Еретик - Андрей Степаненко

«И каждый миг волей Бога мириады тварей рождаются на свет, — продолжил людоед, — согласен?»

«Согласен».

«То есть, Он постоянно вбирает в себя старые опытные души и посылает в мир новые и чистые. Так же, как дышит человек: вдох — и мириады душ в себя, выдох — и мириады душ — обратно в мир…»

Симон пожал плечами. Схема была красивой, но ради чего затеял этот разговор Аббас, он пока не понимал.

«А где оседает накопленная душами «грязь»? — поднял брови людоед. — Нет ли в ноздрях у Бога некоего «ситечка», коим Он обоняет запах наших мыслей и наших страстей — всего, что копится в нашей душе?»

— Кто такой? — поинтересовался солдат.

Симон забросил ногу на стену и степенно перевалился через край.

— Симон. Пришел за своей Еленой.

— Какой Еленой? — не понял солдат и вдруг побледнел.

К ним шел офицер, и служивый уже понял, что только что зачем-то совершил серьезное служебное преступление — впустил чужака.

— Кто такой? Как здесь оказался?

— Я лекарь. Я всегда здесь был, — посмотрел ему в глаза Симон. — Вот, вышел из лекарни на Нил посмотреть.

— Нечего здесь смотреть, — нахмурился офицер. — Возвращайся в свою лекарню.

Симон кивнул и двинулся к ведущей со стены во двор крепости лестнице. Людоед Аббас вкладывал в свою идею достаточно примитивный смысл: Бог нами просто обедает. Ибо на «ситечке» неизбежно должно оставаться самое вкусное — чистое человеческое страдание в смеси с чистой человеческой любовью. Собственно, сама человеческая жизнь.

Симон, тогда еще только начавший свое восхождение к высотам гностицизма, пытался возражать; с его точки зрения, Всевышнего интересовал духовный, познавательный опыт человека. Но чем дольше он жил на свете, тем лучше понимал: смысл твоей женщины не в измерении пропорций ее тела, а в обладании ею, как смысл врага не в том, чтобы познать, что им движет, а во вкусе его крови. И если «ситечко» и впрямь существовало, а, похоже, оно существовало, Господь оказывался жадным до впечатлений и очень живым существом, — точь-в-точь, как и созданный по Его образу и подобию человек.

И это кое-что меняло.

Часть третья

О том, что Атриб и Мануф пали, Ираклий узнал быстро. Уставшие от затяжной блокады всей индийской торговли купцы сочли приход Амра знаком Божьим, прямо указующим, что пора возобновлять привычную мирную торговлю. Их поддержали ремесленники и крестьяне, и никто даже не подумал рисковать собственной бесценной жизнью, чтобы в перспективе обогатить несколько приближенных к императору семей. И почти сразу же пал Самнуд — главный город на всем восточном направлении дельты Нила.

— Взяв Самнуд, Амр взял нас не только за горло, но и за ядра, — на мгновенно собранном военном совете, в основном, из членов Сената, констатировал Ираклий.

И никто из притихших сенаторов даже не подумал возражать.

— Теперь он переждет паводок и двинется на Мемфис[64].

Аристократы молчали.

— А если он возьмет Мемфис, у аравитян появится выход и в море Египетское, и в море Африканское, и в море Мраморное… то есть ко всем нашим портам.

— Ему не взять Мемфиса, — осторожно возразил Теодор.

— Верно, — кивнул Ираклий, — потому что Мемфис защищают мои родичи, а не ты.

Теодор насупился, но возражать не рискнул.

— Да, Амру не взять Мемфиса, — прошелся перед членами Сената Ираклий, — но и нам его теперь в полной мере использовать не удастся. Как только аравитяне взяли Атриб, Мануф и Самнуд, они парализовали половину внутриегипетской торговли. И об опасности такого исхода я вас всех предупреждал.

— Все дело в этих предателях несторианах, — подал голос кто-то.

Ираклий горько усмехнулся. Несториане и впрямь не воспринимали Амра как чужака. Для них и мухамедяне, и евреи по-прежнему были намного ближе и понятнее высокомерных и заумных сторонников идеи двух природ, да еще и трех ипостасей во Христе.

— Это быдло вообще слишком уж много о себе возомнило, — поддержал сказанное Теодор. — Плети им хорошей не хватает! А ты, император, слишком… добр.

Аристократы замерли. Фактически Ираклия только что обвинили в слабости и мягкотелости.

Ираклий выдержал паузу и кивнул.

— Верно, Теодор. Я и впрямь слишком добр. Фока за такой провал снял бы с тебя кожу. Прямо сейчас. Возможно, лично.

Полководец побледнел.

— Но я не Фока. Я не буду снимать с тебя кожу, я поставлю на Сенате вопрос о личной ответственности тех, кто тебя на этот пост пропихнул.

Теодор поперхнулся. При таком повороте все его покровители грозили вмиг превратиться в злейших недругов.

— Что тебе надо от меня, Ираклий?

— Ты должен вернуть империи хотя бы Самнуд, — процедил император. — Не вернешь, пеняй на себя.

Амр отправился посмотреть на свой последний выигрыш, лишь когда узнал, что и Самнуд — ворота в целых два Нильских рукава — пал.

— Елена?

Женщина резко обернулась и прижалась к стене спиной, и Амр горько усмехнулся. Все было понятно.

— Ты когда стала рабыней? Неделя? Две?

— Две, — опустила глаза женщина.

— Садись, — кивнул Амр в сторону низенького столика, — сейчас ужин принесут. А до этого кем была?

— Монашкой.

Амр удивился.

— А разве христианам разрешено делать монашек шлюхами?

— Я — военная добыча, — глухо проронила Елена.

— Тогда понятно, — кивнул Амр и требовательно хлопнул в ладоши.

Дверь открылась, и на пороге появился помощник повара с подносом. Аккуратно поставил на столик дымящееся блюдо с мясом, кувшин с кобыльим молоком, несколько лепешек, мед…

— Иди, поешь, — улыбнулся Амр, — мне сказали, ты почти ничего в рот не берешь. Почему?

— Грех, — коротко отозвалась женщина.

— Мед и молоко даже таким, как ты, не грех, — возразил Амр, — я узнавал.

Женщина не двигалась. Амр вздохнул, подошел к ней, взял за руку и силой подвел к столу.

— Кушай. А за себя можешь не бояться. У меня в Вавилоне четыре временных жены есть. Мне хватает.

— Как это — временные жены? — моргнула монашка.

— Вдовы, сироты, безродные, — пояснил Амр и оторвал кусок дымящейся говядины, — те, кого замуж второй раз не берут, а детей кормить чем-то надо. Мои солдаты в каждом городе таких женщин подыскивают.

— Человеку положена одна жена, — покачала головой женщина и осторожно взяла самый маленький кусочек лепешки.

— Много ты знаешь о жизни, монашка, — рассмеялся Амр.

— Иисус сказал, даже вторая жена — прелюбодеяние, — упрямо сдвинула брови рабыня, — и то, что вы делаете, — блуд.