Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945 - Вильгельм Кейтель

В любом случае мне было давно пора объединить под одной крышей все подчинявшиеся мне департаменты и подразделения, так как из-за моего отсутствия с мая сама работа и мое личное влияние на нее были явно недостаточными; за прошедшие годы я хорошо обучил глав различных департаментов, но во время моего отсутствия они были вынуждены полагаться в основном на переписку или телефонную связь со мной. Нельзя не отметить, что моя чисто оперативная роль, в союзе с фюрером и Йодлем, была наименьшей частью моих обязанностей и что, даже если мои министерские функции становились менее важными во время проведения военных компаний, а иногда и совершенно останавливались, они, тем не менее, по-прежнему возникали и отложенную работу нужно было наверстывать. Возникало много вопросов, которые невозможно было решить без моего согласия. Хотя я никогда не считал эту работу особенно обременительной, она не давала мне передышки: круглый год у меня не было ни выходных, ни праздников; я сидел за своим рабочим столом с раннего утра до поздней ночи. Я мог отдыхать только во время многочисленных перелетов и в поездках в специальном поезде фюрера – при условии, что он ничего от меня не требовал – и в различных командировках, в которые меня посылал фюрер, в Италию, Венгрию, Румынию, Болгарию и т. д.; когда я находился в дороге, никто не мог дозвониться до меня (несмотря на то что моя мобильная радиостанция принимала сигналы во время этих поездок). Очень часто самую трудную работу я брал с собой, поскольку тогда я мог уделить ей все свое внимание, что было совершенно невозможно сделать на службе, с бесконечными совещаниями и их неизбежными задержками.

В начале ноября 1940 г. в Берлин по просьбе фюрера прибыл русский министр иностранных дел Молотов, чтобы обсудить сложившуюся политическую обстановку. Я присутствовал при том, как фюрер принимал в рейхсканцелярии русских гостей; за церемонией приветствия последовал банкет в кабинете фюрера, на котором я сидел рядом с помощником Молотова, М. Деканозовым [советским послом], но не смог поговорить с ним, поскольку под рукой не было переводчика. Затем министр иностранных дел устроил банкет в своем отеле, где я вновь оказался рядом с М. Деканозовым. В этот раз при помощи переводчика мне удалось поговорить с ним на некоторые общие темы: я рассказал ему о моей поездке в Москву и о военных учениях, которые я видел в 1931 г., и задал ему пару вопросов о моих воспоминаниях об этом визите, так что между нами состоялся скорее вымученный разговор.

О политических переговорах между ними я ничего не слышал, за исключением единственного раза, когда меня вызвали присутствовать на прощальном визите русских к фюреру, который состоялся после последнего и, очевидно, самого важного совещания: естественно, я спросил у Гитлера об их результатах, и он ответил, что они были неудовлетворительными; даже при этих условиях он еще не решился готовиться к войне, поскольку прежде всего он хотел дождаться реакции Сталина в Москве. Тем не менее, мне сразу же стало ясно, что мы движемся к войне с Россией, но я не совсем уверен, что во время переговоров сам Гитлер приложил все старания, чтобы предотвратить это, поскольку это неизбежно повлекло бы за собой его отказ от отстаивания интересов Болгарии, Румынии и стран Балтии. Ясно, что Гитлер и здесь был абсолютно прав, поскольку через год или два, как только Сталин был бы готов напасть на нас, русские, несомненно, выдвинули бы новые требования; Сталин еще в 1940 г. был уже достаточно силен, чтобы осуществить свои намерения в Болгарии, в Дарданеллах и в финском вопросе; но наша победа над Францией всего за шесть недель разрушила все его планы, и теперь он хотел выиграть время. Я не рисковал бы выдвигать такую гипотезу, если бы наш превентивный удар по России в 1941 г. не показал их высокую степень готовности в подготовке к нападению на нас.

Конечно же можно только предполагать, что бы могло быть, если бы все вышло по-другому: даже если бы фортуна не была так благосклонна к нам, и Италия не стала бы ввязываться в войну, сохраняя свой благосклонный нейтралитет, если бы Гитлеру удалось хотя бы предотвратить их безответственное нападение на Грецию. Что бы произошло, если бы нам не нужно было оказывать помощь Италии в ее бессмысленной войне на Балканах? По всей видимости, в Югославии не произошло бы никакого бунта из-за попытки принудить ее вступить в войну на стороне врагов оси[31], на радость Британии и Советскому Союзу. Насколько иначе все выглядело бы в России в 1941 г.: у нас была бы более сильная позиция, и прежде всего, мы бы не потеряли эти два месяца. Просто представьте себе: мы бы не оказались вмерзшими в лед и застрявшими в сугробах, при температуре минус сорок пять градусов, всего лишь в двадцати милях[32] от Москвы, безнадежно окруженной нами с севера, запада и юга в конце ноября, а получили бы еще два погожих месяца, прежде чем наступила бы эта дьявольски холодная погода – ничего подобного которой не случалось во все последующие зимы!

Насколько верным было высказывание, что с судьбой нельзя заключить постоянный союз! Самые страшные неопределенности ждут политиков и полководцев, идущих на риск; что и произошло, на мой взгляд, когда Югославия подписала в Вене документ о присоединении к тройственному союзу [оси]. Иначе нам бы пришлось принять совсем другое решение: любой ценой добиваться мира с Англией и отказываться от плодов всех наших побед на тот момент. Но удовлетворило бы это Британию? После потери ее союзника, Франции, она вновь усиленно закидывала удочки в Москву. Ввиду ее традиционной политики противодействия наиболее мощной силе в Центральной Европе я никогда не поверю, что Британия когда-либо выпустила бы нас из ловушки, в которую она теперь загнала нас вместе со своими союзниками, американцами, уверенная в том, что и Москва поддержит ее.

Окончательное решение о подготовке к войне с Советским Союзом Гитлер принял в начале декабря 1940 г.; подготовка должна была проводиться так, чтобы в любой момент начиная с середины марта 1941 г. он мог отдать окончательный приказ о начале операции передислокации войск к восточной границе, что соответствовало фактическому началу наступления в начале мая. Основной предпосылкой являлась бесперебойная работа всех маршрутов железных дорог с максимальной нагрузкой и без аварий. Даже если эти приказы и откладывали принятие окончательного решения до середины марта, теперь я ничуть не сомневаюсь, что только совершенно непредвиденные обстоятельства могли бы изменить его решение о нападении.

На Рождество я на целых десять дней был сам себе господином, такой случай не представлялся мне уже несколько месяцев. Как и в прошлом году, когда фюрер выезжал на Западный фронт, инспектировать Западный вал, так и в этом году он отправился к побережью Ла-Манша и нашему Атлантическому валу, чтобы встретить это Рождество среди своих солдат, проводя по утрам осмотр военных укреплений, артиллерийских позиций и других компонентов Атлантического вала.