Стоять, бояться, раздеваться! - Мария Сергеевна Коваленко

горело такое адское пламя, что можно было сгореть от одного лишь взгляда. Даже во время секса он не видел в глазах этой женщины столько огня. Даже когда она срывала голос от оргазма и тряслась всем телом.

– Открою тебе страшную тайну, человечество давно изобрело презервативы. Я бы согласилась на тебя и в скафандре. – Следом за майкой пришел черед брюк. Ловкие пальцы с такой скоростью распутывали узел на поясе и тянули за край вниз, будто где-то уже прогремел выстрел сигнального пистолета и опоздание могло стоить слишком дорого.

– Так тебе за других обидно?

Руслан переступил через одежду и пинком отбросил ее подальше.

– Я же уже сказала... – Окинув его с головы до ног горячим взглядом, Вероника облизала губы. – За человечество.

Она с невероятной женской сноровкой умудрилась снять с себя трусы, не вставая с места. Бросила их поверх мужских брюк. И двумя руками, лаская себя по внутренней стороне бедер, раздвинула ноги.

Можно было снять еще и платье. Хотя бы приспустить с плеч, чтобы освободить шикарную тяжелую грудь. Но сама Вероника, похоже, слишком спешила. А Руслан... От вида розовой нежной плоти извилины мгновенно закоротило, и член сам потянулся к бархатным лепесткам.

Не прошло и минуты, как количество посуды, которую нужно было помыть, уменьшилось вдвое. Крепкий стол ходил ходуном, жалобным скрипом умоляя одуматься. А за окном, отгораживая двух сумасшедших от мира, начал валить снег.

Ветер завывал в трубе как волк. Глухое «У-у-у-у!» разносилось по всему дому. И, словно были на подпевке, крупные снежинки с тихим стуком ударялись о стекло. Под влажные шлепки, стоны и хриплое «ещё» отстукивали какой-то, понятный только им, мотив. Кружились и падали.

Переход со стола на мягкий ковер у камина прошел будто мимо Руслана. Он четко помнил, как шизел от тесноты и влаги, как двигался... без остановок, меняя лишь скорость и глубину. Помнил отчаянный женский крик, мокрые капли на своих плечах и привкус соли на губах.

Все остальное пролетело как в тумане, густом и непроглядном, как белая стена за окном. В этом тумане и очнулся. На примятом ворсе. Все еще в Веронике. И счастливый.

Состояние вроде бы было знакомым, но другим. От спокойствия во всем теле разливалась приятная тяжесть, но спать не хотелось. Руки, словно жили своей жизнью, скользили по женским изгибам, но вместо привычного возбуждения Руслан чувствовал что-то другое, более сложное.

Почему-то казалось, что уровень счастья шкалил. Без эйфории. Без желания совершать новые подвиги и куда-то спешить. Но бил все рекорды.

Для кайфа хватило женщины под боком. Длинных ног, переплетенных с его ногами. Полной груди под рукой и белобрысой макушки, в которую можно было уткнуться носом и забыть обо всем.

– Ты спрашивал, почему я не праздную Новый год, – в завывании ветра послышался тихий спокойный голос.

– Спрашивал. – От удивления Руслан и дышать забыл.

– Мне было семнадцать, когда мамин ухажер попытался меня изнасиловать. Это случилось тридцать первого декабря. Я училась на первом курсе и первый раз за четыре месяца приехала домой.

Руслан почувствовал, что каменеет. Его будто в жидкий азот опустили. Макнули целиком.

– Мама не поверила ни одному моему слову. Ее не убедили ни ссадина на щеке, ни синяки на руках. Она сказала, что я ей завидую и хочу испортить жизнь. – Вероника тихонько усмехнулась. – Это было больно. Я смотрела на нарядную ёлку, на коробки с подарками и с каждой секундой все сильнее ненавидела этот праздник.

– Ты заявила на урода в полицию? – Руслан сам не знал, как смог произнести так много слов. Язык с трудом ворочался во рту, а челюсть болела, как от удара.

– Нет. У него ведь ничего не вышло. – Гибкое тело в объятиях вздрогнуло. – Но ездить домой я перестала. Нашла себе подработку. После окончания вуза поступила в другой, на заочное отделение. Зубрила языки и училась быть самостоятельной.

Глава 20. На тонких гранях

После неожиданного визита родителей на дачу больше никто не наведывался, и даже сосед, казалось, куда-то съехал. На много километров вокруг не осталось никого, кто мог бы потревожить или нагрянуть в гости.

Раньше Веронику это испугало бы. Она никогда не завидовала участи Робинзона Крузо. А сейчас сама не хотела никого видеть. Бадоев оказался не только отличным любовником, но и вполне сносным сожителем.

Ночью он поворачивался на бок по первому же приказу: «Не храпи!».

Днем с аппетитом ел все, что она готовила. Сам убирался в доме. Героически терпел все попытки устроить им двоим приличный досуг вместо круглосуточного секс-марафона.

Руслан больше не бесил своими шутками. Не казался солдафоном. И даже поездки с ним в ближайший гипермаркет за продуктами начали доставлять удовольствие.

С видом патрульного корабля в приграничной зоне Руслан важно толкал вперед тележку. Не торопил, когда Вероника изучала состав продуктов или искала сроки годности. Сам выкладывал покупки на ленту возле кассы. Сам, отодвинув могучим плечом Пожарскую, рассчитывался. И, не позволяя пачкаться или напрягаться, сам паковал продукты и носил в машину.

Спустя всего две поездки Веронике и представить стало сложно, как она раньше справлялась одна. Без огромной тележки, которую не нужно было толкать и думать, как вырулить в узком ряду. Без хмурого молчаливого гризли, от одного вида которого другие покупатели сами расходились в стороны и не мешали выбирать продукты. Без непривычного и очень приятного ощущения полной защиты.

В детстве не чувствовала себя такой беззаботной, как сейчас. Ни с одним из прежних мужчин не испытывала такой легкости. Словно была не взрослой женщиной, обязанной отвечать за каждый поступок и платить по всем счетам. А девочкой.

Где-то в Питере, наверное, суетилась вокруг Паши его беременная невеста: чтобы угодить, выискивала новые рецепты, сама покупала деликатесы и думала, как сделать праздник особенным. А Веронике не нужно было даже ударять пальцем о палец.

Единственное, чего хотелось самой, – постоянно прикасаться к Руслану. Руками, локтями, боками – чем угодно. Прижиматься губами