Приговоренный - Леонид Влодавец

Уже через день меня Греков пригласил на рыбалку. Объяснил мне, что им с губернатором нужно, я ему рассказал, какие у меня хозяйственные планы и чего я хочу взамен за эти банкирские десять миллиардов. Через два дня мне все что нужно оформили, а когда все бумажки со всеми подписями оказались у меня в сейфе, банкиры аж наперебой бросились предлагать свою спонсорскую поддержку. Потому что я лично, в аккурат как первый секретарь райкома, определил, кто и сколько должен дать на празднование юбилея родного города. Мне, правда, он не родной, но тем не менее. Понял фокус? Ни одной копеечки своей власти не дал, а она меня уважила.

— Силен! — порадовался Клык, правда, не без иронии.

— Какой есть… Ты пойми, я не хвастаюсь. Конечно, прежде чем до таких приколов дело дошло, у меня расходы были немалые. Надо было хороших людей подбирать, закручивать их, чтоб знали, как жить, а главное, подводить к пониманию, что без меня им хана. А потом, когда они это поняли, все уже проще. Сами ко мне тянутся. Хочу — поощряю, хочу — наказываю. Уловил?

— Как всегда, в общем и целом, — кивнул Клык.

— По второй? — предложил Курбаши, наполняя рюмки.

— За то, чтоб ничего не бояться! — Тост, произнесенный Клыком, Курбаши одобрил кивком, и рюмки соприкоснулись. Выпив, Курбаши сказал:

— Вроде бы можно и не бояться ничего, и борзеть от души, но… Все-таки страшно. Я когда вышел после той ходки, сказал: «Больше ни ногой!» Но повело. Потому что тогда, в восемьдесят девятом, очень многое стало можно, а в дерьме сидеть не хотелось. Сначала ведь, самое смешное, работать устроился, в ПМК. На бульдозер. Честно пахать хотел, наивняк. Месяца три ни к чему противозаконному отношения не имел. Потом появился один друг, который тоже после срока к нам слесарем устроился. Из здешних, хорошо шпану знал. Тогда же кооперативщиков развелось — хренова туча. И рэкет пошел. Вот этот слесарь-умелец и предложил попробовать. У нас тут штук полета разных конторок дела вертели. Долги вышибали, пенки снимали, разбирались между собой. Весело было — обалдеть! На разборки вначале с цепями от монтажных поясов и монтировками ездили. Сейчас смешно вспоминать! А тогда, когда по нас первый раз палить начали, я думал: «Стоило из Афгана живым приезжать и на зоне от Флегонта отделываться, чтоб тут, на воле, из-за какой-то вшивой и вонючей палатки, которая под нашу крышу встала, трупом ложиться?!» С той разборки еле ушли, два трупа отдали. Но потом мы их сделали, всех. Не сразу, постепенно, но сделали. За четыре годика вся область стала наша.

— Так чего ж ты боишься?

— Друзей. Своей команды боюсь. Понимаешь, место мое уж очень соблазнительное. Опять же пришлые появляются регулярно. В области стало тесно. Начал соседнюю прибирать. С Черным все стало ясно. Есть еще Штангист. Пока с ним вась-вась, но и ему, и мне ясно, что ненадолго. Он местный, а я — хрен с горы. Прокурор ваш, Иванцов, что неприятно, сам хочет все держать, законничек! Черный, дуролом, считал, что скорешился с ним, а повязать как следует не мог, больше на понт брал. Тот вроде и верил, но на самом деле лучше Черного знал, что и как. У меня с Грековым совсем не тот расклад. Он так прикручен, что дернуться не может. И деньги, и недвижимость, и всякие там служебные делишки, тянущие на всякие неприятные статьи от халатности до злупотребления служебным положением, — все это у меня под контролем. Конечно, он был бы рад, наверно, если б я завтра загнулся, но ведь ему от меня и кое-какая оплата идет… Жалко, как говорится, резать курочку, которая золотые яйца несет. А потом — кому в нашей области меня заказать можно, чтоб я об этом не узнал?

— А в нашей можно? — скромно поинтересовался Клык.

— Греков и Иванцов друг друга на дух не переносят. Они, говорят, даже на московских совещаниях и то в противоположные концы садятся, чтоб друг друга не нюхать. Поэтому мы тут небольшой финт провели с Грековым. Пустили слухи, будто горшок об горшок, разошлись, как в море корабли, и так далее. В газетах, конечно, не объявляли, но те, кто считает себя шибко умным, информацию не из газет берут. Иванцов — тьфу-тьфу! — похоже, клюнул. То, что меня в область пустил, — это факт подтверждающий. То, что решил Черного мне отдать, — тоже. А вот то, что они с Черным городского прокурора замочили, — неприятненько. Его, этого самого Балыбина, Греков своим человеком считал. И мне он тоже казался парнем небесполезным. Поэтому сейчас мне, друг дорогой, очень важны ты лично в живом и здоровом виде, а также твоя родная крутая нычка с иконой и бриллиантами. Это я не к тому говорю, чтоб ты себе цену знал, а к тому, чтоб не очень беспокоился. Давай, что ли, рванем по третьей?

