Миссия"Крест Иоанна Грозного" - Андрей Онищенко

Терентий нес блюдо с рыбой. Запах свеже пожаренной рыбы приятно защекотал нос Ильи.

– Что ты несешь шельма, рыбу я не заказывал.

– Не гневайтесь, ваша милость, – Терентий поставил блюдо на стол, – рыба эта так, в знак большого уважения к вам. У меня на кухне на вертеле томиться нежный молодой гусь, я думаю, он лучше сможет украсить ваш стол, чем жесткое мясо. Еще немного и он будет готов.

– Пожалуй ты прав, Терентий, ну что же, мы немного подождем, – великан подмигнул Илье, как старому знакомому.

Хозяин, раскланявшись, поспешил ретироваться, а отроки тем временем накрывали на стол.

– Давай познакомимся, – великан протянул руку через стол, – меня все кличут Иваном Дубиной. Из детей боярских я, боярина Сабурова буду, а ты кто будешь, мил человек?

– Сотник я царский, Илья Просветов, – представился Илья.

– Ну что же Илья, давай, выпьем за знакомство, – Иван Дубина, наконец-то положил на лавку четырехугольную шапку, украшенную меховым колышком, до этого плотно сжимаемую в левой руке и разлил хлебную водку из высокого кувшина по чаркам.

Водка приятно прошла в желудок и разогрела аппетит Ильи. Дубина, закусил соленым огурцом и налил еще.

– Ты ешь Илья, не стесняйся, сегодня я угощаю.

Илья с удовольствием принялся за еду.

– Вижу, ты не здешний, что же за нужда, аль дело, какое вынудило тебя посетить нашу глушь?

– Жаловал меня Государь землями в ваших краях, за верную службу, – тщательно пережевывая пищу, ответил Илья, – вот выбрал время и решил посмотреть, что да как, за одно и оброк собрать.

– Оброк – это хорошо. Нынче урожай выдался славный, а где землица то?

– Да вроде здесь недалеко, деревня Журавичи, может, слышал?

– Так мы с тобой, Илюша, получаемся соседи, – обрадовано ответил Иван. – Знатное село, дворов двадцать пять будет, даже церквушка стоит, а рядом к Журавичам, еще деревеньки три прилипают, каждые дворов по пять, по шесть. Деревеньки эти раньше за Казной числились, вот значит, тебе достались. Мои владения не очень большие, в верстах тридцати от твоих будут. Хорошо, что я тебя встретил. Добрыми соседями теперь станем. Время сейчас тяжелое, много сброда шастает по лесам, бывает, что и нападают на беззащитные деревеньки, разграбят, сожгут и обратно в лес подадутся. Соседи должны помогать друг другу, без взаимной помощи ни как нельзя.

Их разговор был прерван приходом хозяина, который самолично принес "дорогим гостям" гуся. Илья отломил от птицы ногу с поджаренной хрустящей корочкой и с жадность принялся за еду.

– Давай-ка, Илья, еще пропустим по чарочке? Под такой закусь и не грех пропустить, – улыбаясь, произнес Иван.

Гусь был изумительным. Ароматное мясо, приправленное специями и фаршированное яблоками, было сочным и приятным на вкус. Когда с птичкой было покончено, они продолжили разговор.

– А ты что делаешь в Алексине? – спросил Илья.

– Да товар, кое-какой привез на продажу. До ярмарки еще далеко, а деньги нужны сейчас позарез.

– Что, так тяжко?

– Да нет, издержки прошлогоднего ополчения. Двух холопов одел, обул, вооружил вот и задолжал боярину, – улыбаясь, произнес Иван. – Деревенька маленькая, подушный налог большой боярин требует, вот и кручусь помаленьку, концы с концами свожу, а еще женка, да детки малые.

– Понимаю, – с сожалением в голосе, произнес Илья. – А что, боярин Сабуров так корыстолюбив?

– Да не так уж, чтобы очень. Его вотчину во время прошлогодней войны, то люди Годунова разоряли, то казаки и поляки Дмитрия, а в Казну царскую все равно – плати. Казна, она знаешь, денежку любит. Да что говорить, и мою деревеньку обобрали до нитки казаки Дмитрия, сам то я в ополчении царском был. Людишки мои крепостные, почитай голые остались, много ли с них теперь возьмешь? Поместью твоему тоже досталось лиха, – Иван горько ухмыльнулся, – что вспоминать старое, давай-ка, лучше выпьем.

За застольными разговорами кувшин быстро опустел, кликнули Павлушу и заказали еще.

– Ты когда домой, собираешься, Иван?

– Здесь меня уже ни что не держит. Товар я свой сбыл, людей с подводами сегодня отправил, а завтра на легке и сам тронусь.

– Может, возьмешь в попутчики?

– Почему бы и нет, вдвоем веселей, будет, только я на прямик через Оку, а там, через лес и дома.

– Ну, я тоже не из пугливых, – засмеялся Илья, – а чем дорога напрямик отличается от объездной?

– Так верст на пятьдесят короче, зимой разницы нет, по льду Оки и дома, а в остальное время сначала нужно добраться до брода. Так что, Илья, по рукам?

