Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945 - Вильгельм Кейтель

После продолжительных разглагольствований о полученном им жизненном опыте и сделанных им выводах он закончил свою речь заявлением, что война будет борьбой за выживание, и потребовал у всех отказаться от их старомодных и традиционных представлений о рыцарстве и общепринятых правилах ведения войны: большевики уже давно обходятся без них. Коммунистические лидеры довольно ясно доказали это своими действиями в Прибалтике, Финляндии и Бессарабии, а также своим демонстративным отказом признать Гаагские соглашения по ведению боевых действий и считать себя связанными Женевской договоренностью об обращении с военнопленными. Затем он потребовал, чтобы [советские] политические комиссары не рассматривались как солдаты или военнопленные: они должны быть убиты в сражении или расстреляны на месте. Они могут стать ядром всех попыток фанатичного сопротивления; комиссары, сказал Гитлер, являются становым хребтом коммунистической идеологии, охраной Сталина от его собственного народа и его собственных войск; они имеют безграничную власть над жизнью и смертью. Их уничтожение сбережет немецкие жизни и на поле боя, и в тылу.

Его дальнейшие заявления об ответственности перед военными судами германских войск, заподозренных в произволе против гражданского населения, подавляли ли они вооруженное сопротивление или нет, были вдохновлены теми же самыми мотивами, несмотря на то что учреждение таких военных судов было предоставлено на усмотрение каждого командующего, как только он установит порядок на подконтрольной ему территории. В конце Гитлер объявил, что запрещает ввозить русских военнопленных на территорию рейха, так как они, по его мнению, представляют опасность для рабочих и служащих, не только из-за их идеологии, от которой он уже однажды избавил немецкую промышленность, но и из-за опасности саботажа. От него не ускользнуло то впечатление, которое произвела на слушателей его речь, хотя никто прямо не выразил ему своего протеста; закончил он свое незабываемое обращение памятными словами: «Я не жду, что мои генералы поймут меня, но я буду ждать, что они выполнят мои приказы».

Теперь в соответствии с заявлениями Гитлера были разработаны «особые постановления» для администрирования захваченных советских территорий, как приложение к основной директиве о подготовке к войне на востоке [операция «Барбаросса»]. В дополнение к полномочиям Геринга и главнокомандующего сухопутными войсками, как представителей исполнительной власти, эти постановления содержали пункт, который я так упорно оспаривал, относительно полномочий рейхсфюрера СС [Генриха Гиммлера] как начальника полиции в тылу боевых действий. Ввиду нашего опыта в Польше и небезызвестного честолюбия Гиммлера я серьезно опасался, что он будет злоупотреблять той властью, которой наделил его Гитлер для сохранения мира и порядка за линией фронта. Мое сопротивление не возымело успеха и, несмотря на несколько протестов и постоянную поддержку Йодля, я проиграл.

Лишь через несколько дней я смог обменяться с Браухичем мнениями о речи Гитлера. Он был весьма искренен: в глубине души его генералы совершенно не хотели участвовать в подобной войне. Он спросил, последуют ли за этим какие-либо письменные указания. Я ответил, что без прямого приказа Гитлера я конечно же ни подготавливать, ни требовать написания таких указаний не буду; я считал указания в письменном виде не только излишними, но и несомненно весьма опасными. Я сказал, что я, например, сделаю все от меня зависящее, чтобы их у меня не было. Во всяком случае, все собственными ушами слышали то, что он сказал, и этого должно быть достаточно. Я был решительно против записывать что-либо на бумагу по такому весьма сомнительному делу.

К сожалению, я, вероятно, так и не убедил Браухича, поскольку в мае военное министерство передало на одобрение Гитлера проект приказов для сухопутных войск на Восточном фронте. Таким образом появился тот самый печально известный Приказ о комиссарах, о котором, естественно, знали все офицеры, но, кажется, его стенограмма не сохранилась [в действительности этот приказ сохранился], как и приказ «Ответственность перед военным судом на советских территориях».

Первый приказ был, несомненно, издан военным министерством после того, как Гитлер одобрил его пункты. Последний приказ был издан юридическим департаментом Верховного командования после того, как он был перефразирован с проекта военного министерства; на нем стоит моя собственная подпись от лица фюрера. Оба этих приказа были представлены на Нюрнбергском трибунале как важнейшие доказательства против меня, в особенности потому, что они были изданы за шесть недель до нашего нападения, и, таким образом, не было никакой возможности оправдать их сложившейся во время русской кампании обстановкой. И поскольку их единственный создатель – Гитлер – был мертв, я один должен был отвечать за них на этом трибунале.

В середине марта в рамках подготовки к нападению мы начали переброску войск на восток; день «Д» был назначен на 12 марта [1941 г.], хотя на самом деле никакого исполнительного приказа издано не было. Так Гитлер и действовал; окончательную дату перехода границы он всегда откладывал на самый последний момент, поскольку никто не мог знать, какие непредвиденные обстоятельства, требующие большей свободы действий, могут возникнуть в эти последние недели или даже в самые последние часы.

В это же самое время мы были заняты переправой через Дунай и переброской в Болгарию армии фельдмаршала Листа; но эти войска продвигались довольно медленно из-за зимней погоды, так как дороги были просто ужасны. Параллельно мы также занимались дипломатическими переговорами о присоединении Югославии к тройственному пакту [оси]. В это же время новая беда грозила итальянской армии в Албании. И все это время Гитлер требовал усилить наши войска, оккупировавшие Норвегию, и снабдить их еще 200 береговыми орудийными батареями всех калибров. Я еще долго мог бы продолжать этот список, если бы время не поджимало меня сейчас. Этого должно хватить, чтобы обрисовать тот объем работы, которым – даже во время паузы между нашей победой над Францией и нападением на Советский Союз – была занята наша военная организация, проводя всевозможные исследования, гарантирующие, что не осталась незамеченной ни одна деталь, которая может привести к поражению. День и ночь, даже когда казалось, что ничто уже больше произойти не может, Верховное командование было занято активной деятельностью. Гитлер постоянно держал нас в таком режиме своим неугомонным нравом и фантастическим воображением, что не только помогало ему самому всегда добираться до самой сути вопроса, но и вынуждало его предпринимать самые тщательные меры безопасности, которые только могли претвориться в жизнь.