Мессия - Борис Старлинг

— Что ж, это проясняет тайну ложек, — говорит Дункан.

— Возможно, это разрешает и еще одну проблему, — добавляет Ред.

— Какую?

— Охотится ли наш человек за всеми четырнадцатью апостолами, упомянутыми в энциклопедии, или лишь за первыми двенадцатью, то есть без Матфия и Павла. Мне кажется, что, раз он использует ложки, которых в наборе дюжина, и жертв должно быть двенадцать. Двенадцать ложек, двенадцать апостолов.

— Ну, это легковесная логика, — говорит Джез.

— Сама по себе, в отрыве от остального, может, и так, — соглашается Ред. — Но посмотрите на это в более широком контексте. Обратив внимание на языки.

— Почему языки?

— Для чего мы используем языки?

— Этот вопрос возникал у нас и раньше, — замечает Дункан.

— Да, возникал. В самую первую субботу, тогда, в мае, после первых двух убийств. И все это время мы были на правильном пути. Просто тогда еще не знали этого. Языки, имена — и то и другое упоминалось еще на первых этапах расследования. Но из мелких, разрозненных деталей общая картина не складывалась, вот нам и пришлось подождать, пока не выяснилось, что за чем стоит. Давайте вернемся к вопросу, который уже рассматривался. Для чего мы используем языки?

— Чтобы есть, — откликается первой Кейт.

— И говорить, — дополняет Дункан.

— Именно. Есть и говорить. Теперь давайте соотнесем это с тем, что мы знаем об апостолах.

— Ну, — говорит Джез, — тут можно усмотреть намек на Тайную вечерю.

— Или кормление пяти тысяч, — добавляет Кейт.

— А говорить?

Все молчат.

Ред снова открывает Библию и быстро пролистывает пару страниц.

— Вот, Матфей, глава десятая. Иисус посылает своих учеников. Зачем? Чтобы распространять Слово. «Идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева; ходя же проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное». Понятно? Проповедуйте. Распространяйте Слово.

Джез кивает.

— Понятно. Тайная вечеря, кормление пяти тысяч, посылка апостолов — во всем этом участвовали именно те первоначальные двенадцать, так?

— Именно. Он сохраняет языки, потому что рассматривает их как символы. Они представляют собой краеугольный камень существования апостолов — его апостолов! — как он это понимает. Ему нет нужды сохранять их тела, только эту маленькую часть, для него единственно значимую. Вся душа каждого из них воплощена в этой частице плоти. Но такой подход определенно исключает Павла и Матфия. Они не были апостолами Иисуса. Они оба стали апостолами после того, как его распяли на кресте.

Безумию Серебряного Языка присущ метод. В нем есть своя, теперь внятная Реду логика. В данном случае как апостолы трактуются лишь те, на кого возложил апостольскую миссию сам Всевышний. Так, и никак иначе.

— Это, кстати, объясняет и трусы, — говорит Ред.

— Само собой, — улыбается Джез. — Только понять бы еще, каким образом… Подозреваю, что в своей тупости я не одинок.

— Подумайте вот о чем. Кем себя воображает преступник? Иисусом Христом, верно? Замечу, он такой не один — многие серийные убийцы в разное время воображали себя Христом. Помните Ларри Джен Белла? Он убил двух девушек в Штатах еще в восьмидесятые годы, а казнили его пару лет назад. Этот тип тоже считал себя Иисусом и заявил, что предпочитает смерть на электрическом стуле летальной инъекции — на том основании, что стул сделан из «истинного голубого дуба», как и крест Иисуса Христа. Но мы уже убедились, что наш клиент, Серебряный Язык, воспринимает свое призвание весьма буквально. А какой самый стойкий образ христианства? Это распятие на кресте, не так ли? Как образ распятие запечатлелось в сознании каждого даже в большей степени, чем Рождество в Вифлееме или чудеса, прославившие Иисуса после его смерти. Подумайте о том кресте. Серебряный Язык верит, действительно верит, что в нем воплощен возродившийся Иисус. Поэтому, убивая своих жертв, он также думает о собственной смерти на кресте — а крестные муки Христос принимал в одной лишь набедренной повязке. Вот и ответ: всем его жертвам была оставлена лишь та одежда, что была на Иисусе в час его кончины.

Кейт указывает на оставшиеся бифштексы.

— Давайте, ешьте. Еда стынет. Обсуждение можно продолжить и потом. Столько религии в один присест для меня перебор.

Пока они едят, тишина нарушается лишь звяканьем ножей о фарфор. «Поиск решения — та же охота. Это радость дикаря, и мы наделены ею с самого рождения».

Ред ест, набивая себе полный рот. Насаживает на вилку здоровенные куски мяса, щедро сдабривая их салатом. Закончив раньше всех и еще дожевывая остатки, он встает, чтобы взять воды. Остальные жуют за столом.