.

ГЛАВА 11.

В своих палатах в Вознесенском девичьем монастыре, царица-инокиня Марфа ожидала прихода своего "мнимого сына". Дмитрий не заставил себя долго ждать и явился к ней по первому требованию.

– Как ваше здоровье, матушка? – начал он с порога.

– Оставьте свой игривый тон, нас здесь ни кто не слышит, и я хочу побыть сама собой.

Инокиня Марфа бросила рукоделье на стол и встала с кресла. Ее суровый вид подействовал на Дмитрия и слегка отрезвил.

– Вы просили меня, чтобы я навестил вас, что вам угодно, Государыня?

Инокиня Марфа бросила на Дмитрия пронзительный взгляд. В этом взгляде читалось столько решимости, презрительности и ненависти, что Дмитрий поежился.

– Государь, – начала она, – вы неоднократно просили меня, чтобы я дала прилюдно согласие на ваш брак с Мариной Мнишек и благословила вас, так вот, я согласна, но при одном условии.

– Что вам еще нужно. Разве я не обеспечил вас всем необходимым? У вас прекрасные палаты, особая царская услуга, уважение народа и любовь нежного сына, разве не этого вы хотели?

– Государь, перестаньте шутить.

– Хорошо, и чего же вы требуете?

– Я прошу вас проявить милосердие и остановить назначенную на сегодня казнь Василия Шуйского.

Дмитрий удивленно уставился на мнимую мать.

– Зачем вам это нужно, Государыня?

Марфа взяла со стола четки и стала перебирать косточки пальцами рук. Несчастную пособницу обмана жестоко терзала совесть.

– Я хочу, – тихо молвила она, – постараться уменьшить свой грех перед Богом и людьми. Это будет мое последнее условие.

– Шуйский злодей. Он мечтал захватить мой трон, настраивал моих подданных против меня. А если я не соглашусь, что тогда?

Царица-инокиня подошла к Святым Образам, прочитала шепотом короткую молитву, перекрестилась, затем, полная решимости резко обернулась к Дмитрию и произнесла:

– В противном случае вы никогда не получите моего материнского благословления на брак. Вы можете меня задушить или отравить, но это ни чего не изменит для вас. С кровью пролитою Шуйским и моею смертью, вы Государь, прослывете в народе жестоким тираном, кроме того, все ваше правление будет омрачено сплошной чередой бунтов и измен. – Инокиня Марфа осенила себя крестным знаменем. – Я готова к смерти и не страшусь ее. Единственное о чем я сожалею, это о том, что согласилась на ваши уговоры и прилюдно признала вас своим сыном. Это мой грех и я умру с ним. Я готова, идите Государь и присылайте своих палачей.

Дмитрий, страшась решимости сквозящей во взгляде царицы-инокини, опустил взор. Буря противоречивых чувств в этот миг пронеслась в его душе. Его терзали сомнения, правда, в словах старицы Марфы, жгла его сердце словно огнем. Немного поразмыслив, он произнес:

– Хорошо, я согласен на ваше условие. Казнь будет заменена ссылкой. Я надеюсь, теперь ни что не помешает моему браку с Мариной Мнишек?

– Я сказала свое слово, – произнесла старица, – в отличие от вашего, мое слово поистине царское и я его сдержу. А теперь оставьте меня одну, я хочу помолиться Господу, и постарайтесь, чтобы ваш гонец не опоздал на казнь.

В глубокой тишине народ теснился возле лобного места. Подле секиры и плахи стоял осужденный боярин. Дружины воинов, стрельцов и казаков окружали накануне построенный эшафот. Из сырых сосновых досок местами вытекала янтарная смола и сворачивалась крупными каплями, словно слезы. Верхний настил эшафота был застелен черной материей, символизирующей бренность человеческого бытия. Мелкий осенний дождик, подхватываемый сильными порывами ветра, неприятно бил по лицу. Василий Иванович Шуйский, поднял седую голову и посмотрел на пасмурное небо:

– Господи, дай мне силы и мужества пройти свой путь до конца, – шепотом молвил он.

Князь Василий перевел взгляд на площадь Пожар. Толпы народа, пришедшие посмотреть на казнь, со всех сторон окружали эшафот, напирая на служивых. В этот момент, во взглядах людей направленных на него, боярин прочитал сожаление и горечь. На Кремлевских стенах и башнях блистало оружие, направленное для устрашения и усмирения москвичей. Процесс по его делу провели довольно быстро. Дмитрий, опасаясь знатности виновника, приказал взять его под стражу вмести с братьями, и велел судить, как ранее ни кого не судили в России. Не Дмитрий приговорил его к смерти, а избранные Собором люди всех чинов и званий. Боярин Шуйский единственный раз в своей жизни проявил себя героем. Он не отрицал, смело и великодушно говорил правду, к искреннему и лицемерному ужасу судей, которые хотели заглушить воплем проклятия такие хулы на Государя. Шуйского пытали, он молчал, не выдав ни кого из своих единомышленников, и был один приговорен к смерти. Братьев его лишили только свободы и достояния.