И корабль тонет… - Владимир Гурвич

— Могу, только не уверен, что мои объяснения вас обрадуют.

— Это уж мне решать, радоваться или нет. Говорите.

— Кризис — это период великого перераспределения: власти, влияния. И разумеется денег. Он отбирает у тех, кто все это имел, и дает тем, кто стоит в очереди на получении. Особенно сурово он обходится с теми, кто полагали, что то, что им было дано, является пожизненной рентой. И никто этого их никогда не лишит.

— Вы полагаете, я могу лишиться всего?

— Это не я решаю. Но полагаю, что такое вполне может случиться. Ни вы первый, ни вы последний.

— Вы прямо меня обнадежили.

— Я предупреждал, что мои слова вам не понравятся.

— Да что вы заладили: не понравятся, не понравятся. Разве в этом дело. Как уберечься от вашего перераспределения?

— Тут я вам не советчик. Могу лишь сказать: готовьтесь к худшему. По крайней мере, это не помешает.

— Нет уж, увольте. Это значит признать свое поражение.

— На самом деле, это и есть настоящая победа.

— Для вас, но не для меня, — вдруг почти вплотную подошел к Шаронову Шаповалов. — Для меня все предельно однозначно: победа — это победа, поражение — это поражение. И я никогда не изменю этому принципу.

— Я вас не призываю изменять своим принципам, я лишь высказываю свою точку зрения.

— И вы полагаете, что с такой точкой зрения можно жить?

— Я же живу.

— А вы уверенны, что это жизнь?

— До сих пор сомнений не возникало. Просто жизнь многогранна, у нее есть такие грани, которые кажутся непривычными. Но они не просто реальны, они гораздо реальней, чем привычное большинству существование.

— Думаете, я никогда не слышал такие речи, — усмехнулся Шаповалов.

— Их многие слышали, но мало кто их воспринимает. Они проходят сквозь сознание, как солнечные лучи сквозь стекло.

Шаповалов отошел от Шаронова и сел в кресло.

— Не могу понять, что вами движет. Прежде чем пригласить вас писать сценарий, мои помощники составили на вас целое досье. Сначала все шло абсолютно нормально. И вдруг в одно мгновение все изменилось, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой. Я тогда даже подумал, что так не бывает. Либо это мистификация, либо помешательство.

— Я похож на сумасшедшего? — улыбнулся Шаронов.

Шаповалов бросил на него быстрый взгляд.

— Я видел немало сумасшедших. Не все они похожи на сумасшедших. Некоторых от нормальных не отличить. Но они сумасшедшие.

— Если вам так удобней, то будем считать, что я их тех сумасшедших, которые на них не похожи.

Шаповалов вдруг вскочил с кресла и нервно пронесся по каюте.

— Не могу я понять, что вами двигает. Не могу. А мне это не нравится. Вот смотрю на вас и виду ясно: вы такой же, как я, как все. Но при этом мыслите по-другому, поступаете по-другому. Такого не бывает.

— Бывает, хотя и редко, — возразил Шаронов.

— Но ведь до какого-то момента вы были такой же, как все. Значит, что-то произошло. — Шаповалов буравил Шаронова взглядом.

— Произошло, — подтвердил Шаронов.

— И что же?

— Я соприкоснулся с другой реальностью.

— Понимаю. — Указующий перст миллиардера показал вверх. — Вы побывали там.

— Где я был, точно не могу сказать. Может, там, — посмотрел Шаронов наверх, — может там, — посмотрел он вниз.

— Так там или там? — нетерпеливо спросил Шаповалов.

— Я же сказал, не знаю. Скорей всего ни там и ни там.

— Так не бывает, всегда есть точка, где мы находимся в данную минуту. Путь даже не на земле, — усмехнулся Шаповалов.

— Не думаю. Мой опыт свидетельствует о другом.

— Ну, хорошо, объясните, как все началось? Ведь должна же быть точка отсчета.

— Вот тут вы правы, точка отсчета есть. Все случилось для меня абсолютно неожиданно. Я был вполне здоровым человеком, почти никогда не жаловался за здоровье. И уж тем более на сердце. И вдруг совершенно неожиданно у меня возникает сердечный приступ. Жена вызывает «Скорую помощь», и она увозит меня в больницу. А там происходит остановка сердца. И тогда случилось нечто, о чем я даже, и помыслить не мог. И если меня бы спросили, то скорей бы сказал, что такого никогда быть не может. — Шаронов замолчал.

— Что же такого необычного, чего быть не может, но что произошло, с вами случилось? — спросил Шаповалов, не спуская с него глаз.

— Моя душа покинула тело.

— И как же она это сделала? — В голосе Шаповалова прозвучало насмешка, смешанная с недоверием.

Но Шаронов словно бы не обратил внимания на эту интонацию.

— Она вышла из макушки. Это было не слишком приятное ощущение, как будто вы освобождаетесь от одежды, которая вам мала. И через несколько мгновений я увидел себя сверху, лежащего без сознания. А вокруг меня суетились доктора, кажется, они делали прямой массаж сердца. Но в тот момент меня это интересовало менее всего. Меня, вернее мою душу, словно бы подхватил какой-то вихрь. Она вдруг стремительно понеслась вверх. И оказалась в каком-то туннеле.

— Все хором говорят о туннеле, это уже стало расхожим местом.

— Вы правы, насколько я понимаю, туннель — это обязательный элемент перехода из одного мира в другой. Я летел по нему, ощущая небывалую легкость. И по мере того, как углублялся все дальше, меня сопровождал все более ослепительный свет. Я вылетел из туннеля, как вылетает пробка из шампанского. И оказался около какой-то стены. Но эта стена не являлась сплошной, там были какие-то отверстия. Они словно бы предлагали выбрать себя. И вот в одно из них меня затянуло, как затягивает пыль в пылесос. Я пронесся через нее и очутился в совсем другом пространстве.

Шаронов в очередной раз замолчал. Молчал и Шаповалов. Он достал сигарету и закурил.

— Вы, наверное, понимаете, что мне жутко любопытно, что же случилось с вашей душой в этом пространстве? Кстати, а что из себя оно представляло?

— Это был открытый космос, непостижимо огромный. Меня отгораживала от него оболочка, в которой заключалась моя душа.

— Прямо космический корабль с космонавтами.

— Именно так, — кивнул головой Шаронов. — Только было одно важное отличие. Я очень явственно ощущал, как давит всей своей непомерной тяжестью на меня космос. И как с каждой минутой отделяющая мою душу от него оболочка становится все тоньше. И при этом я очень ясно понимал, что это все самым тесным образом было связано с моей прошлой жизнью. А мое спасение зависит от того, смогу ли я ее изменить. И как только я принял решение жить кардинально по-другому, как тут же стремительно понесся вниз. И снова вошел в тело через голову. Между прочим, это оказалось значительно трудней, чем выйти. Вроде бы даже получилось не сразу. Вот собственно на этом и завершилось то путешествие.