Найдя в кухонном шкафчике стеклянный кувшин, Ред наполняет его водой из-под крана. Во рту остается непрожеванное мясо. Поставив кувшин на столик, Ред глотает, и кусочек мяса застревает в дыхательном горле. Он снова делает глотательное движение. Ничего не происходит.

Ред разевает рот, силясь набрать воздуха, но чертов кусок застрял крепко. Из горла слышатся свист, хрип, но воздух не проходит. Ред пытается сглотнуть в третий раз, но по-прежнему ничего не выходит.

Нарастает паника.

Он пытается крикнуть. Но поскольку не может набрать воздуха, не может и произвести никакого звука.

Ред закрывает глаза, а когда открывает их снова, окружающий мир становится монохромным. Он смотрит на маленькие горшочки с травами, выстроившиеся бок о бок на полке перед ним. Помнится, они всегда были красными, зелеными и бурыми. А тут вдруг все стали серыми и различаются только по оттенку. Забавно, однако, ведь не далее как сегодня днем ему подумалось о том, насколько лучше выглядит Сикстинская капелла на цветных иллюстрациях. И — вот тебе на! — весь мир сделался для него черно-белым.

Кстати, исчезли и звуки. Ножи не скребут по тарелкам, стаканы не звякают. Не слышно даже тихого грохота уличного движения, которое образует постоянный звуковой фон городского существования.

Полная тишина.

И тут вдруг им овладевает полное безразличие.

Он чувствует, как разворачивается лицом к остальным, но происходит это так, будто им движет кто-то другой. Ред ощущает нелепое чувство свободы. Кислород, питающий мозг, иссякает, но ему плевать. Это похоже на самое лучшее из сновидений, сон, которому лучше бы не кончаться.

Теперь Ред видит остальных. Они движутся, как при замедленной съемке. Челюсть Дункана медленно отвисает, так что разинутый рот образует идеальное «О». Глаза Кейт широко открываются, и кажется, что они занимают пол-лица.

Джез отталкивает стул, который падает позади него, в два огромных шага преодолевает расстояние до Реда, заполняя поле его зрения, и исчезает снова.

Ред видит перед собой раковину и ощущает тупой толчок между лопатками.

И тут неожиданно в уши его возвращаются звуки, в слезящиеся глаза врываются цвета, движение вокруг возвращается к нормальной скорости, а сам он склоняется над раковиной, выкашливая свои внутренности. Натужный хрип, и серый, наполовину прожеванный кусок мяса вылетает изо рта и приземляется на дно раковины.

Прокашлявшись и сумев наконец набрать воздуху, Ред поднимает глаза.

— Спасибо, — бормочет он со слабой улыбкой.

Джез выглядит так, точно увидел привидение.

— Черт побери, Ред, — выдыхает он. — Я было подумал, что тебе каюк.

— Похоже, ты испугался больше меня.

— Пожалуй. — Джез не улыбается. — Серьезно, приятель, ты изрядно нагнал на меня страху.

Джез кладет руку Реду на поясницу, и они возвращаются к столу. Кейт вскакивает и порывисто, от души, целует Джеза в губы.

— Я даже не поняла, что происходит, — говорит она Реду. — Только что ты набирал воду, а в следующее мгновение Джез уже сует тебя физиономией в раковину и молотит по спине, как в карате.

Некоторое время они говорят об этом инциденте, снова и снова соглашаясь с тем, как повезло Реду, и провозглашают тост в честь Джеза, спасшего Реду жизнь. Дункан убирает тарелки и варит кофе, после чего, рассевшись с дымящимися чашками, они начинают обдумывать план дальнейших действий.

Дункан указывает на книги на столе.

— Апостолы, Мессия, все это, конечно, хорошо, — говорит он, — но много ли от этого пользы в практическом смысле? Да, мы теперь знаем, чем руководствуется Серебряный Язык, знаем конечное число будущих жертв, даже их имена, хотя только первые, и, в общих чертах, представляем, каким именно образом они будут убиты. Но не более того. Вроде бы это уже немало, но так только кажется. Мы не можем предвидеть следующий удар — когда он будет нанесен, где, каким образом, кто станет жертвой. А это, признаться, чуть ли не хуже, чем вообще ничего не знать. На самом деле понимание движущих преступником религиозных мотивов почти не приблизило нас к его поимке.

— Но мы хотя бы знаем, где начать поиски, — возражает Ред. — Сдается мне, ставку надо делать на религиозных фанатиков. Бога ради, миллениум на носу! Вокруг полно полоумных, предсказывающих конец света и прочее дерьмо. Первым делом с утра понедельника начнем их проверять. Нужно опросить лидеров всех культов и поговорить со всеми священниками всех церквей Лондона. Все имеющее хотя бы отдаленное отношение к христианству должно быть, на хрен, рассмотрено под микроскопом. Придется тряхнуть даже тех ребят, которые торчат на углах и выкрикивают какую-то ахинею насчет Библии. И кое-что из перечисленного мы можем сделать уже завтра. Кто не против прогуляться к Углу ораторов?[11] Там всегда собирается немало всяческих придурков, шарахнутых Библией.