— С нашим удовольствием. Наливай.

Курбаши налил, чокнулись, выпили. Клыку показалось, что он начинает понемногу хмелеть. Отхлебнул кофе, съел шоколадку, кусочек лимона, ощущение прошло. А вообще-то слабоват он сейчас, чтоб хлебать помногу. Бог троицу любит, на этом и закончить надо. А то Курбаши разогрелся, наговорит много, а потом вспомнит, что Клыку этого знать не надо.

— Интересно, конечно, получается, — вздохнул Клык. — Ты мне тут столько выложил, что у меня аж башка вспухла. Стало быть, в один прекрасный миг, когда ты Иванцова приберешь к рукам и перестанет он волновать твой нежный организм, мои мозги становятся лишним грузом. Пора их будет немножко вышибить, чтобы случайно чего-нибудь на язык не попало.

— Недоверчивый ты, Петя, «и это правильно», как говорил Михаил Сергеевич. Но недоверчивость, как и все вообще в нашем мире, пропитанном диалектическим материализмом, бывает умная и дурная. От умной недоверчивости люди живут припеваючи, а от дурной чаще всего копыта отбрасывают. Поясняю для тугодумов: если ты будешь по-умному себя вести, то есть, не маясь дурью, проживать здесь, у меня под крышей, и не рваться на волю в пампасы, то, мягко говоря, не пожалеешь.

— Вот тут-то я и сомневаюсь, гражданин начальник, — сказал Клык, скривив рот. — Вы ж меня с Иванцовым на торговлю не позовете. У нас товар — я с иконкой, у них купец — гражданин прокурор. А в торговых делах условия бывают всякие. Например, предложит товарищ Иванцов в обмен на выгодные условия вашего контракта одну маленькую, но очень гордую птичку. То есть Гладышева Петра Петровича, желательно в разобранном виде.

— Ты меня за дурака считаешь? — улыбнулся Курбаши. — Вот прямо так побегу к Иванцову, как к нему Вова Черный бегал, в охотничий клуб? Нет. Твоя новая подруга — журналистка, верно? Очень полезное приобретение. Ты для нее кто? Чекист, боец невидимого фронта. А я — твой непосредственный начальник. У меня по долгу службы могут находиться кое-какие материалы, которые прольют свет на гнусно-похабную деятельность гражданина Иванцова. И я, естественно, могу организовать выступление в прессе для предания гласности всех этих мерзких фактов и разоблачения этого оборотня и изверга как врага нашего трудового капиталистического народа. И девушка, которая очень много и долго писала на эту тему, но никак не могла напечатать того, что хотела, порадуется, увидев свой самый жесткий и разоблачительный материал на первой полосе «Губернских вестей». Правда, он будет как бы неполным, не выворачивающим все наизнанку, но с большими и тонкими намеками на очень толстые и прискорбные для товарища Иванцова обстоятельства.

— А когда сторгуетесь, ты Верке несчастный случай устроишь? — спросил Клык мрачно. — И не западло?

— Я тебе еще раз говорю, Клычок, не будь ты таким подозрительным. Будете играть по моим правилам — жить не помешаю. Начнете отсебятничать — пожалею, но прикончу. Знаешь ведь, что я иногда бываю очень крутой. Нервы играют и все прочее. Пойми, корешок, я ведь тебе не зря полчаса объяснял, какой ты счастливый и везучий человек. Любой другой еще несколько дней назад в могиле лежал бы, а ты здесь сидишь со мной, мирно беседуешь, торгуешься неизвестно из-за чего. Иванцов там уже с вертолета тебя разыскивает, как я понял. Вот до чего дошло! И ведь разыскивает только ради того, чтоб тебя привести в тот вид, каким ты числишься согласно документам. То есть в трупный. — Курбаши говорил заметно жестче, чем до этого, и Клык ощутил, что особо фамильярничать с бывшим однокашником не стоит. В конце концов, теперь они были в разных весах, и то, что Курбаши был радушен, вежлив и позволял Клыку говорить разные нелицеприятные вещи, было с его стороны всего лишь проявлением великодушия.

— Не обижайся, — улыбнулся Клык, — я ж понимаю, что деваться мне от тебя некуда. Буду играть, как скажешь.

— Ты только, главное, не бегай, — посоветовал Курбаши настоятельно. — Недельку полежишь, нога болеть перестанет, захочется воли, смены впечатлений и так далее… Пересиливай себя, ладно? Лучше бабами займись. Тут их дополна, и новому человеку они всегда рады. Да и с собой ты неплохих привез. Вполне логично, если ты с Веркой романчик завернешь. Я уж, так и быть, аморалку тебе по службе не засчитаю. Лишь бы ты только сидел здесь и дальше внутреннего дворика не совался. И нычка твоя полежит у меня в сейфе. Все равно ведь продать ее ты не сумеешь. Цены не знаешь.