деловым и иным соображениям.

— Он? — повторил Поль, ошеломленный. — Его имя Кегуорти и он мой отец?

— Да, сынок. Ни я, ни Джен не виноваты. Он поклялся на Библии, что не скажет тебе этого. Мы боялись и поэтому пришли с ним.

— Значит?.. — спросил Поль.

— Полли Кегуорти? — угадал Биль его вопрос. — Да. Она была твоя мать.

Поль стиснул зубы и глубоко вздохнул. Но не воздух вошел в его грудь, а тысяча острых мечей.

Джен следила за ним испуганными глазами. Она одна, знавшая почти всю жизнь Поля, своей женской интуицией поняла, что это для него смертельный удар. И когда она увидела, что он, не пошатнувшись, принял его, стоя гордо и прямо, сердце ее устремилось к нему, хотя она знала, что женщина в большой серебряной чеканной рамке на камине, блестящая леди, высокая, могущественная и недоступная принцесса, была та, которую он любил.

— Прошу вас, сядьте, — сказал Поль, обращаясь к Билю и Джен и сам сел у письменного стола, опершись на него локтями и сжимая ладонями голову. — Так вы заявляете, что вы мой отец, — сказал он. — Барней Биль, которому я верю безусловно, подтверждает это. Он уверяет также, что мистрисс Бэтон — моя мать…

— Она умерла шесть лет тому назад, — сказал Барней Биль.

— Почему же вы не сказали мне?

— Я не думал, что это заинтересует тебя, сынок, — ответил Барней Биль в большом смущении. — Видишь ли, мы уговорились, чтобы тебе ничего не говорили об этом. Во всяком случае, она умерла и не будет больше тебя беспокоить.

— Она была мне плохой матерью. Воспоминание о ней ужасно. Не стану уверять, что я опечален, равно как не охвачен и сыновними чувствами в настоящую минуту. Но раз вы мой отец, я хотел бы знать — и, думается, имею на это право — почему вам понадобилось тридцать лет на то, чтобы объявиться, и почему, — внезапно бешенство охватило его, — почему появились вы теперь, чтобы превратить мою жизнь в ад?

— Такова воля Божия, — проговорил Сайлес Фин в глубоком отчаянии.

Поль щелкнул пальцами. — Чепуха! — воскликнул он. — Говорите осмысленно. Говорите о фактах. Оставьте Бога на время в покое. Не нужно вплетать Его в такие грязные дела. Расскажите мне обо мне самом, о моих родственниках: кто я и откуда?

— Ты здесь среди троих людей, которые любят тебя, сынок, — сказал Барней Биль. — Что происходит в этой комнате, никогда не будет известно ни одной душе на всей земле.

— В этом я клянусь! — сказал Сайлес Фин.

— Вы можете это опубликовать во всех газетах Англии, — сказал Поль. — Я не торгуюсь! Я требую только правды. Как я ее использую — мое дело. Вы, все трое, можете делать, что хотите. Пусть все знают, это неважно. Меня интересует лишь одно: я сам — моя жизнь, моя совесть, моя душа.

— Не будьте слишком жестоки ко мне, — умоляюще проговорил Сайлес.